Альберто Руи Санчес - Тайные сады Могадора

А. Руи Санчес

Тайные сады Могадора

Моим ближайшим соратникам, исследователям причудливых садов: Маргарите, Андреа и Сантьяго

Никто не может быть уверен в том, что его тело не является садом, который создала сама земля, дабы дать собственные имена вашим желаниям.

Сон о моей плоти лишь укрепляет его неосязаемые острова.

Древо грядет и прячется в собственной тени.

Видимый мир всего лишь преддверие невидимого, и первый за вторым, как тень, крадется.

ПЕРВАЯ СПИРАЛЬ

В поисках голоса

1. Светает медленно…

И было так, словно свет звенел

Это было в Могадоре в час, когда просыпаются влюбленные. Обрывки сновидений все еще скользили в ногах, через глаза, изливаясь на губы, в опустевшие объятья.

От поцелуя к поцелую они тонули в дреме. Море рычало на солнце и пробуждало их. Они лишь открывали сонные глаза из глубины своих грез, где они любили друг друга и радовались, и изнывали от тоски.

Это было в Могадоре в час, когда все голоса морей, скрип ворот, гул площадей и шорох улиц, плеск бань, скрип ложа и безмолвие кладбищ, голос ветра — все сливается в единую песню и каждый рассказывает свою собственную историю.

Посреди главной площади Могадора стоит человек, чертит рукою в воздухе воображаемый круг и становится в его центр. Это даже не круг, а спираль, обвивающая его ноги. Он простирает руки к небесам и призывает ветер. Подбрасывает в воздух щепоть пурпурного песка. Прежде чем развеять по ветру, крепко сжимает его в ладонях, пока тот не становится крепким, словно камень. Разжимает кулак, высоко его подняв над головой, а после пыль медленно оседает на его неподвижные руки, словно ястреб, возвращающийся на гнездо: дивный сигнал. Невидимое становится подле него.

Он — обычный сказитель историй, эль-алаки. Голос его распущенной нитью струится, будто осторожная змея, выскальзывающая из корзины. Голос его повисает в воздухе гипнотическим зовом. Хищная птица в когти поймала внимание прохожих.

В мгновение ока сказителя окружают старики и подростки, мужчины и женщины. В каждом из них теплится искра наивного, древнего любопытства. Эль-алаки начинает рассказ. Представляется. Он идет издалека:

Бреду по велению крови,по воле ее мелодий.Бреду, мой язык — проводник мне,и жажда его — поводырь.Изо дня в день кутаюсь в ветер,приливы и лунные блики.Здесь, перед теми, кто слышит,эти одежды срываю.Я только порыв бестелесный,                        о чем и вещаю.Голос бессонный.Голос безумный, что ищеттайную близость земли.

Рука эль-алаки плавно описывает полукруг. Зрители неотрывно следуют взглядом за нею на едином дыхании. Рассказчик обводит взором людей. Меняется в голосе:

— Сегодня я расскажу о человеке, который превратился в…

Замер, словно в нем вспыхнула искорка еще одной мысли. Направляется к старику, что устроился напротив, — к старику, что смотрит на него взором ребенка:

— Знаешь ли ты, во что превратился тот человек?

А потом обращается к другим, к тому, что глаза опустил, к той, что едва от него не убежала, к малышу, что от ужаса замер:

— Кто-нибудь может сказать? Тому, кто угадает, я сделаю нечто-особенное. Приз-сюрприз.

Стайка юношей решилась испытать судьбу. Посовещались между собой. Самый смелый вышел вперед и сказал, что уже слышал эту историю. Сделал уверенный жест рукою, выступил, чтобы слышали все, со словами:

— Он превратился в собаку.

Эль-алаки лишь покачал головой. Все засмеялись, вдруг оживились безмерно, стали кричать, что знают ответ. Каждый, кому приходила идея, силился перекричать всех остальных, в гомоне слышалось:

«Он превратился в рыбу. Нет, в птицу. В ветер. В женщину. В море. В камень. В реку. Он обратился в ничто. В москита. В дракона. В дождь. В сон. В финик. В гранат. В кошку…»

Эль-алаки дождался, пока все не накричались. Резко взмахнул рукой, заставив умолкнуть. Обвел взглядом сидящих вокруг. Обернулся в мгновение ока через плечо в центре круга, помедлив немного, не торопясь, приступил, молвил:

— Он превратился в голос. Голос, который жаждет быть услышанным, чтобы выслушал его со вниманием тот, кто влюблен. Голос, который жаждет, чтобы его приняли в лоно, словно семечко в тучную землю. Голос, которому надо стать плодоносным. Если примет земля, ощущать, что его принимают. Это история о человеке, который превратился в голос, чтобы найти прибежище в теле своей возлюбленной. Чтобы в ней найти свои райские кущи, свой единственный и тайный сад. Со многими трудностями пришлось ему повстречаться, прежде чем он превратился в голос земли. И ни одно из его наступлений так и не принесло последней, конечной победы.

Вот моя история… и снова она обретает начало.

2. Одержимая страстью садовница Хассиба

Однажды утром мне в конце концов пришлось с этим смириться. Хассиба заразила меня жаркой страстью к садам. Эта страсть зародилась так же, как и любая другая одержимость. Она началась со взгляда — со взгляда странного и загадочного. Что видела Хассиба, так пристально разглядывая мир? Поначалу я не придал этому никакого значения.

Потом, казалось, она не могла отвести своего загипнотизированного взгляда от цветов, будто всматривалась не в цветы, а в языки огня или морской прибой. На каждом клочке земли, в каждом уголке города и даже на улицах готова она была вырастить сады. Она не стремилась проникнуть во внутренние дворики могадорских домов, где едва угадывались жалкие ростки. Она желала выставить нас самих напоказ всему миру, словно мы сами и были частью ожившего сада.

Она представляла, что ее дружеские отношения тоже могут чахнуть и вянуть или расцветать, а некоторые даже заражаться и болеть. Отдельные персонажи могли сами превращаться в цветы. Их излюбленные словечки и выражения, которыми они описывали, что и зачем совершали сегодня и почему именно так, а не иначе, их слова становились черенками, удобрениями, всходами, прививками и остриженными ветвями. Для нее весь окружающий мир превратился в скрижали, в некую транскрипцию великого сада. Сада, который вбирает в себя все сады мира.

Однажды она удивила меня. Я увидел ее сидящей у окна. Она открывала тело первым лучам восходящего солнца. Неторопливо, сначала только ступни и ладони, после — ноги, потом — еще выше. Пристально изучала свой пушистый лобок, словно был он кроной дерева, лесом, чащобой или будущей пашней, жнивьем. «Мои плантации радуют глаз», — мне говорила с улыбкой, не отрывая взора от растрепанных прядей на животе. Темная линия нежно струилась к пупку. Вся она была переполнена счастьем, покоем. Словно зритель, созерцающий мирный пейзаж, расстилающийся до горизонта.

Но однажды утром на душе стало беспокойно. Она разбудила меня взволнованным вскриком: «Вот уже и явился великий садовник!» В тот самый миг, когда блеснул первый луч восходящего солнца, раздвинула шторы. Край золотого алькова, смятого ложа заря осветила. Скинув одежды, осталась нагая, теплым первым лучам подставила тело.

В неге неспешно раскинулась на постели. После страстно и широко раздвинула ноги. В сладостных вздохах грудь и лобок содрогались. Цепкий, острый, настойчивый луч восходящего солнца целился в ложе, ему она отдалась сладострастно.

В полном молчании, как в лихорадке, взирал боязливо и страстно, возревновал к этим тонким солнечным пальцам.

Я не осмелился остановить их или к ним прикоснуться.

Лишь только почувствовал, как безнадежно холодеют мои.

Вскоре дыханье ее восстановило свой ритм, со вздохом глубоким неспешно ко мне подошла. Ласково, нежно рукой по щеке провела, поцеловала, шепнула чуть слышно на ухо. Голос тягучий и приглушенный. Она переполнена счастьем без меры. Узнала дорогу в райские кущи, в сад солнечных пальцев. Я онемел, потерял и дыханье, и голос, охваченный изумлением.

В ту самую ночь и потом, еще много дней подряд, пытался проникнуть в шкуру призрака, солнечного фантома, который делает ее такой счастливой. Вызов брошен. Он безумно тяжел. Тяжелее, труднее, страшнее, чем я даже мог себе представить. Вызов этот заставил меня подвергнуться невероятным испытаниям.

Временами мне казалось, что невозможно проникнуть в плоть того, кто существует лишь в воображении. Много позже понял, надо полностью измениться, изменить в себе все: жесты, походку, манеру слушать и даже манеру смотреть, бросать взгляды. Надо стать новой пульсацией крови, ритмом жизни, невозмутимостью прикосновений.