Юрий Жуков - Настольная книга сталиниста Страница 53

— Очень бегло: в чем были признаки этого нового курса?

— Политбюро приняло решение о вступлении СССР в Лигу Наций, что означало окончательный разрыв с идеей мировой революции. Началась подготовка к заключению антигерманского оборонительного соглашения с Францией, Чехословакией и Великобританией, которая, правда, растянула свое вступление на целых восемь лет. Иными словами, восстанавливалась Антанта.

А Сталин идет еще дальше: объявляет о необходимости доработки Основного закона страны. Из Конституции 1924 г. выброшена преамбула, в которой говорилось, что после революции мир разделился на два лагеря и что они неминуемо сойдутся в битве, которая завершится победой Советского Союза и созданием Мирового Союза Советских социалистических республик. Устранено конституционное положение о диктатуре пролетариата вместе с законодательным определением, которое до сих пор обеспечивало рабочему классу пятикратное по сравнению с крестьянством представительство в органах Советской власти. Уравнены права рабочих, крестьян, интеллигенции и их детей при поступлении в вузы.

Меняется и вся система выборов: раньше бывшие жандармы, помещики, капиталисты, владельцы магазинов, нэпманы и представители других социально чуждых классов были лишены права голоса. Новая Конституция вернула это право всем «лишенцам», в том числе и миллиону крестьян, осуждённых по закону от 7 августа 1932 г. за кражу «трёх колосков». Выборы становились всеобщими, прямыми, тайными и, главный козырь Сталина, альтернативными: на одно место должны претендовать два-три человека не только от партии и комсомола, но и от общественных организаций, вплоть до религиозных. Тут партократия и поняла, какая страшная угроза нависла над ней.

Оппоненты

— Как я понимаю, мы подошли к июньскому Пленуму 1937 г.?

— Да. Я только должен сначала сказать, что до этого времени все-таки удалось сделать Сталину. В декабре 1936-го Центральный исполнительный комитет (ЦИК) принял новую Конституцию, но отложил рассмотрение нового избирательного закона. В итоге образование Верховного Совета, которым Конституция заменяла ЦИК, задержалось на целый год. Сталин наполовину победил, но наполовину проиграл. И вот июньскому Пленуму предстояло окончательно сформулировать своё отношение к этому закону для его дальнейшей передачи в ЦИК.

Конечно, партократия разгадала намерения Сталина. После индустриализации, коллективизации, провальной пятилетки, возвращения права голоса «лишенцам» и пострадавшим крестьянам наверняка массовый избиратель предпочтет новые, альтернативные фигуры, а потом не попавшим в Верховный Совет партсекретарям скажут: вот видишь, народ тебя не поддерживает, поэтому будь добр, освободи и партийный пост.

Чтобы сорвать этот замысел, первый секретарь Новосибирского обкома партии, до этого пять лет возглавлявший Сибирский ревком — всю Сибирь от Урала до Тихого океана, Роберт Индрикович Эйхе направил в Политбюро записку, которая поставила Сталина перед очень трудным выбором. Под предлогом, что в области органами НКВД якобы вскрыта контрреволюционная антисоветская повстанческая организация, угрожающая проведению выборов, Эйхе потребовал предоставить ему право на создание внесудебной тройки (вместе с прокурором области и председателем областного управления НКВД), произвести аресты определенного «лимита людей», часть расстрелять, часть отправить в лагеря. И Сталин совершает трагическую ошибку: накладывает на эту записку положительную резолюцию. Как и следовало ожидать, тут же от всех первых секретарей посыпались аналогичные «заявки на лимиты».

— Остановимся на этом событии чуть подробнее. В сталинской редакции, с альтернативными выборами?

— Да, но это уже не особенно волновало партийных вельмож. Ясно было, что в условиях массовых репрессий закон работать не будет. Тем более что сталинская группа капитулировала все больше. На заседании Политбюро Сталин согласился, чтобы Молотов в своём докладе на Пленуме не настаивал на альтернативных выборах, это, мол, можно делать или не делать. Выступая на Пленуме, Молотов вообще не упомянул об альтернативности, исчезло даже «может, кто сам захочет». Вот почему Пленум единодушно проголосовал за закон, напоминавший испорченную гильотину.

— Какова была последовательность событий: сначала проголосовали за новый избирательный закон, а потом учинили сговор?

— Записка Эйхе в Политбюро поступила на следующий день после голосования. Немедленно после этого, как видно по книге посетителей Сталина, ему пришлось принять одну за другой несколько групп партийных секретарей. Можно не сомневаться, чего они требовали: поставить положительную резолюцию на записку Эйхе, создав тем самым прецедент, которым мог бы воспользоваться каждый из них. Так впоследствии и случилось.

— Эйхе тоже был среди этих посетителей?

— Конечно. Может быть, именно он и готов был взять на себя выступление с трибуны Пленума, если бы Сталин ответил отказом, чтобы обвинить его в измене мировой революции, ревизионистской, оппортунистической позиции во внешней политике, попрании учения Маркса, заветов Ленина и т. д. Партийная верхушка, не менявшая своих взглядов с 1917 г., откровенно рассматривала поведение группы Сталина как изменническое и без колебаний передала бы их дела в НКВД. На этом и кончился бы реформатор Сталин.

Наложив положительную резолюцию на записку Эйхе, он, разумеется, понимал, что латентная, скрытая оппозиция его курсу со стороны партократии после этого перейдет в еще более острую фазу. Но знал он и другое: что это сопротивление сталинскому курсу ей самой приходится тщательно утаивать от партийных низов.

Преемники

— И больше Сталин не возвращался к реформе, которую так бесславно проиграл в 1937-м?

— Представьте: была еще одна попытка! В январе 1944 г. Впервые за весь период войны был намечен созыв Пленума и сессии Верховного Совета СССР. Молотов и Маленков подготовили проект постановления Пленума ЦК, по которому партия юридически отстранялась от власти. За ней сохранялись только агитация и пропаганда — нормальное партийное дело, никто не отнимет, и участие в подборе кадров, что тоже вполне естественно. Зато вмешиваться в экономику, в работу государственных органов просто-напросто запрещалось. Проект прочитал Сталин, изменил в нем шесть слов и написал: «Согласен». Дальше — загадка. Собралось Политбюро — и проект канул в Лету: больше о нем никто никогда не вспоминал.

— Всё это среди войны… Почему?

— Потому, думаю, что представилась уникальная возможность. С самого начала войны Пленумы ЦК больше не собирались. Верховный Совет не собирался. Над партией, над Совнаркомом, над Верховным Советом встал Государственный комитет обороны — надстроечный сверхорган, абсолютно нелегитимный, но тем не менее единственный в стране орган реальной власти. Он-то и продемонстрировал, что власть может эффективно функционировать даже в самых экстремальных условиях, совершенно не нуждаясь в партийной опеке.

Отсюда, видимо, это новое искушение ввести партию в государственное стойло, сохранив за ней лишь функции, которые она реально выполняла во время войны. Под проектом пять подписей: Молотова, Маленкова, Сталина, Хрущева, Андреева. Протокола не велось, как проголосовали остальные, можно только догадываться. Увы, даже всесильный ГКО, всей четверкой входивший в Политбюро ЦК, переломить старый порядок не смог. Это лишний раз доказывает, что никогда у Сталина не было той власти, которую ему приписывают и сталинисты, и антисталинисты.

— Среди названных вами пяти имен одно вызывает изумление…

— Никиты Сергеевича? Видите ли, он в это время остался генералом без армии — секретарем ЦК КП Украины, которая оказалась под немцами. И потому сразу встал под Маленкова. Если посмотреть их переписку, видно, что Хрущёв относился к Маленкову с величайшим пиететом. Вот, цитирую по памяти: уважаемый товарищ Маленков, я вот был в Москве, виделся со Сталиным, он дал такое-то поручение, я не очень понял, но вот я написал, будьте добры, посмотрите, прав я или нет, так я написал или не так…

Полное послушание, без подсказки Маленкова — ни шагу!

— Какой пост Маленков занимал в самой партии?

— Секретарь ЦК, начальник Управления кадров ЦК. Стоит вспомнить: в декабре 1937-го именно Маленков отправил Сталину записку о том, что масштабы массовых репрессий приняли такие размеры, что угрожают уже безопасности государства… я вольно излагаю, не цитирую… и предложил проект закрытого письма ЦК, чтобы остановить эти безумства. Сталин наложил резолюцию: нужен Пленум. И Пленум в начале 1938 г. собрался. Маленков сделал доклад о массовых репрессиях, где в числе самых рьяных организаторов массовых репрессий были названы Постышев, Багиров, Хрущёв и многие другие партсекретари. Тем не менее репрессии продолжались до октября 1938-го, вплоть до устранения Ежова с поста руководителя НКВД. Так что не случайно Хрущев так преданно заглядывал в глаза Маленкову.