Пифагор и его школа - Леонид Яковлевич Жмудь

Л. Я. Жмудь

ПИФАГОР

И ЕГО ШКОЛА

(ок. 530–ок. 430 гг. до н. э.)

*

Ответственный редактор

А. И. ЗАЙЦЕВ

Рецензенты:

А. К. ГАВРИЛОВ, В. А. ГУТОРОВ,

А. А. НЕЙХАРДТ

© Л. Я. Жмудь, 1990

Введение

Знаменитый философ и ученый, религиозный и этический реформатор, влиятельный политик, полубог в глазах своих учеников и шарлатан по отзывам иных из его современников — таковы отображения Пифагора в античной литературе. Собрать все эти образы воедино и выделить в них исторически достоверные черты — задача, нелегкая даже при наличии обширных и надежных сведений. Для нас же еще на дальних подступах к ее решению возникает одна из самых сложных проблем изучения пифагореизма — проблема источников.

От самого Пифагора не дошло ни одной строчки — по-видимому, он действительно ничего не писал. Это сразу же ставит его в особое положение по сравнению с другими досократиками, работы которых сохранились хотя бы в нескольких фрагментах. Какая-то часть этих фрагментов вместе со свидетельствами тех, кому были еще доступны их сочинения, признается всеми в качестве достоверного материала, на основании которого можно делать дальнейшие выводы. В случае же с Пифагором такой твердой основы, служащей естественным ограничителем для произвольных гипотез, нет.

Фалес, старший современник Пифагора, тоже ничего не писал, но здесь мы имеем дело совсем с другой I проблемой. Философия Фалеса остается лишь его философией, если, конечно, отвлечься от того факта, что он был первым известным нам греческим философом. Вокруг его имени не велись горячие споры в школах Платона и Аристотеля, мы не знаем фалесовцев или неофалесовцев, зато нам хорошо известны пифагорейцы и неопифагорейцы. Влияние Пифагора на мыслителей последующих эпох, вплоть до Коперника и Кеплера, частота, с которой встречается его имя во всей античной литературе, могут соперничать даже с Сократом и Платоном, далеко превосходя их предшественников. Через два века после смерти Пифагора начали фабриковаться сочинения, приписывавшиеся ему самому, его ученикам и даже его жене и дочери. Поздняя античность донесла до нас несколько его биографий, по большей части совершенно фантастических, притом что ранние сочинения этого жанра, как правило, более достоверные, почти полностью утрачены.

В итоге мы можем сетовать не на недостаток, а на избыток материала, причем материал этот чрезвычайно разнороден, отрывочен и с трудом поддается систематизации. Реконструкция взглядов Пифагора основывается на полемических откликах его современников, фрагментах утраченных сочинений по истории философии и науки, случайных и разрозненных упоминаниях поздних авторов либо в лучшем случае опирается на учения его последователей.

Но и последний путь отнюдь не прост. Непосредственные ученики Пифагора не оставили изложения его идей в отличие, скажем, от учеников Сократа. Дошедшие до нас учения ранних пифагорейцев (конец VI— середина V в. до н. э.) — Алкмеона, Гиппаса, Менестора, Гиппона и др. — носят слишком индивидуальный характер, чтобы видеть в них изложение системы самого Учителя. Априори нет уверенности в том, что в этой школе существовал обязательный круг доктрин, которые признавались всеми пифагорейскими учеными и философами.

Сведения о ранних пифагорейцах, хотя они дают не так уж много для реконструкции воззрений самого Пифагора, чрезвычайно важны для выявления общего характера, методов и проблематики научной и философской деятельности школы в этот период. К сожалению, далеко не во всех случаях можно с определенностью сказать, что принадлежит ближайшим последователям Пифагора, а что является плодом более позднего развития. Не случайно ряд исследователей предпочитает говорить о древнем пифагореизме в целом, с VI по IV в. до н. э., оставляя открытым вопрос о вкладе самого основателя и его конкретных последователей в общую систему пифагорейских представлений{1}. Интересно, что уже Аристотель, столкнувшись с такого рода трудностями, предпочел писать в общем о пифагорейцах, а не восстанавливать историческое развитие их идей.

Сложность пифагорейского вопроса коренится, разумеется, далеко не только в состоянии наших источников. Подчас гораздо более сложным является сбалансированный анализ тех разнообразных сфер деятельности, в которых проявили себя пифагорейцы: политики, религии, философии и науки. В каком соотношении находятся эти стороны пифагореизма, как определить точки их взаимовлияния и насколько глубоким оно было? Что представляло собой пифагорейское сообщество: политический союз, религиозное братство, философскую или научную школу, либо все это, вместе взятое?

Не случайно пифагорейский вопрос остается одним из самых запутанных и уж по крайней мере самым дискуссионным в истории раннегреческой науки и философии. Библиография работ по пифагореизму насчитывает сотни книг и статей, при этом, однако, трудно найти какой-либо факт, включая само историческое существование Пифагора, с которым согласились бы все высказывавшиеся по этому вопросу. Если же обратиться от фактов к их интерпретациям, то количество самых разнообразных и противоречивых точек зрения с трудом поддается учету.

Вместе с тем историю пифагорейского вопроса не следует представлять себе как «войну всех против всех» — при ближайшем рассмотрении в ней можно выделить несколько достаточно определенных направлений. Одни считают Пифагора основателем европейской научной традиции, другие — «шаманом», предводителем экстатических культов и тайных мистерий, третьи полагают, что он соединял в себе оба эти качества. Однако и внутри этих направлений точки зрения существенно разнятся. Трудно поэтому понять, что представлял собой Пифагор и созданная им школа, не уделив достаточного внимания научной полемике вокруг пифагореизма.

Пожалуй, один из главных пунктов этой полемики — время зарождения научных занятий пифагорейцев и их место в общей системе пифагореизма. В течение всего XIX в., когда наибольший интерес вызывала философия пифагорейцев, а не их наука, мало кто сомневался в том, что Пифагор и его ближайшие ученики занимались научными исследованиями. В этом легко убедиться, ознакомившись с историко-философскими сочинениями этого времени{2}. Сходной была и позиция исследователей античной математики{3}. Но на рубеже XIX–XX вв. вместе с ростом интереса к древнегреческой науке возникло критическое направление, приверженцы которого с разной степенью категоричности отрицали научный характер раннепифагорейской мысли{4}.Эта точка зрения неоднократно высказывалась и в работах последних десятилетий, особенно активно ее развивает один