Я вернулась, чтобы сжечь его дом - Н. В. Сторбаш Страница 5

Только я не сказала, что ее имя будет означать не «медочек», а «тайну». Тайну моего возвращения в прошлое и тайну моей мести.

* * *

1 Лань-Лань — уменьшительно-ласкательное имя от Ялань. Ялань 雅兰 — с кит. благородная орхидея. Лань-Лань можно перевести как «орхидеюшка»

2 Имена даны по цвету: Сяо Джин — малышка золотая, Сяо Бай — малышка белая, Сяо Хун — малышка красная, Сяо Сяо — малышка-малышка.

3 Бай-Бай — дословно Белая-Белая, можно перевести как Беляночка.

4 Линьцзин — столица нефритового зверя, или Цилиня.

5 Мовэй — с кит. чернильная верность.

6 Весенний дом — так называют бордели.

7 Ми-Ми, 蜜蜜 (Mì mì) — «медовая» или «медочек». Омофон, 秘密 (mìmì) — «тайна».

Глава 2

Что-то снова упало на пол и жалобно звякнуло. Я зажала уши и простонала:

— Лили, что на этот раз?

— Заколка с орхидеями, юная госпожа. Я положу ее в шкафчик.

Со страхом я мысленно перебирала вещи в комнате, пытаясь угадать, что упадет в следующий раз. Зеркало служанки спрятали, вынесли вазы и горшки с цветами, сложили и убрали ширму, хоть и с опозданием: тонкая бумага, расписанная журавлями и бамбуковыми стеблями, уже разорвана в клочья. Юбка-цзюнь безнадежно испорчена — ее нежная ткань покрылась зацепками и мелкими дырочками, как и накидка на плечи. О том, что случилось с занавесями возле кровати, мне и вовсе не хотелось вспоминать.

Тишина! Я приподняла одеяло, выглянула и увидела прямо перед собой крошечный черный носик.

— Ми-Ми! — выдохнула я.

Зверек испуганно подпрыгнул и вмиг повис на картине. Прыжок — и вот он уже на другой картине, затем на третьей, а потом взмыл на резную панель под потолком.

— Ми-Ми…

Медовую ласку нам передали в клетке и посоветовали не выпускать до приезда домой. Теперь я понимала почему. Стоило только открыть дверцу, как ласка вылетела оттуда со скоростью стрелы, прыгнула мне на юбку, раздирая ее маленькими коготочками, оттолкнулась и помчалась по стенам и шкафчикам, снося всё на своем пути. Она обежала комнату несколько раз, прежде чем служанки опомнились и бросились спасать оставшиеся вещи. Зверек не понимал разницы между человеком и, к примеру, ширмой, потому прыгал по головам служанок, превращая аккуратные прически в аистиные гнезда, пробегал по рукам, оставляя тонкие набухающие царапины, пробовал на зуб украшения, потому я спряталась под одеялом. Когда-нибудь же ласка утомится?

В прошлом я читала лишь о достоинствах, которыми медовая ласка наделяет своего хозяина, но ничего не знала о нраве самого зверя. Такое неподобающее поведение застало меня врасплох. И Бай-Бай, и Сяо Цай, и тем более строгий Мовей всегда вели себя спокойно, даже степенно, в соответствии со статусом хозяев. Малышка Цай, помнится, сразу улеглась ко мне на колени, аккуратно принюхалась и положила кончик хвоста на мое плечо.

Нет! Так нельзя. Нельзя больше вспоминать о Сяо Цай и сравнивать ее с Ми-Ми! Радужная лиса осталась в прошлой жизни, теперь она чужой душевный зверь, а мне нужно подружиться с бешеной… нет, с юркой и игривой медовой лаской.

Прежде чем мы пройдем ритуал, Ми-Ми должна немного привыкнуть ко мне. Нельзя привязывать ее силой или принуждением. В старых книгах описаны подобные случаи, и все они закончились плохо как для хозяина, так и для самого зверя. Наиболее известна и поучительна история о Ду Чжуне, единственном сыне генерала Ду Гуна.

«Давным-давно жил-был генерал Ду Гун, прозванный Железной Скалой. Двадцать лет он стоял на границе, и свирепость его была такова, что кочевники сложили о нём пословицу: 'Лучше встретить стаю голодных волков, чем тень Ду Гуна на закате». У сурового воина был сын Ду Чжун, оставленный в столице на попечение матери и слуг. Пока отец поливал границы кровью врагов, мальчик рос среди свитков с поэзией и учился выводить иероглифы тонкой кистью.

Когда Ду Чжуну исполнилось шестнадцать, генерал вернулся в столицу с величайшим даром — душевным зверем, которого он сам поймал в горах. То был небесный тигр. Зверь был горд и дик, и лишь железная воля Ду Гуна смиряла его.

— Вот твой спутник, сын! — провозгласил генерал, вернувшись домой. — С ним ты станешь великим воином!

Но Ду Чжун, худощавый юноша с глазами поэта, задрожал при виде зверя. Он протянул руку — и тигр рыкнул, почуяв в нём чуждую душу. Вода в ритуальной чаше не вспыхнула. Ритуал сплетения душ провалился.

В ярости генерал Ду Гун приказал сковать тигра цепями и стал «учить» его сам — бил плетью с шипами, морил голодом, жёг раскалённым железом. Зверь выл так, что у жителей столицы кровь стыла в жилах. Но Ду Гун не останавливался, пока в глазах тигра не погас свет свободы и не осталась лишь пустая покорность.

Во второй раз ритуал прошёл успешно. Вода светилась тускло, как подёрнутая дымкой луна, но связь установилась. Только последствия были ужасны.

Небесный тигр стал тенью — огромной, сильной, но безвольной. Он подчинялся приказам, но никогда не защищал хозяина по собственной воле. Зато подавленная ярость зверя передалась Ду Чжуну, от малейшего противления он вспыхивал гневом, набрасывался на слуг и домочадцев, разбивал свои руки в кровь о стены, пока в конце концов не сошел с ума. На нем и закончился род Ду Гуна'.

Сломать душу — что сломать нефритовую плиту. Можно силой соединить осколки, но трещины будут пить свет вечно, ибо путь — не в покорении, а в гармонии. Истинная сила рождается только из уважения — к себе, к зверю, к воле Небес. Потому я не хотела снова запирать Ми-Ми в клетку. Надо только к ней привыкнуть.

Несколько дней я просидела в комнате, не отлучаясь ни на минуту, спала урывками, ела кое-как, лишь бы приручить неугомонную проказницу. Когда Ми-Ми немного освоилась, то свила гнездо из моей подушки и обрывков простыни, чтобы там спать. Увы, ее сон всегда был чуток и краток. Вот вроде бы она свернулась в узел, упрятав носик, но стоило мне пошевелиться или выдохнуть чуть громче, как ласка тут же выглядывала наружу или стрелой взлетала на деревянные панели. И ее забег начинался заново.

Лишь на пятый день она наконец-то позволила мне прикоснуться к своей медовой шкурке. Правда, потом снова юркнула в тряпичное гнездышко, высунула носик и пристально посмотрела на меня. Но уже вечером Ми-Ми впервые взяла из моих рук кусочек вареного яйца. А на