Эмма Дарвин - Тайная алхимия Страница 81

Внутренний двор огромен, его окружает кольцо оснований стен и то, что осталось от башен, над ним нависает стоящий на холме донжон.

Новые информационные доски говорят о кладовых, о складах припасов, о часовнях, создавая впечатление того, что некогда тут было. И тем не менее все это невообразимо далекое, и невообразимо странно быть отчужденной от всего этого. Может, и к лучшему, что я пишу всего лишь о книгах и счетах Елизаветы и Энтони, о значении анналов и руин.

Земля посыпана ярким свежим гравием, и мы стоим под каменными сводчатыми остатками здания, надпись на котором гласит, что тут варили эль и жили управляющие.

— Я хочу узнать о живших здесь людях. Что этот замок значил для них.

Когда я говорю «для них», я встречаюсь глазами с Марком, а потом он отводит взгляд. Наверное, думает не о Елизавете и Энтони, а о Чантри, как и я.

О тамошнем подвале со сводами из чистой влажной земли, о запахе желе из куманики, о воде, капающей в посудомойке, о скипидаре и льняном масле, которыми веет из студии, о теплом дереве под босыми ногами там, где солнце все утро лежало на ступенях, о мыле для бритья и «Перз»[105] в ванной комнате, об ощущении грубого дерева пыльных перил, когда бежишь вверх по лестнице, ведущей в мансарду, чтобы зачем-то позвать Марка… Сотни тысяч мгновений… воспоминаний… таких мимолетных, таких прозрачных, как клочок марли, подхваченный ветром… И тем не менее они могут овладеть твоим телом и чувствами так же безраздельно, как ненависть, или страх, или любовь.

— Мы обойдем вокруг стен? — спрашивает Марк.

Так мы и делаем, но я все еще думаю о Чантри. Запах ревеня у задней двери, скрипучее кудахтанье кур, шум пресса в ритме танца. Острый, теплый запах кожи Марка, когда мы с ним наклонялись бок о бок над прессом и наблюдали, как появляется последняя часть «Путешествий Гулливера». Тень Аристотеля сильно сутулится и опирается на посох, потом Гулливер и Александр Великий пытаются понять греческий язык друг друга — их заставило появиться колдовство типографской краски, железа и дерева.

Все это встает перед моим мысленным взором и будит воспоминания тела. В сравнении с этим твердый желтый камень у меня под ногами, муниципальный гравий, досужие туристы и знаки, предупреждающие о крутых спусках и осыпающейся кладке, — ничто.

— Хочешь посмотреть еще что-нибудь? — спрашивает Марк, и мы спускаемся и снова останавливаемся во внутреннем дворе.

— Нет, лучше и не пытаться, — говорю я, так как хочу почуять и ощутить прошлое Энтони, но не могу. — Его здесь нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Энтони. Его здесь нет, — объясняю я, и что-то сродни горю, отзвук того горя, которое я познала из-за Адама, перехватывает мое горло. — Я не могу его найти.

— А ты думала, что найдешь? — смотрит на меня Марк.

— Мой дедушка все еще в Чантри.

— Но он… Мы знали его там. И дом все еще там.

— Но и здесь то же самое. В некотором роде.

Какое значение имеет то, что я не могу найти Энтони?

— Ну что ж… — пожимаю я плечами, направляясь обратно к входу в замок. — Я все равно рада, что мы сюда пришли. И в магазинах будут буклеты и всякое другое. Мне интересно посмотреть, как тут относятся к Энтони. Вплоть до сегодняшних дней они все еще приверженцы Ричарда Глостера. Они не считают его ответственным за смерть принцев в Тауэре.

— Что? Спустя пятьсот лет?

— О да! И хотя я и не согласна — не думаю, что их версия подтверждена уликами, — мы должны быть благодарны за нее. Нет ничего лучше по-настоящему хорошей полярной версии, чтобы историки начали копать, и дилетанты, и профессионалы, находя новые записи, проверяя старые предположения. В действительности…

— Уна, — обращается ко мне Марк, кладя ладони на мою руку. Мое сердце начинает сильно стучать. Он улыбается: — Ш-ш-ш. Как сказала бы Морган: «Скорбь тоже разрешена, знаешь ли».

— Знаю, — отвечаю я. И только потом начинаю думать о том, какую скорбь он имеет в виду.

После того как мы помогли Морган убрать ее прилавок и сложить товары в багажник машины, кажется естественным отправиться в паб. Он полон других торговцев с рынка, местных жителей, есть там и пара туристов. Мы садимся вокруг маленького стола. В другой раз я наслаждалась бы при виде крутого паба, по-настоящему полного людей, но сегодня был нелегкий день, и я очень устала. У меня ноют кости.

Марк отправляется за выпивкой. У Морган тоже усталый вид, но по куда более веской причине.

— Завтра ты работаешь? Снова идешь на рынок? — спрашиваю я.

— Нет, не на рынок. У меня десять дней отпуска, — говорит она. — Я заслужила небольшие каникулы.

— Значит, у тебя есть еще одна работа, ты не только продаешь украшения?

— Я сиделка. Работаю в доме для престарелых. И живу там порой.

— Ты собираешься уезжать?

— Нет. Я сберегла кое-какие деньги и хочу летом съездить навестить маму. А сейчас я, наверное, просто расслаблюсь. Потихоньку наделаю еще украшений, повидаюсь с друзьями, осмотрюсь.

Возможно, я могла бы спросить, не хочет ли она отправиться с нами. Марк наверняка был бы рад, если бы она поехала. А потом я мысленно спрашиваю себя, буду ли я такому рада и зачем она мне нужна. Какой бы милой Морган ни была — а девочка начинает очень мне нравиться, — она неизбежно будет путаться под ногами.

Путаться под ногами в чем?

— Ты сама сделала свои сережки?

— Да я, понимаете, вышла из дому в такой спешке, что сама не знаю, что надела. Вообще-то я не ношу сережек за работой, — говорит она, прикасаясь к сережке-молнии. — О да, она моя. Называется Тор.

— Ты даешь им имена?

— Ну, я делаю это для себя. Иначе бы просто запуталась. Когда торгуешь на рынке, надо следить за тем, что продаешь: два Экскалибура, Солнце и Луна, и три Шара Мерлина. Или что-нибудь другое. Но если холодно, пальцы не гнутся и трудно как следует писать. И когда прихожу домой, мне приходится догадываться. Но вещи короля Артура всегда хорошо расходятся, а еще драконы. Я всегда пытаюсь придумывать что-нибудь новенькое.

— Ты читала «Король былого и грядущего»?[106]

— Да! — отвечает она с загоревшимися глазами. — Мама подарила ее мне после того, как мы сходили посмотреть «Меч в камне». Но я не думаю, что она знала, насколько странная вся эта эпопея. Мне было всего лет двенадцать. История была печальной, а я не ожидала такой горечи.

Марк возвращается с выпивкой и садится рядом с Морган.

— Как твоя мама? И Кит? — спрашивает он.

— Она в порядке. У Кита был сердечный приступ, и они дали мне денег, чтобы я приехала на Рождество, но теперь он в порядке. Снег был невероятный.