Юрий Монастырский - Варвар

Юрий Монастырский

Варвар

Пусть отныне честью вашей будет не то, откуда вы происходите, а то, куда идёте.

Не знать, что случилось до твоего рождения – значит всегда оставаться ребенком. В самом деле, что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков?

ПРОЛОГ

Начало осени 3832 года от сотворения мира[1] в Иудее выдалось знойным. Стояла почти летняя жара и лишь изредка, ненадолго палящее солнце закрывалось легкими, быстро растворяющимися в бездонной синеве неба облаками. Возникающий ветер не освежал, не приносил влагу, а ещё больше иссушивал и без того потрескавшуюся от жары землю. Ярко-зелёная весной трава, пожелтела, да и кусты, корни, которых с трудом находили воду, стояли поникшие, покрытые белесоватой пылью. Среди этого унылого, жёлто-серого пейзажа зелёными, радующими глаз оазисами, выделялись рощи финиковых пальм и олив.

Вдоль одного из таких оазисов по узкой пыльной тропе медленно шли двое: мужчина и женщина. Издали их можно было принять за местных жителей: пастухов или крестьян – сборщиков фиников. Однако вблизи становилось ясно, что путники – иноземцы, неведомо каким путём попавшие в эту иудейскую глухомань. Одежда высокого широкоплечего мужчинысостояла из рубашки с короткими рукавами, длинного полосатого плаща и кожаных сандалий простейшей формы. Голова была обмотана наподобие бурнуса широким белым шарфом. Длинные светлые волосы, русая борода и небольшой прямой нос свидетельствовали о том, что его родина находится далеко на севере, а тёмная загорелая кожа рук и ног – что на юге он уже давно.

Женщина была молода и, несомненно, красива. Под узорной туникой, сшитой из одного куска ткани, угадывалась гибкая стройная фигура. Вьющиеся чёрные волосы, выбивающиеся из-под белой накидки, обрамляли миловидное живое лицо с изящным лбом и широко открытыми тёмными с зеленоватым оттенком глазами, а длинные стройные ноги были обуты в изящные сандалии.

– Ты не устала, Электра. С утра мы прошли не менее сотни стадиев[2]. А ведь нужно пройти ещё столько же, – мужчина нежно посмотрел на свою спутницу. – Чем дальше мы будем от столицы Иудеи, тем лучше.

– Нет Ариант, я не устала, а если бы и устала, всё равно не сказала бы тебе об этом, – женщина улыбнулась. – Ты же знаешь, какая я выносливая. Я могу и тысячу стадиев пройти.

– Конечно, сможешь, но ты же помнишь, что до ночи нам нужно всего лишь добраться до Иордана и там, на его западном берегу встретиться с нашим проводником Иоакимом, который переправит нас через реку и сведёт со старшим погонщиком, идущего на север каравана. Обычного купеческого каравана, везущего товары в Парфию[3]. С тех пор, как императором стал Веспасиан[4], Рим восстановил торговлю с ней. Правда, в неполном объёме. Но нас это не должно интересовать. Главное – покинуть пределы территории, контролируемой нашими врагами. Надеюсь, что нам повезёт, караван будет идти по Аравии через Бостру[5], и мы избежим путешествия по Сирии, которая, как ты понимаешь, находится во власти Рима.

– Я знаю, как это важно. Единственное что меня беспокоит – примут ли нас. Удастся ли Иоакиму договориться. Ты же знаешь купцов, какие они жадные.

Ариант улыбнулся: «Об этом можешь не беспокоиться. Жадные люди любят деньги. А они у нас есть. Не очень много, но достаточно, чтобы утолить их жажду. До парфянской Эдессы[6] путь неблизкий – около трёх тысяч стадиев».

– Три тысячи стадиев! – Электра покачала головой, – как это много.

– Не ты ли, милая моя, только что сказала, что можешь пешком пройти тысячу, – засмеялся молодой человек.

– Смотри, что это!? – девушка указала рукой на расстилающуюся перед ними пустынную местность, – кто-то скачет нам навстречу.

– Быстро, быстро бежим к пальмам. Спрячься за стволом. Ляг на землю. Проклятье, это римляне.

Из-за изгиба тропы метрах в двухстах от путников показались два несущихся во весь опор всадника. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что это римские легионеры, скорее всего военный патруль, объезжающий территорию. Всадники были увлечены погоней. Впереди, в нескольких десятках метров от них бежал человек. Он бежал из последних сил, не надеясь на спасение, бежал скорее по инерции, гонимый страхом. Ещё несколько мгновений и преследователи его догонят. Мчавшийся впереди воин уже достал свой меч, собираясь на скаку ударить им беглеца.

– Лежи тихо, – прошептал Ариант, обернувшись к Электре.

В следующий миг он вытащил из заплечного мешка предмет, представляющий собой кожаный ремень, расширяющийся в центре в виде плоского мешочка, и заканчивающийся с одной стороны петлёй. Вставив в мешочек круглый свинцовый шарик, величиной с крупный грецкий орех, и надев на руку петлю, он изо всех сил начал вращать его над головой. В тот момент, когда первый всадник был метров в двадцати и уже занёс меч над головой бегущего человека, мужчина сделал едва уловимое движение рукой и шарик с огромной скоростью вылетел из мешочка. Раздался громкий звук, похожий на хлопок, и воин свалился с лошади. Секундой позже путник выскочил из своего укрытия. В его руках была длинная металлическая палка, изогнутая с одной стороны в виде крюка. Поравнявшись со второй лошадью, ловко всунул её между передними ногами животного. Лошадь, словно ударившись о невидимую преграду, рухнула на землю, увлекая за собой сидящего на ней человека. Но в отличие от неподвижно лежавшего первого римлянина, второй быстро вскочил на ноги и, вытащив гладиус[7], двинулся в сторону своего врага.

Подняв с земли палку и подпустив противника поближе, Ариант крюком зацепил его вооружённую мечом руку, и с силой рванул в сторону. А затем, когда от неожиданности и боли солдат выпустил меч, ударил между боковыми пластинами шлема и кожаным панцирем по незащищённой доспехами шее и легионер, хрипя, повалился набок.

– Не зря Рим меня не любит, – пробормотал он, подойдя к неподвижно лежавшим врагам. – Электра, выходи, всё кончено!

– Быстро же ты справился, – девушка опасливо посмотрела на лежащих солдат, – но стоило ли с ними связываться. Впрочем, это твоё дело. Где ты научился так искусно пользоваться пращей?

– Я забыл тебе сказать, что был лучшим учеником гимнеза[8] Овидия в Далмации. На его родине этому искусству обучаются с детства. Смотри, к нам идёт беглец – виновник этого события.

К ним приближался мужчина лет сорока, среднего роста, одетый почти как Ариант. Но в отличие от простого кетонета[9] или симлы[10] на нём был расшитый узорами эфод[11], закреплённый на плечах красивыми застёжками.

– Приветствую тебя, чужеземец, – произнёс он на чистом арамейском[12] языке, низко поклонившись – благодарю за спасение. Меня зовут Амрам бен-Давид. Назови мне своё имя, чтобы я смог испросить Яхве, ниспослать тебе многих лет жизни.

– Ты прав. Я действительно чужеземец, поэтому можешь звать меня Гершом[13]. Это имя мне дали в Иудее. На моей родине меня звали по-другому, но сейчас это не имеет значения. – Ариант ответил на арамейском почти без акцента. – Не уверен, что ваш бог будет ко мне благосклонен. Мне кажется, он не любит чужих.

– Ты знаешь арамейский, Гершом? Видно, уже давно живешь в нашей стране и ненавидишь Рим так же, как и мы?

– Да, в Иудее я уже третий год, а с Римом у меня свои счёты. Скажи-ка мне, Амрам бен-Давид, кто это «мы»? Я ведь знаю, что многие из твоих соотечественников вполне ладят с римской властью и неплохо живут. Некоторые даже перебрались в столицу империи. А ты-то чего не поделил с этими солдатами, – молодой человек кивнул в сторону трупов легионеров.

– Ты прав, Гершом, Иудея расколота. Ещё со времён Ирода[14] наша элита приспособилась ладить с римлянами. Для богатых торговцев главное прибыль, а для этого нужна стабильность. Они готовы пресмыкаться перед захватчиками, только-бы им не мешали богатеть.

Ариант улыбнулся. Что-то незримое, неосязаемое привлекало его в этом человеке. Возможно, уверенность, с которой он говорил, а возможно, некая внутренняя сила, позволяющая ему без страха преодолевать опасности. Ведь несколько минут назад он чуть не погиб, а сейчас, как ни в чем, ни бывало, спокойно беседует с человеком, которого совершенно не знает.

– Ты мне не ответил, кто же это «мы», – мужчина в упор посмотрел на иудея, – сказал, что относишь себя к врагам Рима, но у него много врагов – гораздо больше, чем друзей. Беда только в том, что они никогда не смогут объединиться, потому, что или не знают друг друга, или враждуют между собой. Именно в этом и состоит сила империи.