Юрий Жуков - Настольная книга сталиниста Страница 14

Однако ни установление численности «врагов», ни перечисление их преступлений — шпионаж, диверсии на промышленных предприятиях и транспорте, подготовка терактов, не стали главным в докладе Ежова. Дважды по ходу выступления он подчеркнул иное. Мол, троцкисты и зиновьевцы «активизировали свою работу в 1935 и 1936 гг., вернее — в начале 1936 г.».[63] Установление же именно такого периода и особенно подчеркивание как наиболее серьезной и опасной его заключительной фазы должно было быть понято участниками Пленума, и понято однозначно. Указывало им вполне конкретно на время подготовки новой Конституции, на заявление Сталина об альтернативности предстоявших выборов. Заставляло только так и воспринимать слова нового наркома внутренних дел еще и то, что сам Пленум посвятили в основном конституционному вопросу, а первый из двух дней его заседания проходил в канун решающего голосования на съезде Советов — за или против утверждения новой Конституции.

К сожалению, основные материалы декабрьского (1936) Пленума остаются недоступными. Выступления Сталина о проекте Конституции, в прениях по докладу Ежова, и заключительное слово, впрочем, как и полный текст его доклада на июньском Пленуме, все еще засекречены. Потому-то и невозможно установить, до Пленума или в ходе его работы Сталин отказался от вынесения на съезд Советов помимо собственно текста Конституции еще и нового избирательного закона. Правда, доклад Сталина 25 ноября при открытии съезда говорит в пользу второго варианта. Ведь вряд ли случайно он, как и на июньском Пленуме, начал с напоминания о безусловно самом важном для себя. Снова полностью процитировал постановление VII Всесоюзного съезда Советов о необходимости изменения избирательной системы, проведении на ее основе очередных выборов. Мало того, разбирая поступившие поправки и дополнения к проекту, больше всего полемизировал с теми, кто продолжал настаивать на сохранении института «лишенцев».

«Советская власть, — заявил Сталин, — лишила избирательных прав нетрудовые и эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно, до известного предела… Не пришло ли время пересмотреть этот закон? Я думаю, что пришло время. Говорят, что это опасно, так как могут пролезть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т. д. Но чего тут особенно бояться? Волков бояться — в лес не ходить. Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо, и мы вполне заслужили такой позор».[64]

Молотов, выступивший на съезде 29 ноября, в целом сказал гораздо больше, нежели мог себе позволить Сталин при сложившихся обстоятельствах. «Кандидатов в советы, — заявил он, — наряду с организациями большевистской партии будут выставлять также многочисленные у нас беспартийные организации». Сразу же пояснил смысл сказанного, фактически повторив интервью Сталина Рою Говарду: «Эта система… не может не ударить по обюрократившимся, по оторвавшимся от масс. С другой стороны, эта система облегчает выдвижение новых сил… которые должны прийти на смену отсталым или очиновнившимся элементам. При новом порядке выборов не исключается возможность выбора кого-либо из враждебных элементов, если там или тут будет плоха наша агитация. Но и эта опасность в конце концов должна послужить на пользу дела, поскольку она будет подхлестывать нуждающиеся в этом организации и заснувших работников».

Так Молотов разъяснил причины возвращения почти миллиону осужденных или раскулаченных крестьян избирательных прав и одновременно обрушился на троцкистов, рассматривая только их, большевиков-ортодоксов, как реальных политических противников. Поначалу развивал эту мысль безлично: «Все лучшее в демократическом устройстве других государств мы берём и переносим в нашу страну и применяем к условиям советского государства. За бортом остается только право на легальность для политических партий, кроме партии коммунизма… В нашей стране… другие политические партии, как показал весь наш опыт, являются агентурой реставраторов капитализма; не может быть места для их легализации».

Завершил же мысль предельно конкретно, адресно: «В волчьей стае врагов коммунизма, — жестко и грубо бросил он в зал, — не последнее место занимают теперь господа троцкисты, у которых одни цели с буржуазией. Эти люди, как известно, пошли в угоду и по указке буржуазных государств на самые грязные и на самые гнусные контрреволюционные дела. Известно, что у них есть подпевалы и пособники из правых отщепенцев. Что же? Мы знаем, как поступить с отбросами революции».[65]

За несколько дней до открытия VIII чрезвычайного съезда Советов СССР Яковлев, 29 сентября назначенный в дополнение к занимаемым должностям еще и первым заместителем председателя КПК, представил в Политбюро записку. «Тов. Радченко, — говорилось в ней о начальнике Заготлен, — направил управляющим своих контор распоряжение, в котором написано: «Предлагаю вам всех исключенных из партии при проверке партдокументов уволить». Считаю, что этот способ себя страховать и подкидывать ЦК исключенных из партии как безработных по меньшей мере непартийный. Предлагаю проект постановления ЦК ВКП(б) для публикования в печати». Спустя неделю проект, — «отменить распоряжение… Радченко, ибо оно противоречит политике партии», предложенный Яковлевым и одобренный 21 ноября Сталиным, Молотовым, Андреевым, Ждановым, Калининым, Чубарем, а перед тем и Ежовым, появился во всех газетах.[66]

Затем Сталин провел сложные кадровые перестановки. Исходя, несомненно, из выявившегося отношения к конституционной реформе, из одного региона в другой были переброшены ряд первых секретарей. В декабре Л. И. Картвелишвили (Лаврентьева) перевели из Дальневосточного края в Крымскую АССР, И. М. Варейкиса — из Сталинградского края в Дальневосточный, Б. А. Семенова — из Крыма в Сталинград. В январе 1937 г. рокировку продолжили. В Северном крае В.И. Иванова заменили Д. А. Конториным, в Курской области И. Иванова за неудовлетворительное руководство хозяйством — Б. П. Шеболдаевым, последнего «за политическую близорукость» в Азово-Черноморском крае — Малиновым, в Куйбышевской области В. П. Шубрикова — П. П. Постышевым. Кроме того, первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии вместо Н. Ф. Гикало, отправленного в Харьковскую область, поставили В. Ф. Шаранговича, а руководителя компартии Таджикистана С. К. Шадунца отозвали в Москву для работы в КПК, утвердив вместо него У. Ашурова.[67]

Сочтя, видимо, такие меры недостаточными, 22 января Политбюро санкционировало проведение второго «московского» открытого процесса — суда над семнадцатью видными в прошлом сторонниками Троцкого, арестованными минувшей осенью, — Г. Л. Пятаковым, Г. Я. Сокольниковым, К. Б. Радеком, Л. П. Серебряковым, Н. И. Мураловым, Я. Н. Дробнисом и другими.[68] Однако сам процесс не породил очередной, третьей волны арестов. Он как бы завершил вторую, после чего воцарилось кратковременное затишье, использованное для самой оголтелой пропагандистской кампании, вылившейся практически сразу же в безудержную шпиономанию, массовую «охоту на ведьм».

Сходную по сути роль сыграл и открывшийся месяц спустя очередной Пленум ЦК (23 февраля — 5 марта 1937 г.), который привел к предрешенному, неизбежному аресту правых — снятого с должности лишь 16 января Бухарина, Рыкова. Принятая 2 марта по докладам Молотова и Кагановича резолюция — «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» определяла троцкистов уже не столько политической оппозицией в партии, сколько врагами всего советского народа, всей страны. Содержание резолюции при желании можно было трактовать и таким образом, что, мол, с вредительством уже покончено. Ведь она «в целях ликвидации последствий диверсионно-вредительской деятельности немецко-японско-троцкистских агентов и искоренения причин, делающих возможной подрывную работу фашистской агентуры», потребовала не от «органов» НКВД, а от наркоматов разработать «меры разоблачения и предупреждения вредительства и шпионажа по своему наркомату», представив их «в месячный срок в Политбюро ЦК и Совнарком СССР». Под требуемыми мерами подразумевались прежде всего строгое соблюдение технологических процессов производства, регулярный планово-предупредительный и капитальный ремонт оборудования, жесточайший контроль за соблюдением положений об охране труда и технике безопасности, переподготовка кадров. Именно это, утверждала резолюция, должно предотвратить те аварии на предприятиях и транспорте, которые и расценивались теперь как «вредительство».[69]