Жена-беглянка - Кира Калинина

Жена-беглянка

Глава 1. Залётный гость

Инспектор из столицы и вид имел столичный. Костюм и галстук просто кричали о том, что куплены в брендовом магазине на бульваре Миллионеров, стрижка выдавала руку дорогого парикмахера, а над ногтями явно потрудились в маникюрном салоне. Загар, осанка, общий лоск. Кинозвезда на красной дорожке, а не полицейский на допросе преступника!

Собой тоже ничего, даром что в душе наполовину орк. Вьющиеся каштановые волосы, ровные густые брови, губы строго сжаты, но лицо приятное. Глаза в жёстком свете потолочных ламп казались неопределённо-тёмными, слегка неправильный нос с горбинкой не портил впечатления, а придавал изюминку…

Я загляделась на заезжего щёголя и едва не пропустила реплику старшего следователя Таннера. Спасибо, профессиональные рефлексы не подвели.

— Хочешь не хочешь, Ругги, — перевела без запинки, — а раз открылись такие факты, твою высылку в Татур мы притормозим. Убийство — это не шутки, сам понимаешь.

В подтверждение сказанного младший следователь Коннер картинно насупился, а шеф городской полиции Фукс выпустил изо рта струю дыма и ногтем сбил пепел с сигареты. Очень многозначительно.

— Ты, начальник, меня не стращай, — бритоголовый крепыш по другую сторону стола блеснул фиксой. — Я об мокрые дела рук не мараю, это все знают.

Гинт Ругински, известный у криминальной братии по обе стороны границы под кличкой Ругги Тачка. Типичный носитель гномьей анимы: на вид простак, на деле хитрый, жёсткий, изворотливый. Его банду угонщиков взяли три месяца назад. Уголовная полиция герцогства Татур, нашей с Ругински общей родины, требовала его выдачи: до переезда Тачка успел набедокурить на двадцать лет строгого режима. И власти Джеландии пошли навстречу коллегам.

Узнав об этом, преступник только посмеялся. "Дома у него всё схвачено, — ворчал господин Фукс. — Не успеешь оглянуться, выйдет на волю. Но может, хоть к нам больше не сунется". В северном приграничье всегда был избыток сомнительных личностей с татурских акцентом, от которых полиции Бежена ни сна, ни отдыха.

Что поделать, все ищут счастья в Джеландии — даже жулики. Особенно жулики-аниматы.

Самое обидное, что Ругги Тачка даст на лапу кому надо и продолжит гонять в Татур краденые машины, а мой брат останется под арестом только за то, что не скрывал своей магической природы. И я составлю ему компанию, если не смогу закрепиться в Джеландии на законных основаниях.

Между тем инспектор из столицы холёной рукой подвинул к арестанту папку с показаниями свидетелей:

— Они изобличают вас с головой, Ругински.

При этом движении из-под инспекторской манжеты, белой и жёсткой, как снежный наст, выглянули тяжёлые золотые часы, а на пальце блеснул тонкий ободок цвета дымчатого кварца. Суб-кольцо. Из последних моделей. Чтобы купить такое, провинциальному полисмену, вроде Коннера, придётся три месяца не есть не пить. О беглянке, живущей на пособие в двести тридцать гольденов и редкие приработки, говорить нечего.

Ругги яростным движением смёл папку на пол.

— У-у, легавые!

Привычное название полицейских у нас в Татуре. А ещё в Чехаре, Лазории, Глухинии и Флориции. В Джеландии почему-то закрепилось прозвище "борзые".

Так я и перевела.

Сказать по правде, местные, беженские, полисмены рядом с инспектором смотрелись, как дворовые псы рядом с чемпионом собачьих выставок: матёрые, зубастые, но мятые жизнью — и экстерьером не вышли. Зато рычать умели не хуже тигров.

Господин Фукс так и вызверился на Ругински.

— А ну подними! — произнёс грозно, с растяжкой.

И добавил пару ласковых не по инструкции.

В ответ Ругги взорвался бранью.

Встреть я его в тёмном переулке, у меня язык отнялся бы от ужаса. Но работа есть работа. В режиме лингвистической машины я не знаю ни страха, ни смущения. И сейчас с привычно невозмутимым видом перевела всё до последнего слова.

Столичный инспектор повернулся и взглянул мне прямо в лицо. Как будто до этого момента и не замечал. Смотрел, но не видел.

Собственно, замечать было нечего. Бесцветная лохматая девица в свободной клетчатой рубахе и мешковатых джинсах.

А дальше все закричали разом, и мне стало не до посторонних мыслей. Пятеро взбудораженных мужчин перебивали друг друга — а я-то одна и за каждым должна успеть! Мозг и язык кипели от перегрева. К финалу перепалки смысл слов стал от меня ускользать, джеландские и татурские фразы слетали с губ на автомате. Но спорщики отлично понимали друг друга — значит, лингвистическая машина в моей голове работала без сбоев.

Наконец инспектор предложил сделку, Ругински принял её, и допрос перешёл в деловое русло.

Оказывается, Ругги знался с преступными воротилами из переселенческих диаспор. Вот эти личности и интересовали столичного гостя. А убийство… Может, никакого убийства и не было? Просто повод прижать угонщика к стенке.

Ругги угостили сигаретой. Фукс с Таннером и так курили, не переставая, Коннер тоже присоединился, и скоро дым в допросной клубился так плотно, что преступник смог бы уйти незамеченным, не будь он пристёгнут к столу. Глаза у меня слезились, во рту горчило. Сквозь сизую пелену проглядывали прутья оконной решётки — как напоминание о том, что ждёт меня дома, если из департамента по делам переселенцев опять придёт отказ… Привыкай, Симона.

Может, стукнуть господина Фукса по голове? Тогда меня упекут в тюрьму здесь, в Бежене, а не вышлют в Татур. Джеландские тюрьмы лучше татурских. Хотя если в них так смолят, я не доживу до конца срока.

Когда всё было оговорено, нас с Ругги усадили писать показания. Рядышком, будто учеников в школе. Он откладывал в сторону очередной лист, одаривал меня кровожадной ухмылкой, а я тут же делала перевод, чувствуя себя отличницей, сосланной за парту к главному хулигану класса — чтобы давала списать и вообще влияла положительно.

Не знаю, как здесь, в Джеландии, но наши татурские учителя упорно не желали понимать простую вещь: поднять успеваемость оболтусу таким способом всё равно не выйдет, зато испортить табель отличнице — раз плюнуть. А может, и саму отличницу заодно.

И пусть нас окружали джеландские стражи порядка, я не чувствовала себя в безопасности. Скорее, наоборот.

Потому что глаза у них были одинаковые. Что у Ругги, что у беженских легавых-борзых. Не собачьи глаза. Волчьи — холодно-безжалостные. И у красавчика-инспектора тоже.

Все они из одной стаи. Дай повод, мигом возьмут на коготок, завяжут бантиком и повесят у дверей вместо колокольчика, "ой" сказать не успеешь.

Через