Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Виктор Бердинских

Тайны русской души. Дневник гимназистки

Введение

Одинокий шедевр

Октябрь серебристо-ореховый.Блеск заморозков оловянный.Осенние сумерки Чехова,Чайковского и Левитана…

После революций 1917 года и Гражданской войны рухнула двухвековая рафинированная великолепная русская культура жизни – со всеми ее мироощущениями, восприятиями, впечатлениями, образом мыслей, движениями души… А между тем именно этот высокий уровень рефлексии и самоанализа (столь порицаемый позднее) не только породил Льва Толстого и Федора Достоевского, Антона Чехова и Ивана Бунина (то есть великую русскую литературу XIX века), но и стал основанием знаменитого на весь мир «русского авангарда» начала XX столетия – взрыва гениальности в поэзии, живописи, музыке, театре. Отточенная культура чувств. Это было невероятным сокровищем духа русской интеллигенции, лишь в малой мере отлившимся в стихах Александра Блока и Андрея Белого, в холстах Михаила Врубеля и Валентина Серова, в музыке Александра Скрябина и Сергея Рахманинова. И тысячи русских гимназистов и гимназисток, студентов и курсисток, писавших стихи и дневники, любивших театр и музыку, – явились неотъемлемой частью этого культурного взрыва.

Они были читателями и почитателями всех передовых течений в русской поэзии. Именно перед ними со своими поэтическими концертами выступали модернисты и футуристы, курсируя по России 1910-х годов.

Понять, почему струны юных душ срезонировали на новую поэзию, – сложно, но можно. Попытаемся это сделать, вчитавшись в строки личного дневника вятской гимназистки, а затем петроградской курсистки Нины А – овой.

Почва, породившая на рубеже столетий высочайшие достижения национального духа, исчезла после Гражданской войны напрочь. Обломки дореволюционной интеллигенции, выжившие в 1920 – 1930-е годы, остались без земли под ногами и без воздуха родной культуры. Они уже выживали, а не жили. Власть нуждалась в этих людях для своих целей. Но метод «сталинского классицизма» в литературе и искусстве оказался беспощаден к творчеству. Одухотворяющее звучание стихов и музыки, воздействие живописи и театральных новаций начала ХХ века умерли (в значительной мере), поскольку диалога с душами тех, для кого они создавались, – уже не существовало…

Рухнула не просто Российская империя, – рухнул и ушел в прошлое гуманист – интеллигент дореволюционного закала со всем комплексом его морали, чувств и убеждений. Христианские вера, совесть, гуманизм, культура – объявлены и стали в глазах государства вредным устаревшим хламом. Миллионы людей внезапно стали жить в другом обществе и другой стране. Не все приспособились. Не удалось это и Нине А – овой. Вовсе не случайно дневники ее с середины 1920-х годов оказались, судя по всему, уничтожены ею самой в годы сталинского террора. Именно тогда погибла семья ее ближайшей подруги Лиды. Нина А – ова внезапно оказалась в пустыне. И ее единственным верным другом оставался дневник, который она сберегла до самой глубокой старости.

В чудом сохранившихся дневниках русской провинциальной барышни начала столетия все эти процессы ярко отразились. В девяти толстых тетрадях личного дневника запечатлены события с 1909 по 1924 год – более чем 15-летний период жизни их автора, с 17 до 30 с лишним лет (в настоящем издании дневник публикуется по 1918 год включительно). Страшные испытания не сломали хрупкую душу болезненной девушки, а наоборот – очистили и закалили ее. Она сохранила во время краха родной страны самостояние ума, чувств, мысли и чести. Рядовой дневник Нины А – овой стал едва ли не единственным уцелевшим одиноким шедевром – свидетельством чудесной широты души, отточенности восприятия, культуры целого поколения русской молодежи 1890-х годов рождения. Именно из него, этого поколения, вышли Анна Ахматова и Борис Пастернак, Осип Мандельштам и Марина Цветаева…

На страницах дневника великолепным, гибким и страстным языком чувств описаны события повседневной жизни – мелочи дня и малейшие движения души. Автор смотрит внутрь себя – и этим нам драгоценен. Ее русский литературный язык эпохи его расцвета и кануна упадка – безупречен. Созвучие Чехову – необычайно глубоко и верно по духу.

Читать этот дневник намного интереснее, чем, например, дневник Льва Толстого. У нее в отличие от великого современника нет ни тени педантизма, она вечно во всем не уверена, сомневается, ищет истину для себя. Дневник Нины А – овой – не исповедь, а диалог с миром и самим собой. И такое напряжение дает постоянную искру, делает дневник необычайным и почти гениальным прорывом в новую литературную форму, уходя от традиционных дневников русских гимназистов, разночинцев, интеллигентов и писателей той эпохи.

Душа Нины – сложный и живой мир. Малокровие и чахотка (туберкулез) – удел множества русских барышень конца XIX – начала XX века. Болезнь придавала необычайную прелесть таким хрупко-грациозным и нежным, но обреченным цветкам. Движений мысли, жажды любви, творческого начала – здесь намного больше, нежели у более благополучных их собратьев и сестер. Вспомним хотя бы знаменитый дневник Марии Башкирцевой или гораздо более близкий ей по духу (более русский!) дневник Елизаветы Дьяконовой. Но живая душа Нины имеет очень прочные гуманистические жизненные человеческие устои и опоры.

Она выстояла, когда под советскую власть легли все: рабочие и крестьяне, чиновники и офицеры, поэты и писатели. Сохранив свое самостояние духа, эта робкая – но удивительно твердая духом русская девушка и женщина вынесла Россию начала XX века (эпохи ее удивительного культурного ренессанса) – в XXI век нашей истории. И отнюдь не как засушенный цветок в старом гербарии, потерявшем уже живые запахи жизни, а как цветущий букет свежесрезанных полевых цветов с капельками росы и буйством красок той апокалиптической жизни страны.

Вчитаемся же в строки дневника вятской девушки, вглядимся в эти полутона, очаруемся робкими движениями души, почувствуем прелесть приглушенных красок жизни этой художественно ярко одаренной натуры! Здесь есть и духовность символизма, и четкость акмеизма, и бунт футуризма… Автор – гений саморефлексии! Притом самоанализа утонченного, высококультурного – ставшего замечательным явлением русской культуры.

Стихи, живопись, музыка – всё подвластно нашей девушке; и всё это – обычное дело для людей того времени и того круга. Робкая и стеснительная, умная и чуткая, нерешительная и отважная, постоянно болеющая телом и удивительно крепкая духом в великих коллизиях века – эта девушка поражает нас противоречиями и цельностью своей души, столь бесстрашно распахнутой на страницах дневника. Душа эта быстро, впрочем, мужала. Наивные мечтания гимназистки 1909 года довольно сильно отличаются от горьких записей 1920-х годов. Но сохранилось главное – трогательная чистота духа, искренняя вера в Человека и Бога.

Сталь в эту эпоху закалялась не только из юных рабочих и крестьян, но также – из брошенных в плавильную печь революции и Гражданской войны остатков русской интеллигенции. Возможно, безусловного таланта – ни в поэзии, ни в музыке, ни в живописи – у Нины не было. Но чудная наполненность ее цельной души искусством (о чем нам остается только мечтать), эта высокая культура духа – гораздо более важное достижение русской жизни, чем какой-то односторонний талант. Девушка сумела запечатлеть поток времени в своей душе, даже не догадываясь об этом и нимало не ценя свои закрытые для посторонних глаз (в силу их приглушенности и неяркости) дарования.

И все-таки она выделялась среди своих сверстников: обостренным восприятием жизни, тонким духовным настроем, удивительно верным тоном – без тени фальши (как у пушкинской Татьяны Лариной).

Тлеющая годами чахотка в какой-то мере способствовала этому, отъединяла от людей, обостряла для нее все запахи и краски жизни – на грани смерти. И гиперкритичность к себе – неотъемлемая черта постоянной саморефлексии. Не стоит доверять самобичеваниям автора дневника – это необычайно талантливая, живая и цельная русская натура, сохранившая нам аромат русской духовной жизни начала XX века. Нина – человек эпохи русского модернизма начала XX века с соответствующими вкусами в литературе, живописи, музыке (обратите внимание на ее легкие и воздушно импрессинистические акварели). Но вкусы эти – на удивление самостоятельны и независимы. Авангард ей чужд. Она вовсе не революционерка по своим духовным исканиям. Но ей дан большой дар понимания людей, окружающей жизни без фальши и прикрас, дешевой риорики эпохи – столь редкий во все времена у людей. Ее ближайшая подруга Софья Юдина писала ей из Петрограда в мае 1919 года: «Ниночка, что я тебе скажу – ты замечательно понимаешь многое и знаешь не знанием, а чутьем, душой. Вот это видно из того, что ты писала мне на мое сомнение в моем положении, и того, что ты писала Леночке о детском празднике. Правда, Ниночка моя, я просто удивляюсь тебе. Нечего и говорить о том как удивительно ты понимаешь красоту природы. Это я тебе искренно от всей души говорю».