Невинная. В уплату долга - Екатерина Ромеро Страница 30

Устало провожу рукой по лицу. Не помню, когда спал, но похоже, и сегодня это мне не грозит. Поведение этой капризной девчонки окончательно выводит меня из себя.

Отпускаю Валентину и иду к Илане. Мне надоели ее закидоны и капризы. Дочь Озерова будет меня слушаться, хочет она того или нет.

Отворяю дверь ее комнаты и вижу темноту. На улице почти ночь, а она даже свет не включает. Сидит, как сурок, в темноте, мать ее. Не верю, в то, что она спит.

Включаю свет и замечаю худую фигурку, лежащую на кровати. Взгляд сразу падает на красивые бедра, длинные ноги и аппетитную попу, едва ли шортиками прикрываемую. Майка тоже короткая, оголяющая шею и плечи. Похоже на пижаму. Сглатываю. Член уже встал. Зашибись просто.

Птичка повернута к стене. Не спит она нихрена. На мое появление быстро под одеяло забирается, закутываясь в него, как в кокон. Подхожу ближе.

– Повернись. Поговорить надо.

Ответом, конечно, служит тишина. Сжимаю кулаки так сильно, что те аж трещат. Из еще незаживших сбитых костяшек начинает выступать кровь.

По ее дыханию улавливаю, что волнуется. Илана прекрасно слышит меня, но смеет игнорить.

Руки так и чешутся наказать ее непослушную задницу, но понимаю, что нельзя ее трогать. Сейчас вот вообще нельзя, судя по словам дока. И волновать тоже нельзя, а то ребенка моего точно скинет.

Делаю глубокий вдох. Мне надо успокоится и перестать думать о ее теле.

– Илана, если ты сама не повернешься ко мне, мы все равно поговорим. Но тебе будет больно.

Пугалка действует безотказно. Птичка быстро поворачивается и я вижу, что за эти два дня она стала еще более худой. Синяки вон, реально уже сверкают под глазами красивыми. Проклятье!

Как же хочется мне ее хорошенько встряхнуть. Сбить спесь эту ее глупую, но куда там. Она шарахается от одного только моего вида.

Илана сидит, опершись о подушку спиной и подогнув ноги в коленях. Успешно сверлит пол глазами. Тень от длинных ресниц падает ей на лицо. Глаза снова красные, словно ревела она весь этот день.

Складываю руки в карманы. Нам надо поговорить. Нормально поговорить. Хоть один раз.

– Что такое? У тебя болит что-то?

– Нет.

Хотя бы отвечает жестами. Уже хорошо.

– Какого хрена ты не ешь?

– Я не хочу.

– Ребенок хочет. Что ты, как маленькая?

– Я не маленькая! Вы вообще обо мне ничего не знаете!

Набираю больше воздуха. Он мне сейчас ой как нужен. Она словно специально меня выводит. На прочность проверяет. Ведет себя, точно ребенок. Черт, да она и есть ребенок. Хоть ей и девятнадцать уже, Илана просто маленькая избалованная девочка. У нас пятнадцать лет разницы, и сейчас это особенно сильно ощущается.

– Илана, или ты говоришь, почему весь день ревела, или будешь сидеть тут до посинения. Под замком.

Выжидаю, но птичка молчит. Отвернулась от меня. Обняла себя руками, но в какой-то момент она начинает говорить. Жестами.

– Скажите, что тогда сказала врач на УЗИ? Что с моим малышом?

Ясно теперь, за что она слезы льет. За ребенка.

– Все нормально с ним.

– Не правда. Вы все мне врете!

Со всей дури бросает в меня подушку и начинает рыдать, закрыв лицо ладонями. Тут же ловлю эту чертову подушку и хочу уже придушить эту сучку ею, но меня сдерживают женские слезы. Впервые. Илана начинает реветь. Сильно, горько, заливисто.

– Илана, не плачь.

Нихрена не слушает. Рыдает так, словно я сейчас режу ее ножом, без анестезии притом. Ее плечи содрогаются от всхлипов, и я блядь, уже не знаю, как это остановить. Ее нельзя трогать, чтобы не навредить ребенку. Орать на нее тоже нельзя. Наказать тоже. Сучка. Мне надо ее успокоить. Срочно.

Пытаюсь придать голосу все свое терпение. Сделать его менее резким, но выходит откровенно хреново.

– Успокоилась!

Ревет ничуть не меньше. Руками закрыла лицо. Чтоб меня не видеть. Проклятье. Подхожу вплотную, и перехватываю ее за запястья, чтоб видела меня. Хочу успокоить, но это срабатывает, как мина.

Птичка, точно озверевшая кошка, отталкивает меня, вырывая свои руки. Откуда только столько силы в ней враз взялось? Руками меня по груди колотит, драться совсем не умеет, но похоже, это ее не останавливает.

– Не трогайте! Вы убиваете меня и мое дитя. За что?! Что я вам сделала? За что… вы мне мстите?

Срываюсь и за руки ее хватаю. К кровати прижимаю, за секунду наваливаясь сверху. Чувствую ее упругую грудь и запах цветочный. Фиксирую не сильно, но достаточно для того, чтобы перестала уже брыкаться, как ненормальная, и не навредила себе.

– Успокойся! Блядь, да успокойся, я сказал! Илана, мать твою! Посмотри на меня.

Ловлю ее лицо рукой, заставляя посмотреть себе в глаза. Она точно дикая в этот момент. Вообще не сказать, что тихоня. Зрачки расширенные, бешенные, глаза блестящие. Аж шипит вся, так сильно злиться и переживает.

– Никто тебя и ребенка нашего не убивает, и убивать не собирается. Поняла меня? Поняла?

Всхлипывает только. Ее прозрачные слезы стекают к вискам. Не верит она мне. Ни единому моему слову.

Выдыхаю. Надо спокойнее. С ней так не работает.

Немного ослабляю хватку. Не хочу сделать ей больно. Провожу рукой по лицу, заправлю светлые волосы за ухо. Стараюсь не думать о том, в какой я позе сейчас, иначе никакие слезы уже ей не помогут.

Я сижу на Илане сверху, придавив ее бедра своими, стараясь не задеть живот. Она, точно птичка трепыхается подо мной, но в какой-то момент затихает и смотрит прямо на меня. В ее глазах ловлю океан слез. Проклятье.

Приглушаю голос, чтобы малышка перестала так сильно трястись.

– Девочка, тебе нельзя так волноваться, чтобы не навредить ребенку. Врач сказала, что ты слабая, но если будешь хорошо питаться и выходить на улицу, все будет нормально.  Слышишь? Понимаешь, что я говорю?

Смотрю на нее. Красивая, как кукла. Расстроенная только. Сильно. Ее губы раскраснелись и приоткрылись от частого дыхания. Похоже, что она сама уже хочет успокоится, но не может. Довела себя до такого состояния, когда успокоительное уже надо пить. Черт.

Не могу удержаться, и в один момент наклоняюсь, чтобы накрыть ее губы поцелуем. Хочу успокоить ее. Хотя бы так. Прикасаюсь к ее сладким губам, а у самого уже крышу сносит. До чего же манящая. Невероятно просто.

Целоваться, конечно, ни черта не умеет. Зато сразу же реветь перестает, затихает вся, деревенеет.

Зарываюсь к ее волосы рукой, провожу по их шелку и насытиться не могу. Черт. Это уже слишком.