Валентина Мельникова - Колечко с бирюзой

Валентина Мельникова

Колечко с бирюзой

Вместо пролога

…Огонь и страшная душераздирающая боль!..

Боль и огонь! Огонь и боль!.. Человек вырывался из объятий настигающих его языков пламени, но огонь вновь и вновь преграждал ему путь, безжалостно лизал тело, дым выедал глаза… Он пытался кричать: где-то, совсем рядом, была помощь, были люди, которые не могли не откликнуться на его призывы…

Слова рвались из стиснутого спазмой горла, застревали в нем, оставаясь в плену запечатанных нестерпимым жаром губ… Боль от ожогов, казалось, парализовала и волю, и последние силы. А за стеной огня вставала еще более страшная стена сплошного мрака.

Человек чувствовал: какая-то непреодолимая сила толкает его сквозь огонь и нестерпимую боль все дальше, в объятия равнодушной и пугающей темноты. Последние силы покидали его, а вместе с ними таяла и надежда на спасение. Он перестал цепляться за крохотный островок надежды, и тут же безумный вихрь подхватил, понес, закрутил его, словно высохший лист, поднял в запредельные выси, и в просвете между тучами, далеко-далеко внизу, мелькнул крошечный пограничный катер и догорающее суденышко контрабандистов.

В доли секунды видение исчезло, а впереди возник чудовищный зев гигантской трубы, куда его с оглушительным ревом и свистом нес воздушный поток. И человек понял, что не осталось у него сил и желания бороться с этой неумолимой стихией, не в состоянии он больше сопротивляться тому неминуемому, что ожидает его в конце последнего в жизни стремительного полета…

Но внезапно смолкли и рев, и свист, исчез омерзительный запах из жерла трубы, а на смену оглушительной тишине пришли вдруг звуки, словно тысячи хрустальных колокольцев принялись исполнять хрупкую и нежную старинную мелодию.

Вихрь сжался, свился в клубок и вдруг опал к ногам тонкой женской фигурки в длинном белом одеянии. Женщина протянула к нему руки, и он тотчас исчез в складках ее одежды, которые белыми крыльями взметнулись над человеком, овеяли прохладой, благодатью, и сразу же отступила тьма…

Женщина склонилась над ним, нежные губы коснулись его щеки, и он почувствовал, как уходит боль, отпускает из своих тисков измученное тело…

Неописуемо яркое небо накрыло их своим покрывалом, а может быть, женские глаза вобрали в себя этот успокаивающий бирюзовый цвет?..

Мужчина облегченно вздохнул, напряженные мышцы расслабились, и он… улыбнулся…

Часть первая

1979 год

Глава 1

На перроне, как обычно утром, преобладали дачники: старушки и старики, разновозрастные отпускники — мужчины и женщины — с рюкзаками, сумками на колесиках, многочисленными ведрами, корзинами и кошелками. Сейчас они настроены весьма благодушно: дары садов и огородов не оттягивают руки и плечи, не ноют от усталости ноги, не кружится голова и не повысилось давление от целого дня, проведенного на солнцепеке. Полусонные дети не крутятся под ногами, а покорно держатся за руки мам и бабушек — досыпают на ходу. Мужчины торопливо докуривают «Беломор» и мирно беседуют на извечные темы: получится ли по возвращении выпить холодного пивка, попасть на футбол и с каким счетом продуют на этот раз портовики своим соперникам — морякам-пограничникам. Женщины заняты обсуждением более насущных семейных проблем: как распорядиться излишками выращенных нелегким трудом плодов и овощей, где достать крышки для консервирования, удастся ли вечером купить детям молока…

Подходит пригородная электричка, и сразу же пестрая, разноголосая толпа рысцой спешит навстречу, разбивается на несколько групп и устремляется в вагоны.

Каждый раз, наблюдая за посадкой, Наташа не переставала удивляться этому действу — то ли спешная эвакуация отступающих войск, то ли взятие пиратами на абордаж торгового судна, а может, и штурм крепости Измаил героическими русскими войсками. Благонравные бабули и дедки, прокладывая дорогу в вагон, шустро работали локтями, одновременно успевая во всю поносить и железнодорожное начальство, и современную молодежь, и узкие двери, и высокие ступени, и зазевавшуюся невестку, и отставшего внука… Словом, поводов для физзарядки голосовых связок действительность подбрасывала им неимоверное количество.

С молоком матери впитавшие понятия «дефицит» и «блат» как мерило истинной ценности человека в обществе, привыкшие добиваться жизненных благ с наскока, силовыми приемами, бывшие совграждане с такой энергией брали приступом вагоны, что ее вполне хватило бы для запуска небольшого спутника Земли.

Наташа, наученная горьким опытом, предпочитала пережидать штурм вагона в относительно безопасном месте у газетного киоска. За несколько минут до отхода электрички бои местного значения поутихнут, и тогда можно спокойно войти в вагон и даже иногда устроиться на свободном месте, подремать под тихое жужжание разговоров или поглазеть на пролетающие за окном пыльные кусты, промышленные корпуса и караван невысоких сопок, поросших буйной дальневосточной растительностью.

На этот раз ей повезло. Шумная компания железнодорожных рабочих в оранжевых жилетах сошла через четверть часа на одном из разъездов, и Наташа уселась возле окна. Прислонившись виском к оконной раме, она попыталась было вздремнуть, но сон не шел. Стоило прикрыть веки, и перед глазами, как на параде, выстраивались шеренги стеклянных баночек и пузырьков для анализов, громоздились окровавленные бинты в перевязочной, а запах хлорки и лекарств, казалось, не оставит ее всю оставшуюся жизнь. И хотя после каждого дежурства она тщательно мылась под душем, меняла всю одежду и белье, ароматы госпиталя продолжали преследовать ее в электричке и даже дома.

Наташа посмотрела на свои руки: загрубели и шелушатся от постоянного общения с водой и хлоркой. За месяц работы она вымыла уже не менее сотни гектаров пола, но кроме этого у санитарки ведь куча другой работы, и мытье туалетов еще не самая неприятная. Вчера в ночь, к примеру, ей пришлось делать клизмы двум морячкам береговой службы, поступившим с диагнозом «острый аппендицит». Но, как выяснилось позже, они просто-напросто соскучились по сладкому, добрались до корней солодки, росшей под забором охраняемого ими объекта, — и вот результат.

Парни, ухватившись за пижамные штаны, согласны были идти на гауптвахту, в дисбат, куда угодно, лишь бы не подставлять задницы молоденькой санитарке. И только угроза вызова старшей медсестры Нины Ивановны Кочубей дала возможность Наташе выполнить служебные обязанности.

Появление на горизонте гренадерского роста дамы, обладающей к тому же зычным генеральским басом, приводило в священный трепет не только больных, но и видавших всякое медсестер, а тем более санитарок. Даже врачи избегали вступать с ней в конфликт, изведав на собственном опыте ее крутой характер. Причем сама Нина Ивановна никогда спор не начинала, но если находился смельчак, недостаточно осведомленный о порядках в хирургическом отделении, который пытался опротестовать ее решение, то уже через пару минут он выбрасывал белый флаг и спешно ретировался в безопасное место.