Отражения (СИ) - Соловьева Екатерина

Глава 1. Медальон Морганы

Гермиона сидела на подоконнике своей маленькой квартиры на Эджвар-роуд, свесив ноги на улицу. Над Лондоном бушевала августовская гроза, в точности отражая внутреннее состояние девушки. С иссиня-чёрных небес обрушивались целые водопады, и реальность дрожала, подёрнутая серебристой дымкой. На горизонте то и дело вспыхивала большая ветвистая молния, заливая крыши домов и антенны призрачно-белым светом.

Гермиона медленно пригубила вино и поставила бокал обратно, на столик. Взяла из корзинки сочную вишенку и меланхолично отправила в рот.

Громыхнуло так, что внизу сработали автомобильные сигнализации. Гермиона прожевала сочную ягоду и выплюнула косточку. Струи хлестали по голым коленкам, по белым эркерам, дребезжали и пели реквием лету в водосточных трубах. Погода плакала. И душа тоже — ей в унисон.

Полчаса назад Рон ушёл в Нору. А ведь вечер так хорошо начинался…

Гермиона приготовила отличное рагу с прованскими травами, бутылку «Ramonet» и мороженое на десерт. Вечер обещал быть просто замечательным, пока Рон не засобирался в Оттери-Сент-Кэтчпоул. Он достал из шкафа своё плащ и её серое пальто в клетку.

— Мама обидится. Идём.

— Рон… у нас семейный ужин. Я хотела, чтобы мы вместе провели время. Понимаешь?

— Да, но мама обидится. Сегодня пятничный семейный ужин.

Гермиона почувствовала, что закипает.

— Разве не я твоя семья?

— Конечно, — Рон вытянул губы «уточкой» и чмокнул её в нос. — И ты, и мама. Она, кстати, хорошо к тебе относится и поддерживает тебя. Пытается быть тебе ма…

— Хватит! — отрезала Гермиона. И зло отчеканила: — Она мне не мать, Рон.

Эта тема была под запретом. После войны ей с большим трудом удалось вернуть память родителям. И не обошлось без конфликта и ругани. Мама ещё долго не разговаривала, не могла простить, а вот отец понял. Он обнял её во внутреннем дворике дома на Кавинтон-роуд и гладил по голове, а в его синюю рубашку впитывались её горючие слёзы.

А ещё через неделю мама слегла с непонятными симптомами. Гермиона потратила все деньги на лечение, но рак крови буквально за считанные дни уничтожил хрупкую миссис Грейнджер. И стоя у гроба простуженным мартовским днём, Гермиона поняла, что никогда не получится контролировать всё, потому что смерть равняет всех, не спрашивая твоего на это мнения. Но и спасать всегда необходимо. Она прекрасно помнила «Круциатус» Беллатрисы Лестрейндж и не желала, чтобы он достался кому-то ещё, а особенно — кому-то из близких. Сделала всё, что смогла…

Гермиона обняла себя за плечи и крепко сжала пальцы.

Рон вернул её к действительности.

— Тебе пора отпустить её, Герм. Рано или поздно тебе всё равно придётся это сделать.

Гермиона отвернулась от него, сложив руки на груди. Видит бог, Рон был прав. Но, почему, чёрт возьми, он не может дать ей на это время? Хоть немного этого драклового времени.

— Гермиона…

— Иди, Рон. Я остаюсь. Ты так боишься, что обидится Молли, но тебе плевать, обижусь ли я.

— Гермиона…

— Уходи!

— Приходи, как остынешь. Я буду ждать тебя там.

И только полыхнуло зелёным в камине.

Гермиона зажмурилась. Иногда, когда она спрашивала себя, как сильно любит Рона, в душе время от времени возникали пустоты, как будто чёрные дыры. И это пугало.

Гроза уходила. Дождь проредился, закапал медленнее, мерно забарабанил по жестяному подоконнику. Гром глухо погромыхивал за Гайд парком, тучи убирались восвояси.

Гермиона ловко спрыгнула с подоконника и прошагала на кухню. Там она со злостью швырнула в мусорное ведро мужскую туалетную воду с ароматом сандала. «Ведьмак» предназначался Рону, но раз уж тот ушёл… Затем положила большую порцию кошачьих консервов в миску.

— Кушай, Лапсус. — Полуниззл, одобрительно урча, потёрся об её колено. — Я завтра буду поздно, если что, приоткрою окно. Погуляешь.

Гермиона вспомнила Джини, с которой они в последнее время сдружились, и улыбнулась:

— Знаешь, что я делаю, когда у меня плохое настроение?

— И что же?

— Колдую, Герм! Мы же ведьмы!

Гермиона усмехнулась. Она вычертила палочкой в воздухе нечто замысловатое, и по комнате прыснули солнечные зайчики. Отражаясь в каплях на подоконнике, они собирались по углам и рассыпались по стенам и потолку тысячью ослепительных искр, прыгая с дивана на комод.

Гермиона допила вино и включила стереосистему. Под музыку всегда легче работалось. Tam Lin заиграли бодрую «Rising Gael», и Гермиона раскрыла несколько книг на закладках, подготовленных ещё вчера.

В Отдел Тайн, где она теперь работала, вчера привезли сразу несколько темномагических реликвий. Эрни Макмиллан изучал кольца и занимался их разблокировкой, ей же достался золотой медальон на цепи с потрескавшейся оправой, покрытой въевшейся прозеленью, и крупным рубином посередине.

Гермиона давно уже сняла проклятие, но не спешила поведать об этом начальнику, мистеру Эссексу — тогда бы пришлось сдать украшение вместе с отчётом и браться за другую работу. А Гермиону разбирало любопытство, как же действует этот загадочный медальон. Она перебрала с десяток пыльных фолиантов, но толку от них было — чуть. В них говорилось только, что он принадлежал самой Моргане и помогал ей попадать из нашего мира куда-то ещё. Но большего выудить не удалось. Ни одно заклинание не действовало на медальон, он так и лежал на столе в её кабинете, завернутый в кусок старой шерсти.

Но Гермиона не собиралась сдаваться. Конечной целью её исследований была Арка Смерти. Гарри, конечно, оправился после гибели Сириуса, но так и не смог простить себе его смерти. Винил себя за то, что так повелся на ловушку Волдеморта.

— Мне его иногда не хватает, — говорил Гарри после лишнего бокала Огневиски. — Сириус тысячу раз мог дать показания под Веритасерумом, что не убивал моих родителей, но он сам себя обрек на заточение… даже суда не потребовал… и Дамблдор ему не помог. Видимо, тоже понимал, что крёстный добровольно отбывал наказание.

Гермиона подозревала, что Сириус мог остаться в живых, но там, на той стороне Арки. Только вот к ней ещё следовало подобраться и получить доступ мистера Эссекса, а для этого нужно закончить проект с темномагическими реликвиями.

Она листала уже третий том «Волшебных старинных зелий», когда наткнулась на описание эпохи, в которую жила Моргана. И тут, читая легенду о Тэм Лине, Гермиона всплеснула руками.

— Фейная пыль! Ну конечно же!

* * *

В Отделе Тайн с утра было как всегда тихо и сумрачно. Невыразимцы молча работали в небольших смежных кабинетах. Скрипели гусиные перья на пергаментах, из приоткрытой двери испытательного зала доносились какие-то хлопки и вспышки невербальных заклинаний, Эрни за спиной звенел старыми заколдованными перстнями и ругался вполголоса: его самопишущее перо заносило в отчёт и «мантикору в штаны этим аврорам», и «чтоб этому слизню фестралов увидеть!».

— Эрни! — Гермиона окликнула коллегу, но он даже не обернулся, погружённый в свои мысли. — Ты чего? Опять Квинси прицепился на входе? Плюнь, у него просто синдром консьержа!

— Да у него синдром старого маразматика! — раздражённо отозвался МакМиллан.

Подозрительный пожилой аврор дежурил на входе и выдавал пропуски. Его никто не любил: он вечно ко всем придирался, объясняя это особенностью своей работы. Гермиона уже давно научилась не обращать на него никакого внимания, но вот вспыльчивого Эрни Квинси, кажется, сегодня достал.

Она вернулась к своему исследованию, пытаясь не думать о том, что Рон не вернулся на Эджвар-роуд и заночевал в Норе. От этого было слишком горько и обидно. Хорошо ещё работа спасала от слёз и жалости к самой себе. Гермиона взяла в одну руку тяжеленную книгу «Рецепты Тайн», а в другую — палочку. На столе покачивались аптекарские весы, и в чашечке Петри то прибывала, то убывала золотистая пыль. На соседнем в клетке томилась белая крыса в ожидании эксперимента.