Моя Мия. На осколках первой любви (СИ) - Коваль Лина Страница 43

А у меня никого нет! Разве это справедливо?

Выхожу из гостиной и направляюсь в кабинет. Дёргаю на себя дверь, пытаясь вложить в руки всю силу, какая осталась.

– Сядь, – говорит отец, стоя у окна.

Изучаю широкую спину, мерно вздымающуюся от тяжёлого дыхания.

– Пап, – начинаю снова реветь.

– Я сказал, сядь, – цедит он со злостью, резко поворачивается ко мне. Проходится глазами с ног до головы и чуточку смягчается. – Сядь, и мы поговорим, дочь.

Тело не слушается, но я всё же добираюсь до стула в центре кабинета. Усаживаюсь поглубже, подтягиваю ноги к туловищу, обнимая их руками. Подбородок упираю в коленки и за отцом наблюдаю.

Хуже мне ещё никогда не было…

Отец ещё раз оборачивается и, отведя взгляд, проходит к столу. Смотрит на бумагу прямо перед собой.

Сжимает и разжимает кулаки, прячет руки в карманы строгих, чуть помятых брюк.

– Скажи, Мия, я допустил какую-то ошибку в твоём воспитании?

Округляю глаза от смертельной обиды. Бережно собранные Ариной внутренние опоры в моей душе снова рушатся…

Только теперь уже навсегда.

Я думала, самое больное – это когда Мирон от меня отвернулся и притащил сюда Ладу…

Нет…

Самое больное, это когда от тебя отворачивается самый близкий человек. Даже не пытается тебя понять, спросить… а вот так…

Обвиняет.

Холодно. Как чужачку.

Словно меня уже выкинули из стаи…

– Или мы с мамой недостаточно старались? – продолжает отец, захватывая бумагу двумя пальцами и переворачивая её ко мне. – Может, мы тебя совсем не знаем? – продолжает обвинять.

– За что ты так со мной, пап? – глядя ему в глаза, выдыхаю.

Слёзы потоком льются по щекам.

Морщусь от боли, которая возникает от пронзающего, холодного взгляда.

– За что? – переспрашивает отец и кивает на бумагу. – Я просто хочу знать, – его голос срывается. – Как давно ты принимаешь наркотики?

– Чего? – единственное, что могу прохрипеть отцу.

Наркотики?

Он в своём уме? Я даже не знаю, как они называются. И сколько стоят?.. Да где, блин, их берут вообще?.. В моём окружении нет людей, которые бы баловались чем-то подобным.

– По анализу в твоей крови обнаружен амфетамин, – папа внимательно изучает моё лицо, переносит тяжёлый взгляд на дрожащие руки и снова всматривается в широко распахнутые глаза.

– Что это? – хриплю.

В анализах?

Это какая-то ошибка!

– Амфетамин? – приподнимает брови отец. – Это такое сильнодействующее вещество, Мия. А ты не знаешь?

Резко увожу взгляд в сторону.

– Ты меня сейчас сильно обижаешь, пап, – произношу всхлипывая. – Так сильно, что я такое я тебе не прощу никогда.

Постаревший за сутки отец хмурится, усаживается в кожаное кресло и расстёгивает пуговицы на рубашке, словно ему нечем дышать. Затем проводит пятернёй по волосам. Ерошит их, приводя в хаотичный беспорядок.

– Не простишь? – переспрашивает, поднимая на меня вкрадчивые глаза. – Хм… Не простишь…

Откинувшись на спинку кресла, складывает руки на груди и продолжает:

– А я себе не прощу, если сейчас спущу это всё на тормозах. Ты видела когда-нибудь, как люди умирают от передозировки?

Мотаю головой и шмыгаю носом. Упираюсь в коленки горящим лбом.

– А как за две — три недели превращаются в торчков?

Снова мотаю.

– А я видел, Мия.

В кабинете создаётся абсолютная тишина, в которой я различаю лишь стуки моего сердца.

– Где? – спрашиваю.

– У меня был ночной клуб. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Помню, – облизываю пересохшие губы. – Но при чём здесь я?

Разве не бывает так, что результаты анализов приходят ошибочными? В детстве мы с мамой несколько раз пересдавали один и тот же, и он всё время получался ложноположительным.

Папа стремительно наклоняется вперёд, упирает локти в стол и бешено трёт лицо ладонями.

– Я не знаю, Мия. Но я знаю, что случается с нормальными людьми от этой хуйни, – он хрипит, а я вздрагиваю.

Папа никогда при мне не матерился.

Сегодня так много случилось с нами… со мной и с ним… впервые, что мне хочется перемотать этот день и прожить его заново.

– Извини, – говорит он. – От этой дряни, – кивает на белоснежный листок, – просто так не избавиться. Привыкание возникает с первого раза и, если ты пробовала, – его рука снова замирает над лицом, так словно ему физически больно. – Скажи мне сейчас… дочь, я прошу тебя.

Обида застилает мой разум. Он что? Теперь решил меня спросить?

– Сказать тебе? – вскрикиваю. – После того, как ты меня обвинил? Я же ещё должна перед тобой оправдываться?

– Я просто не хочу, чтобы ты страдала, потому что знаю, что это такое.

– Я. Не. Наркоманка.

Выплёвываю ему в лицо каждую букву.

– Я очень хочу тебе верить, Мия, – произносит отец. – Но ни один человек, принимающий наркотики никогда не скажет, что он наркоман. Потому что они воздействуют на эмоциональную часть человека, а приносят вред – его физической части. Никто не признает, что он делает что-то плохое, когда чувствует, как ему хорошо… Это факт.

– Я ушам своим не верю. Ты говоришь какой-то бред. Я вообще не верю, что это ты папа.

– Прости, – цедит отец сквозь зубы. – Но анализ придётся пересдать в моей клинике. А до этих пор ты посидишь дома.

– Это что домашний арест? – возмущаюсь.

– Называй как хочешь. Если новый анализ будет чистый, вернёшься к своей жизни. Правда, с университетом нужно будет что-то решить.

Взлетаю со стула.

– Значит вот так, да? – упираюсь ладонями о столешницу и наклоняюсь. – Ты мне не веришь? Совсем-совсем. Я не заслужила даже капли твоего доверия, хотя всегда была примерной дочерью и старалась.

Понимаю, что пытаюсь давить на него. Ровно настолько давить, насколько силёнок хватает…

– Прости, Карамелька, – с сожалением произносит отец. – Но любовь к собственным детям, это не только бесконечные поглаживания по голове. Быть родителем – это значит вовремя подхватить проблему и постараться помочь тебе справиться с ней.

– Нет у меня никакой проблемы, – визжу на весь дом. – Ты не слышишь меня? – сбрасываю папки с края стола. За ними же летит грёбаный анализ и подставка с канцелярией.

Папа сжимает скулы и тяжело вздыхает. Злится.

– Мы с мамой видим обратное, Мия. Ты стала дёрганной, резко похудела, в прошлом месяце пришёл штраф за проезд на запрещающий сигнал светофора, стала хуже учиться, и у тебя испортились отношения со сверстниками. Ну, а про вчерашнее я уже вообще молчу, – заканчивает речь тоже на повышенных тонах.

– И поэтому твоя дочь наркоманка? – взрываюсь.

– Тогда объясни всё это, – тоже поднимается с места, нависает сверху. – Чтобы я понял!

– Ничего я объяснять тебе не буду, – выплёвываю ему в лицо. – Больше никогда… Никогда не подходи ко мне, я знать тебя не хочу.

– Мия, прекрати, – успокаивающе проговаривает отец.

Резко отворачивается и качает головой. В ярости очерчиваю взглядом опущенные плечи. Хочется сделать ему больно. Также, как он мне своим недоверием. Тем, что выбирая между дочерью и бумажкой, выбрал второе.

– Это всё, потому что у вас родилась Камилла, да? – шепчу сквозь слёзы.

Отец разворачивается и поражённо вскидывает брови:

– Откуда этот бред в твоей голове?..

Тянет ко мне руки, но я их со злостью отпихиваю.

– Ниоткуда, – шепчу тихо и бегу в свою комнату.

Там первым делом хватаю телефон со стола и пытаюсь найти контакт Мирона, но тут же вижу, как в комнату входит папа.

– Извини, но телефон мне придётся у тебя изъять.

– Да больно надо, – фыркаю и откидываю мобильный обратно на стол. – Пожалуйста.

– Потом верну. И ключи от машины. Пожалуйста.

– Они на тумбочке в прихожей, – равнодушно отвечаю и укладываюсь на кровать.

– А запасные?

– О. Б.О.Ж.Е. – рычу на весь дом. – Надеюсь, ты получше спрячешь столовое серебро, папочка, а то твоя дочь-наркоманка всё отсюда вынесет.

– Это не смешно, – произносит отец. Подхватывая коробку с запасными ключами и удаляясь из моей комнаты.