Порция красивого яда - Келси Клейтон

Келси Клейтон

Порция красивого яда

1

Боль от разбитого сердца всепоглощающая, а любовь — всего лишь паразит. Я должен был придерживаться своих собственных правил — держать ее на расстоянии вытянутой руки. Но вместо этого я позволил ей поселиться в моей груди, дал ей все, что мог предложить, а когда она ушла, то забрала с собой мое сердце.

Мне холодно.

Я опустошен.

От меня осталась лишь разбитая оболочка.

А она? Ну, я думаю, она сейчас находится Бог знает где, живет своей жизнью, как будто мы не провели лето, влюбившись друг в друга. Я и не подозревал, что она умеет летать.

Однако я разбился о землю.

Полтора года спустя

Да будет вам известно, что двадцать два года — это слишком мало для того, чтобы брать на себя ответственность за весь мир. Как бы вы ни старались быть сильным, всегда найдется что-то, что сломает вас. Но что происходит, когда вы отказываетесь даже сгибаться?

Я ношу свою кожу, как броню, и уверен, что уже ничего не чувствую. Как будто мои нервы отключились, пытаясь защитить меня, потому что день, когда она ушла из моей жизни, был только началом нисходящей спирали, которая стала моей новой нормой.

Выходя из машины, я смотрю на свое отражение в окне и высоко поднимаю голову. Я не могу позволить себе ничего другого. Позволить себе сломаться — не вариант. Не тогда, когда она зависит от меня.

«Новые горизонты» Колдер-Бей.

Вывеска на двери выглядит слишком радостной для того, что представляет собой это место. Не так часто я выходил отсюда с улыбкой на лице — не тогда, когда я знаю, что она никогда не выйдет отсюда живой. Надежда на это умерла полгода назад. И я предполагаю, что эта встреча только подтвердит мои самые мрачные опасения.

Моя мама умирает.

Я вхожу в конференц-зал с такой уверенностью, что они не смогут понять, что я просто притворяюсь, пока не добьюсь своего. Это единственный способ выжить. Директор дома престарелых сидит в конце стола в окружении нескольких маминых врачей и медсестры из местной организации хосписов. Это было то, чего мы пытались избежать. Само это слово звучит так, словно мы сдаемся, и никто из нас пока не готов к этому, но сделать можно не так уж много, прежде чем это станет единственным вариантом.

— Мистер Уайлдер, — приветствует меня директор. — Спасибо, что пришли. Ваша сестра тоже здесь?

Я качаю головой. — Она в колледже. Но поскольку я являюсь единственным доверенным лицом моей матери, это не должно быть проблемой.

— Очень хорошо. — Он кивает один раз. — Доктор Чен, не хотели бы вы начать?

Доктор Чен — онколог моей мамы. Она была направлена к ней в больницу, когда был обнаружен рак, поразивший ее мозг. И та доброта, которую она проявила к нам с сестрой за последний год, заслужила мое уважение. Но серьезное выражение ее лица не дает мне надежды на хорошие новости.

— К сожалению, Хейс, химиотерапия и облучение, похоже, больше не помогают, — говорит она мне. — Мы пытались увеличить интенсивность лечения, но я боюсь, что если мы будем продолжать в том же духе, то это поставит под угрозу качество ее жизни.

Черт. — А как насчет клинического испытания, о котором мы говорили?

Она нахмурилась. — Когда рак распространился на почку, она стала неподходящей для испытания.

— Значит, я дам ей одну из своих. Закажите операцию, и я буду там.

Доктор Чен протягивает руку и кладет ее на мою. — Эйч, мне очень жаль. Клиническое испытание — это уже не тот вариант, который у нас есть. И ты знаешь, что она никогда не позволит тебе отдать ей свой орган. Даже если бы это было решением, она заблокировала бы его еще до того, как мы начали.

Она не ошибается. Моя мама всегда заботится о своих детях. Она даже не сказала нам о том, что плохо себя чувствует. Мы узнали об этом от врача в больнице. Я надеялся и молился, что симптомы, которые она испытывала, не были ранним началом деменции, но реальность оказалась намного хуже.

Я проглатываю комок в горле, позволяя стене, которую я возвел вокруг себя, блокировать боль. — Хорошо. К чему это нас приводит?

— Ну, мы могли бы продолжить то, что мы делаем, — предлагает она. — Но вероятность того, что это начнет работать спустя столько времени, невелика. И у нас есть основания полагать, что это не то, чего хочет ваша мама.

— Что? — Мои брови хмурятся. — Нет. Моя мама — боец. Она бы так просто не сдалась.

Все они смотрят на доктора Трейси, терапевта моей мамы, и она грустно улыбается мне. — Она устала, Хейс. Ты прав, она боец, но она очень устала. Я думаю, единственная причина, по которой она все еще пытается справиться с этим, — это ты и Девин. Но она измотана.

Я опускаю голову, сдерживая слезы, когда боль находит свой путь наружу. Моя мама всегда ставила нас на первое место. Я не могу вспомнить время, когда она этого не делала. И в глубине души я знаю, что доктор Трейси права.

— Итак, вы рекомендуете прекратить лечение и перейти в хоспис. Я прав?

В противном случае представитель хосписа не пришел бы сюда. У нас было много встреч с тех пор, как нам впервые порекомендовали это сделать, и ни на одной из них ее не было. Все в комнате молчат, как будто никто из них не хочет быть тем, кто подтверждает человеку, достаточно молодому, чтобы быть их ребенком, что его мать умирает, но это все подтверждение, которое мне нужно.

— Если вы не возражаете, — начинаю я, вставая. — Я хотел бы поговорить с матерью, прежде чем принимать какие-либо решения.

— Безусловно, — говорит мне директор. — Не торопись. Мы будем здесь, когда ты вернешься.

Тихо пробормотав «спасибо», я выхожу за дверь и направляюсь в комнату моей матери. Она маленькая, стены выкрашены в невыразительный серый цвет, а перед кроватью установлен телевизор. Сама комната определенно не стоит девяти тысяч, которые я плачу каждый месяц за то, чтобы она была здесь, но забота, которую они ей предоставляют, стоит.

Когда начался этот ужасный путь, всего через семь месяцев после того, как я проснулся и узнал, что моей жены больше нет, моя мать настояла на том, что если она дойдет до той стадии,