Глаза не лгут (СИ) - Layil Lee

Пролог

Вторая половина 2-го тысячелетия до н. э.

Неизвестные звуки раздавались по всему миру, которым не было объяснения. Им не было сравнения, наши люди просто сходили с ума, прислушиваясь к этой «смертельной мелодии», именно так её прозвали Хранители спустя пять лет борьбы за мир. В домах каждого жителя планеты Санфти не было постоянного спокойствия. Энергетика земли слишком сильно менялась, что влияло на состояние детей и взрослых. Боль, крики, психические расстройства — это только малость из того, что пережили люди. Когда мир весел на волоске от вымирания, Хранители принялись идти на жестокие меры, которые разделили людей на две стороны: Мантикоры и Дриады. После чего, равновесие и покой буквально сразу воцарились по всей планете.

Однако, теперь существуют правила, которые могут погубить каждого, кто их нарушит.

Ст. Мандриор, Лэйджен, наши дни.

Дождь непрерывно падал на землю, создавая небольшие лужи, ветки деревьев били по стеклу дома Ривс, чем раздражали младшего из всех, хозяина. Парень спустился с лестницы в гостиную, где со спокойствием сидела его семья за чтением книг. Остановившись на одной из ступенек, парень невольно задумался: «столько людей в тишине читают книги, и у каждого свои мысли, анализы и образы. Это интересно.»

— Вот тебе и май. — Буркнул темноволосый и плюхнулся на диван рядом с сестрой.

— Перестань, прекрасная погода, — не отрываясь от исторического романа, произнесла девушка, — мне иногда кажется, что ты приёмный.

— Гера! Ты ведь прекрасно знаешь, в нашей семье непозволительны подобные выражения. Имей уважение к своей семье, не пачкай наше воспитание.

— Меня иногда выворачивает от ваших семейных правил, будто бы мы семья чёртовых интеллигентов. — Тёмно-синяя книга мигом отлетела в сторону, принимая весь ударзлости на себя. Девушка всегда относилась к подобным спорам вспыльчиво.

— Юная леди, я бы на вашем месте сейчас попросила прощения у всех, особенно у младшего брата, и поднялась к себе в комнату. — Глаза женщины медленно начали желтеть, показывая всю серьёзность её тона. Все прекрасно понимали, их мать подобна дьяволу, никого не щадит и все проступки обязательно будут учтены.

— Простите, я перегнула, — сквозь зубы процедила она, чувствуя, как данная ей небесами энергетика начинает бурно реагировать, — Роумен, я была не права, надеюсь, ты примешь мои извинения.

Темноволосый кивнул, провожая старшую сестру взглядом, и, дождавшись, когда она захлопнет дверь в комнату, медленно развернулся к мирно сидящему отцу, который все время молчал.

— Тебе совсем нечего сказать? Или тебе плевать?

Отец лениво закрыл книгу и посмотрел своими серыми, бесстрастными глазами, которые говорили сами за себя. Мистер Эткинсон всегда был равнодушен к окружающим, даже если это касается его детей. Просто несвойственны для него любовь и чувствие.

— Сынок, ты ведь знаешь, если кто-то из взрослых начинает говорить, никто не в праве его перебивать. Твоя мать первая начала делать замечания сестре, будь добр, отнесись к этому с пониманием.

Спорить было бесполезно, это всё равно, что соломинкой пытаться выкопать яму. Он поднялся с места, и направился в комнату сестры, прекрасно понимая её состояние, ведь, они были как единое целое. Двое против всего и всех. Дар Геры связал их флюиды, после чего они просто не имеют права оставлять друг друга. За дверью слышалась тихая музыка в жанре блюз, которую девушка включала только тогда, когда была невыносимо зла, подобный жанр, можно сказать, смягчал её силы, успокаивал. Тихо постучав, он выждал одобрительного ответа и вошел.

— Что, пришел добить меня? — Фыркнула та, и отвернула голову к окну. Парень сел рядом с ней и хмыкнул.

— Хотелось бы, но разве у меня это получится?

Девушка лишь мягко улыбнулась, продолжая наблюдать за каплями, стекающими по стеклу, рассуждая о своём. Ей было что сказать, но в этом нет необходимости, она понимала, её брат всё равно прочитает мысли.

— Почему приёмный? Нет, я понимаю, у меня дьявольски красивая внешность, спортивное телосложение и, что не маловажно, гениальный ум, но это не значит, что я чужой.

— А ещё ты наглый, самовлюблённый и эгоистичный кретин.

— Ну вот! Разве это не доказывает, что мы с тобой родные?

В комнате появился первый громкий смех. Они всегда могли поднять настроение друг другу.

— Просто я понять не могу, ты принадлежишь стороне Мантикор, но терпеть не можешь пасмурную погоду, тогда как наши соотечественники даже выезжают на пикник в такие дни. Нас наполняет энергией дождь и сырость, даёт силы и устойчивость, что с тобой не так?

— Гера, отличаться от большинства наших — это нормально, тем более, я не стадо, чтобы биться в экстазе от дождя и болота под ногами. Устойчивость и сила у меня в крови.

— Ты точно приёмный.

Комната наполнилась смехом, и напряженная обстановка улетучилась. Им было плевать на законы и морали, как в кругу родственников, так и в целом мире. Когда дождь прошел, темноволосый нехотя направился в общежитие за восемь километров от его дома. На улице стало свежо и был слышен запах мокрого асфальта, сквозь тучи уже пробирались первые лучи солнца, которые освещали едва заметную радугу. Теперь у Роумена настроение было куда лучше, чем дома. Хотя если посудить, вне дома его настроение всегда улучшается, так что, для окружающих это не в новинку. Он зашел в высокое здание, где было двадцать этажей, и направился по лестнице на пятнадцатый. В доме имелось два лифта, однако он не всегда ими пользовался. Просто не уставал подниматься. На некоторых этажах была слышна музыка, запахи травки и алкоголя, где-то ссоры, а где-то громкие стоны, от которых парень закатывал глаза, говоря про себя, что это просто грёбаный выпендреж. Само по себе это жилище было прекрасно обустроено, его внешний вид не походил на бедные хрущёвки с маленькими балконами и дряблой изгородью, однако проживание здесь неспокойное.

— Роу, ты где так долго был? И почему не на лифте? — Парня встретил высокий и статный товарищ с восхитительно густыми, каштановыми волосами. Такой шевелюре может позавидовать любая девушка.

— Я всячески старался найти долгий путь, чтобы как можно дольше не появляться в этой заднице мира. — Его лицо исказилось,