Джавад Тарджеманов - Серебряная подкова

Тарджеманов Джавад

Серебряная подкова

Джавад Тарджеманов

(Джавад Афтахович Тарзиманов)

СЕРЕБРЯНАЯ ПОДКОВА

Роман известного татарского писателя и ученого Джавада Тарджеманова "Серебряная подкова" посвящен выдающемуся русскому математику, создателю неевклидовой геометрии, одному из основателей Казанского университета Н. И. Лобачевскому.

Автор рисует политическую и духовную обстановку начала прошлого века: власть крепостничества, мракобесие монархистов, духовенства, что так мешало научному творчеству Лобачевского и его друзей, губило нестойких духом, тормозило просвещение народа. Сильная воля, светлый ум, любовь к творчеству помогают Н. И. Лобачевскому стать всемирно известным ученым, одним из самых передовых людей своего времени.

Художники ВАЛИАХМЕТ и АЛИШЕР ДИАНОВЫ

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВЕСНА ГЕНИЯ

В Казань, учиться!..........

Трудное начало ...........

Первые порывы...........

Золотой треугольник .........

Радость и горе ...........

Химик или математик?........

Шаг за шагом...........

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВОСХОЖДЕНИЕ К ИСТИНЕ

Пятно на Солнце ..........

Тьма и свет............

Поездка в Петербург (Письма).....

Новый Свет............

Бурям навстречу..........

Серебряная подкова (Эпилог)......

Часть

первая

Гением быть нельзя, кто не родился. В этом-то искусство воспитателей: открыть Генийт обогатить его познаниями и дать свободу следовать его внушениям.

Н. И. Лобачевский

ВЕСНА ГЕНИЯ

В КАЗАНЬ, УЧИТЬСЯ!

В 1802 году, глубокой осенью, тройка сытых лошадей не спеша катила по старинному тракту просторный тарантас. В нем ехал приказчик именитого казанского купца Жаркова и с ним попутчица, коллежская регистраторша Лобачевская. На узкой передней скамейке, спиной к сиденью кучера, устроились, тесно прижавшись друг к другу, три мальчугана - ее сыновья.

За тарантасом тянулись возы, груженные невыделанными овчинами. Приказчик вез их с Макарьевской ярмарки в Казань, издавна славившуюся кожевенным производством, большим знатоком которого был сам Жарков.

Путешественники сильно утомились: от Макарьева до Казани триста верст с небольшим, но ехали они уже четвертые сутки. Дорога, вся в ухабах и рытвинах, измучила даже сытую тройку, обозные же тяжело груженные лошади и вовсе еле-еле тянули свою поклажу. Не легче доставалась поездка и другим обозам: то и дело на пути встречались поломанные и даже опрокинутые на глубоких колдобинах экипажи, телеги. Кучера и возчики, чертыхаясь, как могли чинили поломанные оси, торопливо собирали спицы рассыпавшихся колес.

Тракт шел большей частью дремучими лесами. Огромные ветки вековых дубов, стоявших вдоль обочин, тянулись через дорогу навстречу друг другу, и, несмотря на ясный день, местами на дороге было почти сумрачно.

У Васильевской переправы через Волгу обозу повстречался порядочный отряд казаков с пищалями за спиной и с пиками, поднятыми кверху. Мальчики приняли эту встречу с восторгом, как желанное развлечение, а мать удивленно посмотрела на приказчика. Тот кивнул головой:

- Не извольте, сударыня, беспокоиться, для охраны дончаки назначены, потому как слишком развелся разбой на больших дорогах. Однако мы вскорости будем в Казани.

Это сообщение встревожило Прасковью Александровну Лобачевскую, она чаще стала оглядываться, но вот казаки скрылись, а Казань как будто и не приближалась.

Правда, на дороге было уже не так пустынно: чаще попадались пешеходы крестьяне с котомками за плечами.

Оборванные, босые, так как пара новых лаптей обычно висела за спиной, приготовленная для улиц Казани. Татары, мордва, чуваши, русские шли в одиночку и целыми семьями. Горькая нужда равняла их по внешнему виду, гнала в город в надежде на какой-нибудь заработок.

Осень была суровая. Ненастье сменилось морозом, и под колесами похрустывал первый тонкий ледок: это в колеях и выбоинах замерзла вода последних дождей. Низкая темная туча с востока постепенно затягивала небо, грозилась первым снегом.

А тут еще и езда была не из легких. Однако и тесную скамейку, и толчки на ухабах, и пронизывающий ветер - все вдруг забывали мальчуганы, едва заговаривали о цели поездки. Подумать только - едут они в гимназию! В Казань! А какие там встретят их товарищи? Учителя? Какую они получат форму?

Средний из братьев, Коля, худенький, с прямым тонким носом и живыми серо-голубыми глазами, вспыхивал и волновался больше всех. На его звонкий голос оборачивались и порой улыбались порядком уставшие пешеходы, которых обгонял неспешно двигавшийся тарантас.

- Гимназия! Какая она? - уже не раз обращался он к матери, а та, устало и мягко улыбаясь, отвечала:

- Скоро увидишь. Потерпи немного.

Коля прижмуривал глаза, чтобы можно было представить себе удивительную гимназию. И она действительно возникала перед ним: белокаменная, с башней и высоким крыльцом, точно замок, виденный им на какой-то картинке. Но почему тарантас движется так медленно? Ведь они должны бы уже въехать в этот удивительный город!

У него даже заныла шея, так часто поворачивал он голову, стараясь из-за спины кучера заглянуть подальше вперед, на досадно исчезавшую за очередным поворотом Дорогу.

- А что же там? Не видна еще Казань?

- Пока нет, сынок, подожди маленько, за тем вон бугром она покажется, ответил кучер, дергая вожжами. - Эй вы, дружки-голубчики!..

Но лошади, пробежав немного рысцой, снова переходили на умеренный шаг. Кучер не торопил их: не барский выезд. К тому же приказчику от обоза нельзя отрываться:

мало чего может случиться в дороге.

Тарантас на рыси качался и прыгал так, что мальчики хватались друг за друга, чтобы не вылететь при толчке на первом же ухабе. Но когда лошади переходили на шаг, Коля грустно вздыхал, поправляя худенькой рукой слегка курчавившиеся светло-русые волосы; уж лучше было бы толчки терпеть, но только бы ехать быстрее.

Прасковья Александровна, сама не меньше утомленная дорогой, задумчиво смотрела на детей. Волосы ее слегка тронула седина, виски покрыла сетка мелких морщинок.

Трудно поверить, что ей всего лишь тридцать лет. Но добрая улыбка и большие умные светло-серые глаза под густыми ресницами делали ее печальное лицо привлекательным.

Да, многое пришлось пережить Прасковье Александровне за последние десять лет. И теперь, когда ей для раздумья времени было достаточно, мысли невольно возвращались к прошлому. Только резкие толчки тарантаса ненадолго прерывали ее воспоминания.

Братьев и сестер у нее не было. Возилась она с куклами, шила им платья из разноцветных лоскутьев, за что получила от няни прозвище лоскутницы.

Потом настала веселая девичья пора... Как это не походило на последнее десятилетие! Родной Макарьев - городок небольшой, уездный, но зато на его ярмарку летом съезжались купцы не только со всех концов России, а даже из-за границы. Крупные торговые операции шли бойко.

Но девушку интересовало другое: для шумной толпы каких только не было на ярмарке увеселений! Карусели с разукрашенными бисером лодочками, перекидные качели, от которых дух захватывает...

Застенчивая Параша с тугой темно-русой косой и в нарядном платье была хороша сооой: высокая, стройная, лицо белое, с легким румянцем. Платья, сшитые своими руками, всегда были ей к лицу. Недаром приезжие парня засматривались на Парашу, от местных же и вовсе проходу ей не было.

Небогатые родители, гордясь красотой своей дочери, не жалели средств и наряжали ее всем на удивление. Отец мечтал еще дать ей хорошее образование. Случай к этому представился: частым гостем в их доме был дальний родственник матери, весьма просвещенный человек, макарьевский уездный землемер Сергей Степанович Шебаршин.

.Чего только не знал он, чего только не видел и где не бывал - о чем угодно расскажет. С ним часто советовались отец и мать, как им лучше вести свое хозяйство. Тормошила своими расспросами да просьбами прочитать ей о дальних странах и любопытная Параша. Мало-помалу бездетный вдовец Шебаршин всей душой привязался к этой умной, сердечной девочке.

- Дядя Сережа, я хочу и сама читать, - призналась она однажды.

Мать лишь головой покачала, когда на следующий день Шебаршин явился к ним с новой азбукой и грифельной доской. С этого дня уроки доставляли большую радость и ученице, и учителю. Она была уверена, что, случись какоенибудь горе, Сергей Степанович всегда поможет ей...

А дальше...

Прасковья Александровна тяжело вздохнула и, точно прощаясь навсегда с веселыми девичьими снами, провела рукой по лицу.

Двенадцать лет прошло, а все так помнится, будто вчера это было. Тихим теплым сентябрьским вечером, в субботу, забежали за ней подружки звать ее в хоровод. Время не ярмарочное, когда в Макарьеве чужаков полным-полно.

Сейчас в хороводе свои, знакомые, так что мать отпустила ее без опаски. Не успела с подругами до угла дойти, как увидела коляску Шебаршина. Рядом с ним сидели в ней двое незнакомых.