Сергей Ченнык - Последний штурм — Севастополь

Сергей Ченнык

ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ — СЕВАСТОПОЛЬ

КРЫМСКАЯ КАМПАНИЯ (1854-1856 гг.)

ВОСТОЧНОЙ ВОЙНЫ (1853-1856 гг.)

Военно-исторический очерк

Часть V

НАДЕЮСЬ, ЧТО ЭТО БУДЕТ ИНТЕРЕСНО ЧИТАТЕЛЮ

«Нельзя оставлять без внимания опыт прежних войн».

Итак, мы снова возвращаемся на поля сражений Крымской кампании Восточной войны. Возвращаемся спустя почти год от начала наших описаний этой, ставшей трагическим испытанием для Российской империи войны, которая принесла одним вечную славу, другим — дурные воспоминания.

Сегодня мы будем говорить о последнем месяце защиты Севастополя, который начался на Черной речке неудачным наступлением русских войск, а завершился последним штурмом и взятием крепости союзниками. Оба события можно смело отнести к малоизученным эпизодам войны 1853–1856 гг.

Крымская война, как и любое событие, оставившее свой более или менее заметный след в мировой истории, изобилует «белыми пятнами». Каждый из ее эпизодов по-своему загадочен, потому далеко не всегда и не всем удается понять его истинный смысл. В итоге, непонимание порождает огромное количество легенд, которые со временем настолько сливаются с реальностью, что сложно отличить правду от вымысла. Это естественно, так как, по мнению психологов, мифологизация тех или иных исторических событий свойственна каждой нации.

К большому сожалению, на сегодняшний день этих легенд столько, и они так плотно переплелись с действительностью, что существующую вокруг описания Крымской войны ситуацию, а также использование ее истории, нельзя назвать иначе, чем «военно-исторический произвол». Мириться с этим нельзя, потому одной из целей, которую я себе поставил, приступая к работе над книгой, последней в серии «Исторических очерков Крымской кампании (1854–1856 гг.) Восточной войны (1853–1856 гг.)», стало разрушение устоявшихся мифов. Естественно, по мере сил и не в угоду «жареным» фактам. Как это получилось, получилось ли вообще — судить читателю.

В ранее увидевших свет книгах была предпринята попытка показать нашему современнику на примере начального периода той войны образ, максимально соответствующий ее истинному виду, преподнося его с позиции наиболее возможного беспристрастного военного анализа, приступая к работе над новой книгой, по-прежнему остаюсь верным своей точке зрения, и считаю, что наступило то время, когда лучше признать правду собственных совершенных ошибок, чтобы избежать повторения их в будущем. Мы, порой, так привыкли стыдливо отводить глаза, когда касаемся наших поражений, что уже перестали задумываться о неудачном и, более того, опасном выборе подобной позиции.

Распространенной сегодня ошибкой стало оправдывать все, в том числе уход от истины, патриотизмом. Хотя неизвестно, что патриотичнее: рисовать красивыми красками образ дикой, беспощадной и бессмысленной бойни или признать собственные очевидные промахи, приведшие к ней, пытаясь извлечь максимальный опыт с целью неповторения в будущем. Мне кажется, — это и есть главная задача исследований истории войн и военного искусства всех времен и всех народов.

На мой взгляд, и по сей день, как ни прискорбно, отдельные исследователи Крымской войны продолжают упорно придерживаться стереотипов, сложившихся в советский период, держась за них, «как слепой за стену», не особенно утруждая себя мыслью об их сомнительном соответствии элементарным аксиомам военной науки. В результате формируют у читателей упрощенный, лубочный образ этой войны, который уводит от понимания действительных причин военных поражений, списывая все на просчеты существовавшего в России государственного строя. В годы социализма волею государства все русские участники Крымской войны массово оказались возведены в ранг героев, за исключением уж совсем явных неудачников. Последних было не сложно объявить «порождением самодержавия», тем более, что почти все они имели высокие титулы, как правило, не меньше княжеского. После прихода к власти не менее оголтелой демократии, наоборот, почти все представители русского генералитета, без всякой дифференциации, похоже только по национальному признаку, стали рассматриваться как виновники поражений, бездари и проч. К сожалению, трезвый объективный взгляд пока только начинает вырабатываться и процесс этот идет крайне медленно. Но надежда на справедливость есть.

Нередко дурную службу оказывал чрезмерный патриотизм и эмоциональность историков, которые не могли «…разгадать природы войны…, что она слишком (отражалась) на впечатлительности людей и вызывала более к их чувству или воображению, пугала их или восхищала. Разум и логика умолкали под гнетом войны, и выводами руководило прижатое к земле или вознесенное к небесам чувство….Спокойного и общего вывода нет….Особенно много тем доставляла потому война представителям искусств, давая обильный и разнообразный материал их впечатлительности и их краскам, угнетая картинами страданий и мук одних, окрыляя картинами подвига и героизма других…».{1}

Исследовать неудачную войну всегда тяжело. Если ты не пытаешься обращать безнадежные поражения в славные победы, то однозначно никто не только не скажет спасибо, но и за всякое отклонение от общепринятого мнения есть риск получить обвинение в отсутствии патриотизма или, в лучшем случае, в погоне за «жареными фактами».

Даже в годовщину 160-летия Крымской войны мы как должное принимаем навязываемый нам иностранный взгляд на события (чаще всего британский), с умилением восторгаемся доблестью совершенно чужой нам Легкой бригады и упорно не желаем определить собственных подлинных героев этой войны.

Анализируя материалы военной науки конца XIX — начала XX вв., убеждаешься, что в этот период к урокам Крымской войны относились гораздо более трезво и намного осмысленнее, чем спустя 160 лет после ее окончания. Не было свойственных современности метаний из крайности в крайность, вместо них имела место разумная критика кампании и действий русского командования в ней. Проводились параллели между кампанией в Крыму и русско-турецкой войной 1877–1878 гг., неудачами российской армии в войне с Японией.

В самобичевании мы часто превосходили врагов наших. Хотя после этой войны наши противники стали считать, «…что Англия имеет грозного соперника в лице России».{2}

В то же время, многие вещи назывались резкими, но все-таки справедливо своими именами. Разрабатывая курс военно-прикладной педагогики, Д.Н. Трескин (кстати, не первый и не единственный) именовал эту камланию не иначе, как «Севастопольский погром».{3} Такой же термин мы встречаем в журнале «Русская старина». Это и заголовок к письму князя Паскевича к М.Д. Горчакову после Чернореченского сражения. Также рассуждала значительная часть русского офицерского корпуса второй половины XIX столетия.

Получилось, что эта книга станет последним исследованием истории Крымской кампании Восточной войны. И говорим мы в ней, увы, не о триумфах русского оружия, а о двух тяжелых поражениях. Поверьте, говорить о поражении намного труднее, чем описывать «гром победы». Это неблагодарный труд, но в то же время интересный и захватывающий. Приходилось и приходится постоянно, от книги к книге, напоминать читателю, что Крымская война в силу целого ряда объективных и субъективных причин до настоящего времени остается гигантским «белым пятном» нашей военной истории. Она менее изучена, чем Отечественная война 1812 г., хотя их разделяет более половины столетия. Крымская война, как элемент военной истории, «…не может заменить военного опыта для той армии, которая им не обладает, но, однако, служит лучшим подготовительным средством к восприятию такого опыта».{4}

Не хочу превращать свой труд в одну из лекций, ограничиваясь лишь последовательным изложением событий, «…так как такое изложение обратило бы военную историю в часть политической истории и, будучи, быть может, полезным для пополнения общего образования офицера, было бы, однако, далеко недостаточно для доставления ему специального военного поучения».{5} События последних дней обороны Севастополя в 1855 г. интересны не только как чисто военные. Они знаменуют финал многомесячной упорной обороны города со всеми ее удачами, неудачами и трагедиями.