История Натаниэля Хаймана - Арм Коста Страница 19

— Но потом вы поняли, что нужно сдаться?

— Само собой. Во-первых, я знал, что с грехом убийства долго не проживу: меня съест совесть, во-вторых, я понимал, что молчание полиции, прокуроров и судей не бессрочно, каждого придётся подкупать снова и снова.

Мой мрачный гость вновь взглянул на фотографию Лили и прерывисто вздохнул.

— Удивительное сходство…

Повторюсь, дорогой читатель, я не люблю растравлять людям души: выспрашивать, возбуждать воспоминания, реставрировать прошлые события, но смутная история самоубийцы побудила меня расспросить о внешности Лилианы и о том, как он догадался, что она вышла за него по расчёту.

— Лилиана была совсем молодая, белокурая, высокого роста и напоминала одновременно девушку из семьи аристократов и танцовщицу из бара на Елисейских полях. Славная дочка фермера из деревушки на севере от Гренобля, она была беспечна, но чрезвычайно ловка в делах житейских. Я сразу разглядел в ней акулу, приплывшую покорять Париж. Живо интересуясь моей работой, Лилиана беспардонно влезала в дела, которые я вёл, подавала непрошеные советы. Ей никогда не надоедало перебирать мои документы, все эти сухие юридические бумажки, от которых любую девушку вмиг охватит смертная тоска. Я полюбил её всем сердцем, потому что она была добра, весела, честна, как мне казалось тогда, и привязана ко мне. К тому же поначалу у неё не было высоких запросов — яркая красавица с пышной грудью была искренне влюблена в меня и пробуждала во мне необузданную чувственность. Со временем я стал замечать, как она общается с моими приятелями и коллегами, сорокалетними мужчинами, преимущественно должностными лицами, которые регулярно обедали у нас, попутно обсуждая работу, финансы, любовниц. Лилиана, настоящее воплощение юности, флиртовала с этими людьми, располагала их к себе. А они баловали её своей галантностью. Я не разделял желания моей невесты, а вскоре жены постоянно принимать в нашем доме гостей, зачастую бросавших на неё бесстыдные взгляды. Ведь большинство моих партнёров по работе добивались только одного — выгоды. Как-то вечером, вернувшись домой к ужину, я заметил, что горничная стыдливо отводит глаза и односложно отвечает на вопросы. Я догадался, что она чем-то обеспокоена, но не понимал, что причиной тому — моя супруга.

— В ваше отсутствие в доме часто появляется гость! — наконец призналась мне горничная, отчаянно моргая глазами. — Так не может продолжаться, вы должны знать, что госпожа вас дурачит!

— Скажи скорее, Констанция, как она меня дурачит? — со смехом отозвался я.

И тут Констанция рассказала, что слышала телефонные разговоры Лилианы: моя жена якобы болтала с подругами об удачном замужестве, которое она тщательно и долго продумывала, о моём богатстве, оказавшемся теперь за её плечами, о любовнике-нотариусе, с которым она спит ради документов на моё имущество. Я молча смотрел на горничную и был слишком ошеломлён, чтобы как-то реагировать на ужасные новости.

Я предложил ей не подслушивать чужие разговоры и больше не передавать мне сплетни, даже если они кажутся ей правдой. Меньше всего я хотел войны между женой и помощницей по дому. Констанция Руссель была подругой моей покойной матери, она прекрасно относилась ко мне в детстве, поддерживала отношения с моим отцом и мной, когда нам было особенно тяжело. Когда я вырос, обзавёлся работой и недвижимостью, не зная, что дальше делать одному (отец скончался за два года до моего выпуска из университета), я пригласил Констанцию к себе на работу и постоянное проживание. В ответ она прониклась ко мне родительской любовью, заботой, восхищением, женщина умело поддерживала меня. Словом, я был ей обязан домашним уютом и душевным спокойствием. Констанция держалась с Лилианой приветливо, но подружиться не пыталась, оставаясь равнодушной, в чём жена не раз упрекала меня, говоря, что чувствует себя лишней в доме из-за прислуги. Впрочем, мне не было дела до дамских неурядиц. В большом имении нашлось место и для кухарки, шумной, неугомонной, вспыльчивой женщины, требовавшей от нас лишь одного: чтобы мы просили добавки. Красивая весёлая кухарка также не нашла общего языка с моей женой, она презирала Лилиану за её пристрастие к развлечениям, транжирству, вульгарным нарядам и высокомерному тону. В общем, Лилиану и женщин, помогающих по хозяйству, связывали лишь деловые отношения, не больше. О внезапных приездах гостей меня уведомляли намёками или шёпотом, но я до последнего заступался за жену.

Мертвец ходил по гостиной туда-сюда. Я заметил, что теперь он касается ногами пола, как обычный человек, но шаги его не производят ни малейшего шума. Он устало улыбнулся, затем протянул мне пузырёк с таблетками.

— Ты принимаешь такие же?

— Да, — растерянно ответил я.

— Кто тебе их покупает и даёт?

— Лили.

— С помощью этих таблеток я покончил с собой. А покупала мне их и подкладывала под нос моя жена — Лилиана. Улавливаешь связь?

— Нет же! — вскричал я. — Послушайте, я принимаю снотворное лишь изредка, когда не могу уснуть и верчусь в кровати до четырёх утра. Я сам просил Лили посоветоваться с врачом и купить мне лекарства, которые он выпишет. К тому же какой резон Лили плести за моей спиной интриги? Я не судья, не владелец имений и не богач, каким были вы. Что с меня взять?

На секунду мертвец застыл в нерешительности. В его пустом взгляде и лице, искажённом светом, я почувствовал некую тайну, касающуюся меня. Я поинтересовался между прочим, ради чего он совершил такой марш-бросок — притащился из ада в мою парижскую квартиру на пятом этаже.

Разумеется, ты, читатель, подумаешь, что я частенько веду себя хамовато и беспардонно, но я не мог радоваться визиту духа и не горел желанием болтать с ним о его бывшей пассии. Что-то неприятное было в сравнении Лили с убитой вертихвосткой Лилианой, терпеть оправдания и исповедь убийцы мне тоже не хотелось. Не давал покоя вопрос, что он делает у меня в квартире и зачем заговаривает мне зубы.

— Мой визит кажется тебе бесцеремонным, — сообщил призрак, словно прочитав мои мысли, — но ты должен был узнать историю моей смерти, а также понять, что Мойра тебе многого не договаривает.

Я застыл, не догадываясь, на что намекает этот фантом, боясь даже представить, о каких жутких вещах умалчивает мадам Шахор. Неуверенным тоном я спросил, чего именно не открыла мне таинственная гречанка.

— Она считала тебя неудачником, мальчишкой, который надеется разбогатеть за счёт сентиментальных, не пользующихся большим спросом рассказов, лентяем, который целых пятнадцать мучительных лет не может начать роман, не