Бартл Булл - Отель «Белый носорог»

Бартл Булл

Отель «Белый носорог»

Коротко об авторе

Бартл Булл

После бурного успеха, выпавшего на долю его первого произведения, «Сафари» — хроники ста пятидесяти лет африканских сафари, — Бартл Булл задумал описать захватывающие приключения на «черном континенте». В результате на свет появился «Отель «Белый носорог».

Более тридцати лет Булл изучал Африку. Его отец во время второй мировой войны служил в гвардейских частях «Колдстрим» в Эфиопии, Ливии и Египте, а дед дружил с Генри Райдером Хаггардом, автором первого значительного произведения на африканском материале — романа «Копи царя Соломона».

Бартл Булл — юрист, живет с сыном в Нью-Йорке.

«Отель «Белый носорог» гостеприимно распахивает двери перед охваченными «земельной лихорадкой» переселенцами, устремившимися в Восточную Африку после первой мировой войны. Здесь, уставший от условностей большого света, аристократ лорд Пенфолд радушно принимает гостей, пока его стареющая супруга стремится удовлетворить свой сексуальный аппетит. Здесь хитроумный карлик, бармен Оливио Алаведо, обуреваемый страстями и жаждой мести, изобретает все новые способы ублажать пресыщенных дам. Здесь чувствуют себя желанными гостями предприимчивый, воспитанный цыганами английский юноша, ослепительная уроженка Уэльса, братья-ирландцы с темным прошлым, американский ковбой и африканский вождь, разрывающийся между двумя цивилизациями, португальский шулер и его обольстительная сестра. Их влекут в Африку золото, земля, свобода, приключения и любовь — да мало ли что нужно человеку под обжигающим солнцем, и мало ли какие страсти бушуют в похожем на джунгли человеческом сердце!

Бартлу Буллу есть о чем рассказать, и он делает это в прямой, откровенной, запоминающейся манере. Никаких розовых очков! В романе действуют живые люди… и много секса».

«Вашингтон Пост»

ПРОЛОГ

12 ноября 1918 года

Глава 1

Отель «Белый носорог». Наньюки, Кения

Похожий на краба, Оливио карабкался вверх по стремянке позади широкой освинцованной стойки. Он подтягивался на руках до тех пор, пока крохотные ножки в сандалиях не нащупали полку. Тогда карлик вытащил из-за шафранового кушака льняное полотенце и, кое-как балансируя, заскользил по ней до конца стойки, внимательно осматривая ее поверхность: не осталось ли следов вчерашней попойки, окурков сигар или пятен кларета.

Послышался громкий свист — кто-то звал Оливио на второй этаж, дуя в пустую латунную гильзу от маузера седьмого калибра. Бармен извлек из ледника последнюю бутылку шампанского и, поставив вместе с бутылкой темного пива и парой стаканов на поднос, обтянутый кожей носорога, стал подниматься по лестнице, держась маленькой ручкой за перила.

Приблизившись к четвертому номеру, Оливио приставил широко раскрытый глаз к двери. На полу валялись два белых платья. Слышался мелодичный звон крохотных колокольчиков. Черные Тюльпаны! Оливио облизнулся и склонил голову набок, чтобы в поле зрения попала кровать. Ему хотелось во всех подробностях рассмотреть, как прекрасные сомалийские близнецы выполняют свой профессиональный трюк: подвергают клиента танталовым мукам разжигания и утоления страсти без проникновения.

— Прочь отсюда, урод!

Изнутри комнаты на дверь обрушился тяжелый ботинок. Ручка расцарапала карлику висок.

Богатый опыт работы в ночных клубах Бомбея и Британской Восточной Африки подсказал Оливио: нужно сматывать удочки. Англичане весьма чувствительны во всем, что касается их отношений с африканскими женщинами — насколько вообще могут быть чувствительны англичане.

Он отомстит — потом. Как многие гоанцы, Оливио Фонсека Алаведо вел длинный счет обидам. Вот уже четыреста лет португальцы оккупируют его родину — остров Гоа у берегов Индии. Когда-нибудь им дадут пинка под зад. И он, Оливио, еще проучит этого наглого англичанина, мистера Губку Хартшорна — на свой особый манер.

Только англичанин мог построить в предгорьях центральной Кении отель, пристанище всех фермеров с воспаленными глазами и странствующих охотников за слоновой костью от Найроби до Абиссинии. Что они смыслят в цивилизации?

Хотя во всей Британской Восточной Африке насчитывалось не более двух тысяч гоанцев, Оливио и его соотечественники построили Гоанский институт — одно из первых каменных зданий в Найроби. Три с половиной столетия назад, когда забитые английские крестьяне, как дикари, тряслись от холода в жалких лачугах с соломенными крышами, португальские мастера инквизиции уже очищали от еретиков Западную Индию. Отец Оливио — подумал он с гордостью — наверняка был побочным сыном покойного архиепископа Гоа, дона Тиаго де Кастаньеда-и-Фонсека.

Оливио представил себе предполагаемых родственников — португальских вельмож, пользующихся всеми привилегиями своего класса и даже не помышляющих о его существовании — и стал прикидывать величину наследства.

Рожденный в тени кафедрального собора, возведенного португальцами в шестнадцатом веке на острове, где индусы и мусульмане на протяжении многих столетий плодились и воевали, пока наместник короля дон Альбукерк в 1511 году не уничтожил последнего магометанина, Оливио научился с первого взгляда распознавать варварство. И сейчас дикий голос варварства долетал до него с просторной деревянной веранды, сопровождаемый стуком костей на столе для игры в триктрак.

— «Ява»! Кофе! — выкрикнул хриплый голос. — Шевелись, парень! Одна нога здесь, другая там!

С черным кенийским кофе на подносе Оливио не спеша двинулся к веранде. Проходя мимо бара, он залюбовался делом своих рук — сверкающей стойкой. Шагнув через порог и вдохнув напоенный пьянящими ароматами ветер африканского утра, он на мгновение замер. Прислушался к перекличке хохлатых удодов. Птицы весело порхали кругом, охотясь на червей и ящериц. Временами Оливио, как индиец, был всем сердцем на стороне ящерицы. А то вдруг в нем взыгрывал дух конкистадоров, и он болел за охотника.

Ночью играли в триктрак. Как обычно, ставкой была земля. Никакие деньги не продержали бы неотесанных фермеров за столом всю ночь напролет. Проигравший (как правило, ставили десять акров за раз) предпринимал отчаянные усилия вернуть свою ферму.

Карлик давно усвоил: англичан интересует одна земля. Даже Африка казалась им тесной — а ведь здесь можно топать много дней подряд и не встретить ни души. Если у этих людей дома была земля, они рвались в колонии за деньгами на ее содержание. А если не было, устремлялись к чужим берегам за самой землей. Теперь, когда кончилась война, они будут убивать друг друга из-за земли.