Анатолий Чупринский - Бегущая под дождем

Анатолий Чупринский

Бегущая под дождем

1

Ранняя весна — время беглецов. Бегут из колоний и тюрем, из детских домов и интернатов, из обеспеченных и неблагополучных семей. Вокзалы, аэропорты, речные причалы забиты беглецами всех возрастов. Каждого можно распознать с первого взгляда. У всех в глазах особый блеск и тревожное ожидание. Ожидание радости и нечаянных подарков судьбы. Редко кто из них дождется этих самых подарков. Вкусных пряников, как известно, на всех никогда не хватает. Да и радости, обыкновенной человеческой радости на их долю выпадет крайне мало, сущие крохи.

В образцово-показательном детском доме, расположенном в старом заброшенном барском особняке на окраине Волоколамска стряслось настоящее ЧП. Сбежала самая рыжая из всех воспитанниц четырнадцатилетняя Надя Соломатина.

И все смешалось в детском доме с ласковым названием «Журавлик». Воспитатели и обслуживающий персонал, как ошпаренные носились по корпусам, коридорам и подвалам детдома. Искали всем миром. Перерыли тумбочку, даже зачем-то перевернули кровать, перекопали все ее отделения в платяном шкафу. Ничего замечательного не нашли. Никакого результата. Хотя, почему-то считается, отрицательный результат, тоже результат. Рыжая Надя растворилась в зыбком весеннем воздухе. Девочка исчезла, «как сон, как утренний туман». Ни сумки, ни записочки.

Единовластная хозяйка всея «Журавлика», бессменная директриса, Лариса Васильевна Гонзалес грозно сверкала огромными выразительными испанскими очами.

— Позор-р! Позор-р! — рычала она красивым низким голосом, поступью командора шествуя по коридорам и лестницам детдома, заглядывая в каждую спальню, умывальню и комнаты отдыха.

— Позор-р на мою седую голову!!! — рычала она разъяренной тигрицей. Справедливости ради стоит заметить, седых волос в густой черной шевелюре Ларисы Васильевны можно было отыскать один-два. Да и то, с большим трудом. Только проницательным женским взглядом. Во гневе Лариса Васильевна Гонзалес забывалась и переходила на свой родной испанский язык.

«Кар-рамба-а! Кор-рида-а! Чер-рт подер-ри!» — мерещилось персоналу.

Доставалось каждому встречному. И даже поперечному. Если ЛорВася переходила на свой родной испанский, все воспитанницы и обслуживающий персонал бросались врассыпную, кто куда, и прятались по темным углам.

Единственная, кто не пряталась по темным углам, была Нонна Шкаликова, младшая воспитательница. Нонна Юрьевна. Она просто не понимала опасности. Впрочем, Гонзалес ее почему-то щадила. Длинную, худую, похожую на цаплю Нонну грех было обижать. Рассеянная до беспамятства, доброжелательная до беспредела она была предметом постоянных насмешек и розыгрышей всего «Журавлика».

— Где эта!? — вопрошала перед каждым совещанием педагогического коллектива директриса Гонзалес. — У которой две левых ноги! Опять опаздывает!?

У Нонны Шкаликовой и вправду обе ноги были левыми. Если дверь перед ее носом открывалась внутрь, Нонна непременно тянула ее на себя.

— Безобразие! Опять все двери позапирали! — возмущалась она.

Раз в полгода у Нонны обязательно случался роман с очередным командировочным из гостиницы «Красный колхозник», что располагалась там же на окраине Волоколамска, вблизи детского дома. Нонна с огромным чемоданом в руках, в котором одиноко болтался томик стихов Блока и один чулок, под насмешливыми взглядами из всех окон детского дома, покидала родные пенаты. Возвращалась недели через две. Иногда и раньше. Вся в слезах. И с распухшим красным носом.

После двух часов безрезультатных поисков совсем пропащей рыжей Нади по всем укромным углам и закоулкам «Журавлика», Гонзалес созвала экстренное совещание.

Со стен ее кабинета на персонал строго и осуждающе смотрели Белинский, Ушинский и примкнувший к ним основоположник чего-то Макаренко.

— Я пригласила вас, чтоб сообщить возмутительное известие! Сбежала Надя Соломатина! — заявила ЛорВася собравшимся, даже не замечая, что почти один в один озвучивает текст великого «Ревизора» великого Гоголя.

— Как сбежала?

— Куда сбежала?

Не совсем искренне удивились две пожилые уборщицы из угла кабинета. Обе работали по совместительству еще в нескольких местах. Само собой, они давно уже были в курсе дела. Всегда в авангарде, так сказать.

Директриса Гонзалес пропустила реплики этих Бобчинских-Добчинских в юбках мимо ушей. Никак не отреагировала.

— Она влюбилась! — радостно предположила Нонна Шкаликова.

Остальные воспитатели и преподаватели помалкивали. Себе дороже.

— Нонна!!! — рявкнула директриса Гонзалес. И резко тряхнула головой.

В это мгновение она особенно была похожа на знаменитую итальянскую актрису Анну Маньяни. Даже значительно красивее. Хоть и не была никакой итальянкой, совсем наоборот испанкой.

Лариса Васильевна Гонзалес стала директрисой «Журавлика» по наследству. Ее мать, Виолетту Антоновну Гонзалес перед второй мировой войной совсем еще ребенком вывезли из Испании в Россию. Тогда Советское правительство всему миру демонстрировало свой интернационализм. Пароходами вывозило испанских детей, спасало от фашистов. В те времена на необъятных просторах страны, как грибы после дождя, росли школы-интернаты, детские дома, приюты. Черноглазые, черноволосые испанские дети составляли в них большинство.

Постепенно они ассимилировались, изучали русский язык, стихи, песни. Большинство после интернатов и приютов, учились, осваивали профессии, создавали семьи, трудились на благо и процветание великого и могучего советского союза. Но родной испанский язык не забывал ни один из них. В восьмидесятых лишь некоторые из тех детей смогли вернуться на родину.

В середине пятидесятых Виолетта Гонзалес благополучно поступила в московский пединститут. Вернулась через четыре года в свой родной детдом воспитательницей и преподавательницей. Из Москвы привезла не только диплом о высшем образовании, привела за руку черноволосую трехлетнюю дочь Лору. Ходили слухи, ее отец — советник по культуре при испанском посольстве.

Через пять лет Виолетта Гонзалес стала директором. Выгнала двух нечистых на руку поварих, пригласила молодых девочек из местного ПТУ. Провела ремонт, пристроила к основному зданию два крыла, добилась в министерстве, чтоб ее детскому дому присвоили персональное имя «Журавлик», что по тем временам было исключением из всех правил. Ввела изучение иностранных языков. Преимущественно, испанского, естественно. Уроки музыки, танца, живописи.

До обмороков муштровала Виолетта Гонзалес дочь Лору танцами фламенко и зубрешкой стихов Фредерико Гарсиа Лорки. Никто не удивился, когда со временем та пошла по стопам матери. Окончила тот же Пединститут в Москве и тоже вернулась в Волоколамск. После смерти Виолетты Антоновны Гонзалес, естественно, директором стала Лариса Васильевна Гонзалес. Несмотря на грозный голос, и не менее грозную внешность, дети ее любили безумно. Только ей доверяли свои детские секреты, только с ней делились самым сокровенным, тайным.