Сьюзен Джонсон - Пламя страсти

Сюзан Джонсон

Пламя страсти

1

Бостон, февраль 1861 года

В пустынном коридоре пятна света и тени танцевали загадочный танец. От хрупкой женщины исходил аромат летних роз. Сильные темные руки неторопливо ласкали упругую податливую спину…

Мужчина прислонился к отполированной панели из орехового дерева; под его пальцами шелестел лионский шелк, нежный, нагретый теплом ее тела, доставляя ему истинное наслаждение. Его ладони скользнули вверх и оказались на обнаженных надушенных плечах. От женщины пахло еще и фиалками, и, когда он незаметно повернул голову, чтобы убедиться, что полутемный коридор пуст, его подбородок коснулся белокурых кудрей, нежных, словно пух.

— Я надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я заманила вас сюда? — Это была обычная преамбула, произнесенная жеманным шепотом.

— Я не сержусь, — прозвучал в ответ хриплый мужской голос.

— Вы самый потрясающий мужчина, которого мне доводилось встречать, — снова зажурчал голос с южным акцентом, ласковый, словно шелест прибоя.

Мужчина пробормотал что-то неразборчивое, охотно принимая банальный комплимент, а его глаза, темные, как безлунная полночь, рассматривали женщину, которую он держал в своих объятиях. На ней был экстравагантный маскарадный костюм придворной дамы времен короля Людовика XV. Сам же высокий загорелый молодой человек с безупречными чертами лица, напоминавшего древние изваяния, был одет, как подобает индейцу. Он не забыл ни кожаную рубаху из шкуры лося, украшенную мехом горностая и вышивкой; ни кожаные штаны с бахромой; ни мокасины с узором из золотых, красных и черных бусинок. На его полуобнаженной груди лежало драгоценное ожерелье из клыков медведя.

Именно эта обнаженная грудь и стала предметом пристального внимания белокурой пышнотелой красавицы. Она ласкала бронзовую кожу длинными, тонкими пальцами, не скрывая охватившего ее желания. Ему тоже не удалось скрыть свое явное возбуждение. В полумраке коридора две фигуры прильнули друг к другу — высокая и мощная фигура мужчины и элегантная, благоухающая фигура женщины. Они полушепотом вели вполне светский разговор, хотя их тела и жадные руки отказывались подчиняться правилам этикета.

— Откуда вы приехали? — поинтересовалась женщина, расстегнув ремень кожаных штанов.

— Из Монтаны, — ответил он, тяжело дыша.

— И какое же племя носит такой наряд? — Пока ее грудной низкий голос задавал этот вполне невинный вопрос, рука женщины обхватила его напряженную, твердую, тяжелую плоть.

Мужчина тяжело сглотнул, прежде чем ответить:

— Абсароки. Или Горные Вороны — так называют это индейское племя белые.

Крошечная ручка тут же прекратила свою игру: женщина внезапно поняла, что перед ней самый настоящий индеец. Но длилось это недолго. Проворные пальчики задвигались снова, вернувшись к его обнаженной груди. Женщина наслаждалась ощущением скульптурно вылепленных мускулов и чувствовала, что все ее тело охватил жар; оно плавилось в пламени первобытной силы, скрывающейся под темной кожей. Теперь она знала, почему этот совершенный мужчина стал таким: ей казалось, что она ощущает исходящий от него аромат прерий и гор. Индеец был на несколько дюймов выше остальных мужчин и казался сильным, спокойным — подлинным воплощением величественной природы и свободного духа!

Но почему он ее до сих пор так и не поцеловал? Эта мысль вдруг вызвала у нее раздражение. Лиллебет Равенкур не привыкла к такому самообладанию: с тех пор как ей исполнилось шестнадцать, мужчины буквально падали к ее ногам. Зашуршал переливчатый шелк, женщина потерлась о гибкое тело мужчины, отлично сознавая, к чему может привести подобная игра. Лиллебет никто бы не отказал в чувстве меры. Только нюанс отделял откровенное предложение от шутливого заигрывания. Она почувствовала, как напрягся этот загадочный индеец, хотя с губ его не сорвалось ни единого звука. Вот теперь-то он ее точно поцелует! Лиллебет в ожидании подняла хорошенькое личико в обрамлении пшеничных локонов…

Но этот красавец так и не поцеловал ее. Вместо этого сильные руки одним движением подхватили Лиллебет, положив конец всем этим китайским церемониям. Мужчина быстро понес свою добычу в ближайшую спальню; лимонно-желтый шлейф платья свесился до пола и поплыл за ними по коврам коридора, переливающимся в свете свечей потоком.

И несколько мгновений спустя бронзовый индеец все-таки поцеловал Лиллебет Равенкур. Он покрывал поцелуями ее тело, снимая с нее одежду. Его рот, губы, язык ласкали каждый изгиб, каждую выпуклость, каждую складочку, не оставляя без внимания ни выступающие пики, ни роскошные долины. Когда его теплое дыхание обожгло ее там, где она еще ни разу не ощущала прикосновения мужских губ, ей даже показалось, что она умрет сию же секунду. Но, разумеется, Лиллебет не умерла и тогда, когда его язык последовал за губами. Он ласкал и дразнил ее, и никогда еще женщина не достигала таких вершин блаженства!

На какое-то мгновение благоразумие вернулось к ней. Это случилось в ту минуту, когда смуглый мужчина поднялся, скинул мокасины и одним движением освободился от кожаной рубахи.

— А что, если кто-нибудь войдет? — негромко спросила Лиллебет, когда ожерелье из клыков медведя полетело на прикроватную тумбочку, а кожаные штаны с бахромой оказались на полу рядом с воздушной нижней юбкой, над которой полгода трудился десяток монахинь.

Высокий, широкоплечий, состоящий, казалось, из одних только мускулов, мужчина в два шага преодолел расстояние до кровати. Лиллебет не сводила с него глаз; при виде его мощного оснащения она почувствовала, что у нее между ног разгорелся огонь.

— Не волнуйся, — прозвучал спокойный голос, и крепкое тело накрыло ее.

Его плоть сразу скользнула во влажное тепло ее лона, а глаза, опушенные длинными ресницами, не отрывались от лица Лиллебет. Ее веки опустились, рот приоткрылся, она прерывисто дышала, чуть постанывая от наслаждения.

Судя по всему, леди получала удовольствие… Хэзард нагнул голову, чтобы поцеловать ее полуоткрытые губы.

А в трех кварталах от них, в доме на вершине холма, откуда открывался великолепный вид на Чарлз-ривер, у окна своей спальни стояла молоденькая девушка с копной непокорных рыжих волос и вглядывалась в пропитанную дождем темноту.

— Снова туман, — со вздохом пожаловалась она, опуская тяжелую кружевную занавеску. — Завтра наверняка пойдет дождь, и я опять не смогу покататься верхом!

Пожилая женщина, разбиравшая ей кровать, не обратила внимания ни на тяжелый вздох, ни на мрачное замечание.

— Садитесь, мисс Венеция, я расчешу вам волосы. Девушка в ночной рубашке прошлепала босыми ногами по плюшевому розовому ковру и с удрученным видом уселась на постель.