Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха Страница 48

Тревога передалась и Никите, вновь ощутившему леденящий запах смерти. Он стал торопить друзей покинуть храм, словно не был он наилучшей защитой!

На выходе их встретила пустая площадь… Город как будто вымер, даже бродячие собаки попрятались. Закатное небо налилось багровым светом, надвинулось, резко похолодало. Пожалуй, слишком резко – мороз стоял не хуже алтайского… Ребята тесно сбились в кучу, стоя на древних стертых ступенях и оглядывая пространство перед собой, не в силах двинуться дальше.

И тут же с ужасом увидели, как плиты, которыми была вымощена пьяцца, зашевелились, и в образовавшуюся расселину стало протискиваться нечто… Это даже фигурой нельзя было назвать – так, сгусток мрака, очертаниями напоминавший карлика в длинном плаще.

Никита, окаменев, мысленно взмолился перстню: «Сделай так, чтобы ЭТО исчезло, рассыпалось, обратилось в бегство на худой конец!» Но на существо Сапфир не действовал. Оно приближалось, и холод становился все невыносимее, и, казалось, не было в природе сил его остановить – ни человеческих, ни ангельских. Ни звука не доносилось из кривых улочек, выходивших к собору. Мир оставил ребят, принес их в жертву, спасовал перед воплощенным Злом…

– Так вот оно какое… – едва слышно проговорил Данила, серый, как стены церкви.

Однако подползающая Тень не была всемогущей! Вдруг позади раздался тихий скрип резных створок дверей собора, и из-за спин безжизненных статуй, в которые превратились Никита, Данила и Настя, вынырнула невысокая худая фигура в странном одеянии: риза не риза, сутана не сутана… Через плечо переброшена епитрахиль с вышитыми крестами. Что-то до боли знакомое почудилось Насте в этом свидетеле их бессилия. А человек бодро метнулся по ступеням храма и встал перед жутким карликом, лица которого разглядеть под капюшоном было невозможно. Неведомый храбрец был совсем не молод: лысый, седобородый, сутулый. Но весь его облик дышал такой уверенностью и силой, что Тень попятилась. А незнакомец взмахнул зажатой в руке книжицей и на неизвестном языке стал кричать какие-то слова – не по-итальянски и уж точно не по-английски… Настя первой очнулась от ледяного оцепенения и прошептала: «Господи, он же по-гречески… ругается! Мы же проходили греческий в Универе, я понимаю! «Афоризменос»… «анафематизменос»… – это же означает «отлученный»… «изгнанник»… «проклятый»… Там и похуже слова…»

Ожили ошеломленные ребята! Ожил и камень, выпустивший ликующий синий луч, от которого Тень стала лихорадочно увертываться, все ближе приближаясь к пролому в каменных плитах, откуда она столь неожиданно появилась. При этом очертаниями стала более всего походить на огромного мерзкого паука.

Старик наступал на нее, в ярости сыпал греческими словами, и было видно: внезапный союзник нисколько не боится страшного паукообразного карлика, а только презирает его! Следом за ним плечом к плечу шли парни, окончательно забывшие недавний ужас позорного ступора. В какой-то момент незнакомец обернулся, блеснув широкой белозубой улыбкой, и прокричал:

– Вре, палликарья, эмброс! Эмис tha ники апо афтос!

Настя, следовавшая словно сомнамбула за любимым по пятам, переводила: «А ну, молодцы, вперед! Мы победим его!»

Стоя под падающими снежинками, одевшими его фигуру в слабое сияние, незнакомец вновь широко улыбнулся, весело глянул на девушку, восхищенно сказал «Ти ореа!» и медленно взошел по ступеням обратно в храм. Секунда – и он тоже исчез, только двери вновь скрипнули… Ребята остались одни.

А на пьяцце как ни в чем не бывало стали появляться люди, то спешащие куда-то, то степенно гуляющие после трудов праведных… Самая что ни на есть обыкновенная обстановка. Даже обыденная… Никто не подозревал, что за пару минут до этого загадочный старец вымел Зло из города, как хозяйка выметает метлой из дома ядовитого скорпиона, брезгуя даже раздавить его!

– А… что это он тебе сказал? – спросил Никита. Ему было ужасно стыдно за свое секундное замешательство, и он пытался скрыть стыд за притворной ревностью. – Чумовой старикан, неужели местный батюшка? Одет только как-то странно…

– Он сказал: «Какая красавица…», – словно во сне проговорила девушка и зарделась. Казалось, силы стали возвращаться к ней. – Ребята, вы что, до сих пор не поняли, кто это был?

– Поняли… – за себя и за друга ответил Данила, которого тоже мучила совесть. – Этот старик не только на Рождество местной детворе подарки раздает, он еще на многое горазд, как я посмотрю! Вот мощь! А мы даже спасибо ему не сказали!

И тут нервы не выдержали: Настя вдруг беззвучно расплакалась, и Никита принялся ее утешать, шептать ласковые слова, а князь, как маленький мальчик, бегал перед ними и переживал, и размахивал руками, и комментировал поведение таинственного старца: «А он ка-ак даст, а тот ка-ак брык!»

Ребята медленно побрели в сторону порта, чтобы успеть на вечерний паром. Им было невдомек, что из-за угла узкого, как чулок, переулка за ними внимательно наблюдали выпученные от ярости глаза «звезды московского метрополитена» балаболки Лилии… Но ярость ее была с изрядной долей злорадства! Атака Хозяина провалилась, и госпожа Серая, прекрасно видевшая его позор, мстительно думала: «Теперь ты поутихнешь, чертов заморыш! А то все «упустили!» да «бестолочь»!! А сам?! Затолкал меня в это ненавистное тело, гад!»

За другим углом стоял позеленевший от пережитого мужичок-особист, ставший невольным и до смерти напуганным свидетелем происшествия. Но, поскольку все остались живы, спокойная уверенность постепенно вернулась к нему. Служаке было проще всех: за его спиной маячила могучая организация, думающая и решающая за него.

Посадка на паром подходила к концу. Наша троица едва успела взойти на палубу и разместиться. Впереди их ждала Черногория, недавно вынырнувшая из братоубийственной войны, охватившей Балканы…

Приведя себя в порядок в своих каютах, Никита с Настей решили прогуляться по палубе. Данила сослался на головную боль и остался валяться на кровати. На самом деле он решил осмыслить происшедшее и понять, куда дальше может привести их судьба… Или что, вот так скитаться до скончания лет?! Скитаться вечно не хотелось.

Настя смотрела на черную морскую воду, и временами ей казалось, что среди пляшущих на волнах огней мелькают налитые кровью крысиные глаза таинственного Врага. А Никита разглядывал публику и вдруг присвистнул: