Николай Климонтович - Против часовой

Николай Климонтович

Против часовой

(святочная повесть)

Глава 1. УКАЗ

Кандидат исторических наук, доцент Педагогического университета Наталья Ардальоновна Б. — ее полное имя позже вы, конечно, узнаете — была женщина бойкая, сметливая, удачливая. В прошлой, советской еще, жизни — ретивая комсомолка; потом партийка — вступила в аспирантуре, иначе было не защититься; нынче — демократка со стажем, в августе девяносто первого стояла в живом кольце, таскала из дома термосы и бутерброды — для танкистов. И это несмотря на то, что ее муж, тогда еще подполковник, все трое судьбоносных суток пребывал в растерянности, ходил на работу, но скоро возвращался подавленным. Ничего не предпринимал, сидел перед телевизором, ожидая будущего. И только иногда говорил жене тихим голосом: подумай о девочках, — у них было две дочери, старшая только перешла в шестой класс, младшая, отцовская любимица, должна была идти в первый.

Но не тут-то было.

— Не знаю, как ты, — говорила в те дни Наташа дерзко, будто с горы покатилась, — но лично я хочу, чтобы мои дочери выросли свободными людьми.

Подполковник, человек домашний, тихий, рыбак, он и в строительные войска-то попал с гражданки, думал: вот те на, во куда тебя понесло… Он — интеллигентный офицер, если в наши дни можно так выразиться. В подпитии мог, конечно, стукнуть кулаком по столу, но тронуть пальцем жену или детей — ни-ни, иногда только младшей отвешивал шутливый подзатыльник, любя, — перед ее рождением мечтал о мальчике. И теперь, когда в стране все окончательно свихнулось с осей, подполковник помалкивал от греха, пораженный невиданной храбростью супруги. А еще больше тем, что эта самая нежданная свобода будто грозила его семью разъединить: никогда прежде Наташа не употребляла такие словесные конструкции, мол, не знаю, как ты, а вот я или мои дочери… Будто теперь, в дни побеждающей демократии или как там это у них называется, он уже — не муж и отец, а так, неясная и досадная фигура второго плана и неопределенного рода.

Но знал бы подполковник, что в душе — в душе Наташа всегда оставалась робкой, как восьмиклассница. И нежданная ее отвага шла всего лишь от этой вот затаенной робости. И на ученом совете она всегда уступала, подчас вспыхивая, как девушка, когда кто-нибудь из старших по должности обрывал, говорила себе — ничего, ничего, интеллигентному человеку не к лицу склочничать, — считала себя интеллигентным человеком, и в нынешнем смысле этого понятия таковой на самом деле и была. И на защитах голосовала, как надо было заведующему кафедрой. И даже в очередях больше помалкивала — при перестройке очереди стали даже длиннее, чем в годы застоя, но как-то не столь унизительны и обидны. Так что характер у Наташи был скорее ну, не покорный, а скажем так — покладистый. Это со студентами иногда хорохорилась: стала большой фрондеркой за годы новой свободы. Ну и командовала в семье, конечно: на что откладывать деньги, где и за сколько для дачи купить летний душ, отправлять ли старшую в лагерь и брать ли младшую с собой на юг; и какую собаку завести — завели легавую суку, подполковник хотел гончака кобеля…

И потому, услышав стороной о готовящемся Указе, Наташа испытала сперва лишь легкий трепет в душе. Но потом, по мере того, как она вдумывалась в судьбоносный для нее смысл этого готовящегося верховного распоряжения, ею понемногу стала овладевать самая настоящая паника.

Да и любая на ее месте, узнав что-нибудь подобное, будь даже не робкого десятка, заволновалась бы. Было отчего. Если, конечно, речь не идет о какой-нибудь старой деве, о совершеннейшем уже синем чулке. Или о правильной даме, всю жизнь прожившей с одним-единственным мужем… Наташа позвонила одной-другой знакомой, — те были в сходном положении, — однако, прямо ничего не спрашивала, таилась, ждала. Но подружки болтали, как ни в чем не бывало — о детях, о мужьях, о новых машинах, хвастались своими поездками и обновками. Наверное, не знают еще, думала Наташа, вешая трубку. Она позвонила даже подруге по университетскому еще общежитию. Но, только услышав осипший и осевший голос давнишней товарки, спохватилась: да что ж она звонит, ведь Женька и замужем ни разу не была. Та к тому же ее не сразу узнала, а когда узнала Наташка, ты, принялась канючить, жаловаться на здоровье, на хандру, на редакционные интриги, и Наташа пожалела, что позвонила, скомкала разговор. Но потом долго испытывала неловкость, корила себя за черствость. Хотя и мелькнула у нее мысль: а ведь Женьке повезло, что всю жизнь — одна, у нее теперь нет этой головной боли…

Глава 2. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ

О тайно готовящемся наверху Указе она узнала так.

Ее педикюрша Зоя — хоть и запойная, но исполнительная и мастерица, коли бывала трезва — имела еще ряд постоянных клиенток, среди которых были и высокопоставленные жены. В минуты расслабления во время педикюра они откровенничали с Зоей, полагая ту дурой, которая пропустит главное или забудет. Но Зоя, носатая, — из Днепропетровска, — бездетная вдова лет сорока лишь строила из себя дурочку, ластясь к хозяйкам, но сама, как всякая прислуга, жадно мотала на ус услышанное.

Она отчего-то мало интересовалась почти не ношеными вчерашней моды вещами, которые ей зачастую перепадали. Но была развитая, как сама о себе говорила, любила разгадывать кроссворды и делала это даже лучше, чем старый лысый ее сосед, бывший вохровец. Сосед по маленькой трехкомнатной коммунальной квартире, склочный и мелочный, с парализованной женой в дальней крохотной всегда темной комнатке, — впрочем, на время кроссворда в квартире объявлялось перемирие.

Но больше всего Зоя интересовалась — политикой. Она знала чуть не поименно депутатский корпус высшего эшелона — начиная с председателей подкомиссий. Следила за чехардой министров и перемещениями внутри Администрации. Конечно, не пропускала она мимо ушей и мелочей: где одеваются жены кремлевских деятелей, на каких машинах ездят народные избранники, кто из них зажал государственную квартиру и не желает освобождать, даже какие носки и галстуки у того или другого высокого чиновника — подходит ли одно к другому, и в каких заграничных университетах учатся так называемые вип-дети и где они отдыхают… Впрочем, что означает приставка вип, Зоя плохо понимала, но знала — что-то важное.

Дело шло к Новому году, и Наташа вызвала Зою сделать педикюр. Зоя — так всегда с нею бывало перед загулом и запоем — была празднично возбуждена. Даже пахло от нее по-новогоднему: мандаринами и, отчего-то, миндальным печеньем. Для начала они попили кофе на кухне, а потом устроилась, как всегда, у Наташи в спальной.