Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель Страница 80

Вс. Мейерхольд: «Пастернак не едет на пленум ССП, несмотря на то, что его приглашали. Он очень расстроился появлением статьи о Шостаковиче, так как принял на свой счет установку о понятности. Его стихи, конечно, непонятны, и он это знает.

Шостаковича надо было ударить, чтобы он занимался делом, а не писал все, что попадется. Но его ударили слишком сильно. Он теперь не будет знать, как писать. Что бы делал Маяковский, если бы ему сказали: пиши так-то, ну, например, как Тургенев (Всеволод Эмильевич, кажется, не заметил, что говорит ерунду: с одной стороны, композитора надо было ударить, чтобы не писал, что ему вздумается, но при этом нельзя заставлять его писать музыку каким-то строго определенным образом. Мейерхольд совсем запутался в безнадежной попытке доказать властям собственную благонадежность, а коллегам – приверженность свободе творчества. Он одновременно как бы и поддерживал статью «Правды», и осуждал ее. – Б. С.).

Статья «Балетная фальшь» (появилась в «Правде» 6 февраля 1936 года. – Б. С.) неправильно названа – надо назвать ее «Балет-фальшь». Это фальшивое искусство, на сцене одинаково фальшиво выглядят и колхозники в «Светлом ручье», и моряки из «Красного мака». Надо выпускать на сцену самодельное искусство, а не показывать колхозницу в пачках и с крылышками.

Шостакович сейчас в очень тяжелом состоянии. Ему звонили из моего театра, чтобы он написал новую музыку к «Клопу», но он сказал, что ничего не может делать.

Мне тоже трудно. Я сейчас работаю над постановкой «Клопа» и несколько раз ловил себя во время работы на мысли – нет, то будет «мейерхольдовщина», надо по-другому».

Проф. Голованов (главный дирижер государственного Большого театра): «Шостакович – наиболее талантливый советский композитор, но стоит он на совершенно неправильном творческом пути.

Все время им восхищались, и отсутствие объективно правильного руководства привело к тому, что он дошел до озорства и хулиганства в музыкальном изображении.

К Шостаковичу следовало подойти несколько по-иному. Его вещи надо было показать раньше и тут же указать ему на его ошибки.

Но так огульно его крыть и считать его непригодным композитором нельзя.

Шостаковичу в данный момент нужно помочь и оказать моральную поддержку.

Я боюсь, что этим моментом может воспользоваться всякая рапмовская сволочь, в результате чего на поверхность выплывут гораздо менее одаренные композиторы, обладающие способностью легко приспосабливаться к требованиям «момента»».

Композитор Держановский: «Народ смеется навзрыд, так как оказалось, что партийцы не знают, что сказать о композиторах. Как бы мы после этого данного сверху курса не отправились совсем в глубокую провинцию, в лоно XIX века».

Композитор Шапорин: «Эта статья хуже рапмовской критики. Если во время РАПМа можно было жаловаться, например, ЦК партии, то теперь апеллировать некуда. Мнение «одного» человека – это еще не то, что может определить линию творчества. Шостаковича доведут до самоубийства; говорят, что по радио запретили исполнять Шостаковича».

Композитор Мясковский: «Я опасаюсь, что сейчас в музыке может воцариться убогость и примитивность».

Композитор Юровский: «Теперь начнется гонение на Шостаковича, я уже слышал о запрещении этой оперы».

Композитор Кочетов В.Н.: «Перегнули палку, – эта статья убивает Шостаковича. Подобная критика только на руку «правым элементам».

Композитор Синявер Л.С.: «Статья – удар дубиной по черепу Шостаковича. Опера в основном чрезвычайно талантлива».

В связи с травлей Шостаковича высказался и Горький. Свое письмо Сталину от 10 марта 1936 года он начал издалека:

«Дорогой Иосиф Виссарионович,

сообщаю вам впечатления, полученные мною от непосредственного знакомства с Мальро.

Я слышал много хвалебных и солидно обоснованных отзывов от Бабеля, которого считаю отлично понимающим людей и умнейшим из наших литераторов. Бабель знает Мальро не первый год и, живя в Париже, пристально следит за ростом значения Мальро во Франции. Бабель говорит, что с Мальро считаются министры и что среди современной интеллигенции романских стран этот человек – наиболее крупная, талантливая и влиятельная фигура, к тому же обладающая и талантом организатора. Мнение Бабеля подтверждает и другой мой информатор Мария Будберг, которую Вы видели у меня; она вращается среди литераторов Европы давно уже и знает все отношения, все оценки. По ее мнению, Мальро – действительно человек исключительных способностей.

От непосредственного знакомства с ним у меня получилось впечатление приблизительно такое же: очень талантливый человек, глубоко понимает всемирное значение работы Союза Советов, понимает, что фашизм и национальные войны – неизбежное следствие капиталистической системы, что, организуя интеллигенцию Европы против Гитлера с его философией, против японской военщины, следует внушать ей неизбежность всемирной социальной революции. О практических решениях, принятых нами, Вас ознакомит т. Кольцов.

Недостатки Мальро я вижу в его склонности детализировать, говорить о мелочах так много, как они того не заслуживают. Более существенным недостатком является его типичное для всей интеллигенции Европы «за человека, за независимость его творчества, за свободу внутреннего его роста» и т. д.

Т. Кольцов сообщил мне, что первыми вопросами Мальро были вопросы о Шагинян, о Шостаковиче. Основная цель этого моего письма – тоже откровенно рассказать Вам о моем отношении к вопросам этим. По этому поводу я Вам еще не надоедал, но теперь, когда нам нужно заняться широким объединением европейской интеллигенции, – вопросы эти должны быть поставлены и выяснены. Вами во время выступлений Ваших, а также в статьях «Правды» в прошлом году неоднократно говорилось о необходимости «бережного отношения к человеку». На Западе это слышали, и это приподняло, расширило симпатии к нам.

Но вот разыгралась история с Шостаковичем. О его опере были напечатаны хвалебные отзывы в обоих органах центральной прессы и во многих областных газетах. Опера с успехом прошла в театрах Ленинграда, Москвы, получила отличные оценки за рубежом. Шостакович – молодой, лет 25, человек бесспорно талантливый, но очень самоуверенный и весьма нервный. Статья в «Правде» ударила его точно кирпичом по голове, парень совершенно подавлен. Само собою разумеется, что, говоря о кирпиче, я имел в виду не критику, а тон критики. Да и критика сама по себе – не доказательна. «Сумбур», а – почему? В чем и как это выражено – «сумбур»? Тут критики должны дать техническую оценку музыки Шостаковича. А то, что дала статья «Правды», разрешило стае бездарных людей, халтуристов всячески травить Шостаковича. Они это и делают. Шостакович живет тем, что слышит, живет в мире звуков, хочет быть организатором их, создать из хаоса мелодию. Выраженное «Правдой» отношение к нему нельзя назвать «бережным», а он вполне заслуживает именно бережного отношения как наиболее одаренный из всех современных советских музыкантов.

Крайне резко звучит и постановление о театре Берсенева (о ликвидации 2-го МХАТа как «посредственного театра» и передаче его здания Центральному детскому театру. – Б. С.). Берсенев, конечно, тоже ошеломлен и, разумеется, на главу его возложен венец, как на главу безвинно пострадавшего.

Театров в Москве мало, театр для детей необходим, это так, но где репертуар для такого театра? И зачем, для кого существуют театры гениального Мейерхольда и не менее гениального Таирова? Существует мнение, что один из этих театров необходим для актрисы Райх, а другой – для актрисы Коонен».

Замечу, что с обоими этими театрами Сталин в конце концов разобрался. Театр Мейерхольда закрыли в 1938 году, а таировский Камерный театр продержался до 1949 года. Любого рода реформаторство в литературе, театре и музыке и Сталину, и Горькому были одинаково чужды. Ибо искусство оба рассматривали прежде всего с точки зрения пропаганды и воспитания, а для этих целей годилась в первую очередь простая, примитивная форма.

Максим Горький (Алексей Максимович Пешков), еще со времен революции 1905 года считавшийся «первым пролетарским писателем», после 1917 года, потрясенный жестокостью красного террора, разошелся на время с большевиками и предпочел уехать за границу. Троцкий тогда полупрезрительно назвал Горького «достолюбезным псаломщиком русской «культуры». Но к моменту коллективизации писатель уже примирился с Советской властью. Горький был издавна сторонником перековки крестьянства, излечения его от «мелкобуржуазных инстинктов», чтобы освободить его для светлого социалистического будущего. Коллективизация, по мысли Горького, вела русского мужика силой в социализм, прививала ему новую культуру. Уничтожались же, как считал Максимыч, только кулаки и подкулачники. И буревестник родил афоризм. 15 ноября 1930 года в «Правде» появилась его статья под кричащим заголовком: «Если враг не сдается, его уничтожают».