Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель Страница 81

А немного раньше, 8 января 1930 года Горький писал Сталину: «Враждебных писем я, как и Вы, как все мы, «старики» – получаю много. Заскоки и наскоки авторов писем убеждают меня, что после того, как партия столь решительно ставит деревню на рельсы коллективизма – социальная революция принимает подлинно социалистический характер. Это – переворот почти геологический и это больше, неизмеримо больше и глубже всего, что было сделано партией. Уничтожается строй жизни, существовавший тысячелетия, строй, который создал человека крайне уродливо своеобразного и способного ужаснуть своим животным консерватизмом, своим инстинктом собственника. Таких людей – два десятка миллионов. Задача перевоспитать их в кратчайший срок – безумнейшая задача. И, однако, вот она практически решается.

Вполне естественно, что многие из миллионов впадают в неистовое безумие уже по-настоящему. Они даже и не понимают всей глубины происходящего переворота, но они инстинктивно, до костей чувствуют, что начинается разрушение самой глубочайшей основы их многовековой жизни. Разрушенную церковь можно построить вновь и снова посадить в нее любого бога, но когда из-под ног уходит земля, это непоправимо и навсегда. И вот люди, механически усвоившие революционную фразу, революционный лексикон, бешено ругаются, весьма часто скрывая под этой фразой мстительное чувство древнего человека, которому «приходит конец». Обратите внимание: из Сибири, с Дальнего Востока ругаются всего крепче, там и мужик крепче.

Но «брань на вороту не виснет», мне она жить не мешает, а в работе – поощряет. Человек я, как Вы знаете, беспартийный, значит: все, что по моему адресу, – партию и руководящих членов ее не задевает. Пускай ругаются».

Горький верил (или заставлял себя верить), что ломать вековой строй жизни, ломая при этом через колено миллионы крестьян, – дело благое, и потомки погибших Сталину за это спасибо скажут, когда заживут счастливой, зажиточной жизнью.

24 октября 1930 года Сталин ответил Горькому: «Приехал из отпуска недавно. Раньше, во время съезда, ввиду горячки в работе, не писал Вам. Это, конечно, не хорошо. Но Вы должны меня извинить. Теперь другое дело, – теперь могу писать. Стало быть, есть возможность загладить грех. Впрочем: «не согрешив, – не раскаешься, не раскаявшись, – не спасешься»…

Дела у нас идут неплохо. Телегу двигаем: конечно, со скрипом, но двигаем вперед. В этом все дело.

Говорят, что пишете пьесу о вредителях, и Вы не прочь были бы получить материал соответствующий. Я собрал новый материал о вредителях и посылаю вам на днях. Скоро получите.

Как здоровье?

Когда думаете приехать в СССР?

Я здоров.

Крепко жму руку».

В то время Горький работал над пьесой «Сомов и другие» – о «вредительстве» в советской промышленности. Сталин послал ему материалы ОГПУ «О контрреволюционной организации в области снабжения населения продуктами питания» и документы, связанные с подготовкой процесса «Союза инженерных организаций (Промпартии)». «Буревестник революции», не шибко жаловавший «буржуазную интеллигенцию», похоже, поверил откровенной липе, состряпанной чекистами в попытке оправдать вызванные коллективизацией перебои с продовольствием и множившиеся аварии в промышленности. Последние на самом деле были связаны не с мнимым вредительством, а с форсированием темпов и массовым притоком в промышленность неквалифицированных работников.

Алексей Максимович также верил в существование широко разветвленной сети вредителей в стране. 2 ноября 1930 года Горький писал Сталину: «Был совершенно потрясен новыми, так ловко организованными актами вредительства и ролью правых тенденций в этих актах. Но вместе с этим и обрадован работой ГПУ, действительно неутомимого и зоркого стража рабочего класса и партии (Алексей Максимович имел в виду сообщение в «Известиях» от 3 сентября 1930 года об аресте членов вымышленной «Трудовой крестьянской партии» В. Громана, Н. Кондратьева, А. Чаянова, Н. Суханова и др. – Б. С.). Ну, об этих моих настроениях не буду писать, Вы поймете их без лишних слов, я знаю, что и у Вас возросла ненависть ко врагам и гордость силою товарищей…

Пьесу о «вредителе» бросил писать, не удается, мало материала. Чрезвычайно хорошо, что Вы посылаете мне «новый»! Но – еще лучше было бы, конечно, если б нового в этой области не было.

Сегодня прочитал в «Эксельциоре» статью Пуанкаре (статья бывшего президента Франции «Когти СССР» была опубликована 30 октября. – Б. С.). На мой взгляд – этой статьей он расписался в том, что ему хорошо известны были дела «промышленной» и «крестьянской» партии, что Кондратьевы и К° – люди, не чуждые ему. Очевидно, и вопрос об интервенции двигается вперед понемногу. Однако я все еще не могу поверить в ее осуществимость, «обстановочка» для этого, как будто, неподходяща. Но Вам виднее, конечно.

Чувствую, что пришла пора везти старые косточки мои на родину. Здоровье, за лето, окрепло. Приеду к Первому мая».

В середине декабря Сталин сообщал Горькому о процессе «Промпартии»: «Процесс группы Рамзина окончился. Решили заменить расстрел заключением на 10 и меньше лет. Мы хотели этим подчеркнуть три вещи: а) главные виновники не рамзиновцы, а их хозяева в Париже – французские интервенты с их охвостьем «Торгпромом»; б) людей раскаявшихся и разоружившихся советская власть не прочь помиловать, ибо она руководствуется не чувством мести, а интересами советского государства; в) советская власть не боится ни врагов за рубежом, ни их агентуры в СССР.

Дела идут у нас неплохо. И в области промышленности, и в области сельского хозяйства успехи несомненные. Пусть мяукают там, в Европе, на все голоса все и всякие ископаемые средневекового периода о «крахе» СССР. Этим они не изменят ни на иоту ни наших планов, ни нашего дела. СССР будет первоклассной страной самого крупного, технически оборудованного промышленного и сельскохозяйственного производства. Социализм непобедим. Не будет больше «убогой» России. Кончено! Будет могучая и обильная передовая Россия».

За такую Россию Горький готов был проголосовать обеими руками.

А 10 января 1931 года Иосиф Виссарионович писал Алексею Максимовичу:

«Дорогой Алексей Максимович!

Посылаю документы о 1) группе Кондратьева и 2) о меньшевиках. Просьба – не принимать близко к сердцу содержимое этих документов и не волноваться. Герои документов не стоят того. К тому же есть на свете подлецы почище этих пакостников.

У нас дела идут хорошо. Неважно обстоит дело с транспортом (слишком большой груз навалили), но выправим в ближайшее время.

Берегите здоровье.

Привет!»

30 марта 1931 года по инициативе Сталина Политбюро приняло постановление о праздновании 40-летия литературной деятельности Горького:

«Объявить строгий выговор тт. Савельеву, Попову Н.Н. и Мехлису за то, что они поставили в неловкое положение газеты и юбиляра, не подготовив дела.

Поручить тт. Долецкому и Мехлису организовать для «Правды», «Известий» и провинциальных газет отклики на юбилей М.Горького.

Разрешить редакции «Правды» выпустить два вкладных листа, один – посвященный откликам на юбилей М. Горького, и второй – новостройкам и МТС».

Спешно организованные юбилейные чествования призваны были убедить Горького принять участие в затеянной Сталиным политической игре по объединению всех писателей страны в единую организацию под знаменем «социалистического реализма». И он в эту игру охотно включился.

В мае 1931 года Сталин разразился убийственной резолюцией в адрес повести Андрея Платонова «Впрок»: «К сведению редакции «Красная Новь».

Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту.

P. S.: Надо бы наказать и автора и головотяпов так, чтобы наказание пошло им «впрок»».

В своих пометках на полях платоновской повести Сталин наградил Платонова следующими нелестными эпитетами: «Дурак», «Пошляк», «Балаганщик», «Беззубый остряк», «Это не русский, а какой-то тарабарский язык», «Болван», «Подлец», «Да, дурак и пошляк новой жизни», «Мерзавец; таковы, значит, непосредственные руководители колхозного движения, кадры колхозов?! Подлец» и т. п.

Главный герой этой «бедняцкой хроники» в эпоху коллективизации отбыл «прочь из верховного руководящего города» в глубь России. Подобные настроения – бежать, укрыться от власти где-то в глуши охватывали в 30-е годы многих писателей – Даниила Хармса, Михаила Зощенко, Осипа Мандельштама, Леонида Добычина.

В мае – начале июня 1931 года Политбюро рассматривало вопрос о наказании Платонова и провинившихся членов редколлегии «Красной Нови», но определенное решение так и не приняли. 8 июня 1931 года Платонов написал письмо Сталину, в котором извинялся за допущенные идеологические ошибки и назвал повесть «Впрок» «гнусной» и «бредовой». Сталин, похоже, покаянием удовлетворился. Репрессий против Платонова не последовало, хотя его возможности для публикаций были очень ограниченны. В том, что его совсем не перестали печатать, Платонову крепко помогло его бесспорно пролетарское происхождение. В стране было не так уж много по-настоящему талантливых литераторов с пролетарскими корнями, призванных символизировать «расцвет новой, пролетарской литературы». В данном случае писателя, возможно, спасла его относительно слабая известность, в том числе практически полное отсутствие зарубежного «паблисити», а также малопонятный, «тарабарский» язык, который, как полагал вождь, простой народ все равно не воспримет, а потому Платонова читать не будет.