Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова Страница 2

давно. Должно быть, сейчас всё совсем по-другому: другая страна, другие гимны, лозунги и песни, дети теперь без галстуков и значков, но дети-то те же, и лагерь тот же. И скоро, совсем скоро Юра вернётся туда, вспомнит самое главное в его жизни время, вспомнит самого главного человека. Быть может, даже узнает, что с ним произошло. А это значит, что, возможно, когда-нибудь он снова встретится с ним, со своим настоящим и единственным другом.

Но, затормозив у знакомой вывески — затёртой, покосившейся, на которой с трудом можно было различить буквы, — Юра увидел то, чего больше всего опасался. От железной ограды, которая раньше тянулась по всему периметру, остались лишь металлические столбы — не сохранилось ни прутьев, ни сеток. Красивые, почти что величественные красно-жёлтые ворота оказались сломаны: одна створка кое-как держалась на ржавых полувыбитых петлях, а вторая лежала рядом, явно не первый год зарастая травой. Сторожевая будка, когда-то разрисованная сине-зелёными ромбами, теперь почернела — краска давно облупилась, деревянные стены домика сгнили под дождями, крыша обвалилась.

Юра тяжело вздохнул — значит, и сюда добралась разруха. Где-то в подсознании таилось подозрение, он ведь в Германии не в железной коробке жил и знал, что творилось в Украине после развала СССР, знал, как закрывались заводы. А этот лагерь был прикреплён именно к одному из них. Но Юре совсем не хотелось думать, что та же судьба постигнет «Ласточку». Ведь это было самое яркое место его детства, солнечное пятно в памяти. Ведь именно здесь двадцать лет назад он оставил больше половины себя… И сейчас Юра чувствовал, как выцветает эта память, будто та краска на сторожевой будке, опадая сырыми хлопьями в высокую траву.

Воодушевление, с которым он ехал, сошло на нет. Стало тоскливо и грустно — настроение соответствовало пасмурной погоде, мелкой мороси, накрапывающей с неба.

Вернувшись к машине, Юра переобулся в сапоги, достал из багажника лопату и закинул её на плечо. Переступив через ржавые листы того, что когда-то было створкой ворот, пошёл вглубь пионерского лагеря «Ласточка» имени пионера-героя Зины Портновой.

* * *

Шаг вперёд становился шагом назад — обратно по временной шкале, в полузабытое прошлое, в счастливое время, когда он был влюблен. Под ногами темнели покрытые трещинами плиты, вокруг шумел встревоженный дождём лес, а в памяти вспыхивали солнечные зайчики и бежали по старой лагерной аллее всё быстрее и быстрее, в последнее лето детства.

Он остановился неподалёку от перекрёстка. Налево уходила дорожка в столовую, направо — тропинка в недостроенный корпус, а прямо в центр лагеря вела некогда широкая аллея пионеров-героев. Вокруг грудились сломанные плиты, но возле клумбы, в самом центре перекрестка, уцелел крохотный пятачок.

«Ведь это же было здесь! Да, точно, на этом самом месте!» — улыбнулся Юра, вспомнив, как поздней ночью, пока весь лагерь спал, чертил белым мелом самую красивую на свете букву — «В».

Тогда, следующим утром, идущие на завтрак ребята гадали, что это за контур вокруг буквы? Рылькин из второго отряда смекнул:

— Это ж яблоко, ребят!

— Что за сорт яблок такой на «В»? Вадимовка, может? — предположил Вася Петлицын.

— Сам ты Вадимовка! Васюган это! — оспорил Рылькин и, глядя на Петлицына, захохотал: — Васюган! — А Васька вдруг раскраснелся.

Никому и в голову не пришло, что вместо контура яблока здесь должно было быть сердце. Это Юрка, узнав среди ночных шорохов звук любимых шагов, так застеснялся, что рука его дрогнула, и получилось то, что получилось: яблоко.

Поддев носком сапога обломок плитки, Юра огляделся вокруг. Время не пощадило ни аллею, ни клумбу. Везде валялись ржавые перекрученные балки — остатки каркаса ворот, гнилые доски и щепки, куски кирпича… Куски кирпича! Он схватил тот, что поострее, и присел на корточки. Уверенным движением начертил огромную, красивую, с завитушками «В» и заключил её в сердце. Снова в кривое и кособокое, но его, Юркино, сердце. Циничный взрослый Юра унял скепсис и мысленно кивнул себе юному — пусть то, что должно здесь остаться, останется.

Воспоминания влекли его дальше по аллее пионеров-героев. Вдалеке виднелась широкая лестница в три ступеньки, ведущая к главной площади лагеря. Запустение, царившее на аллее, напомнило Юре кладбище. Он будто бродил по нему, старому и заброшенному — то тут, то там, точно надгробия, торчали из зарослей замшелые памятники и постаменты. Когда-то грозно смотрящих на запад статуй было семь, когда-то Юра, как тысячи других пионеров, не только знал имена и подвиги этих детей, но и всеми силами стремился быть похожим на них и брал пример. Но спустя два с лишним десятка лет забыл даже лица, с трудом узнав одного только Лёню Голикова.

Юра шёл дальше по разрушенной аллее. Определить, что когда-то здесь стелился ровный светло-серый асфальт, можно было только по его крошеву, валяющемуся в густой траве и жухлой листве. Юра всё брёл и брёл мимо разрушенных постаментов и с жалостью смотрел на гипсовые руки, ноги и головы, торчащие из зарослей. Его встречали безжизненные потемневшие туловища с вывернутыми наружу арматуринами и потёртые таблички с именами. Табличек сохранилось всего три: Марат Казей, Валя Котик, Толя Шумов.

А вот в конце аллеи, рядом с лестницей, уцелела доска почёта. Когда-то она была застеклена, сейчас разбитое стекло торчало острыми осколками по углам. Зато благодаря небольшому козырьку над доской некоторые надписи оставались видны относительно хорошо и даже сохранились три чёрно-белые фотографии.

«Смена № 3, август 1992 года. Заслуги и достижения», — прочитал Юра в самом верху доски. Значит, вот когда была последняя смена. Неужели лагерь проработал всего шесть лет с тех пор, как он приезжал сюда в последний раз?

Поднимаясь по лестнице, ведущей к площади, Юра чувствовал, как его сердце замирает от нахлынувшей тоски. Не страшно, когда старое заменено новым, страшно, когда старое просто забыто и брошено. Но ещё хуже от того, что он сам всё забыл и бросил, а ведь когда-то искренне клялся помнить и детей-героев, и пионерию, и особенно «В». Ну почему же он нашёл эту проклятую Горетовку только сейчас? Почему только сейчас вернулся? Чёрт с ними, с заветами Ленина, красными знамёнами, клятвами, которые его заставляли давать! Как же он допустил, что не сдержал слова, данного единственному другу?

Юра споткнулся об обрывок выцветшего щита с надписью