Джон Норвич - Срединное море. История Средиземноморья Страница 86

Мало кто мог бы решиться на такое, но Хайраддин никогда не страдал отсутствием уверенности в себе. Возможно, он не обладал тем стилем, каким отличался Арудж, но честолюбия и храбрости у него было не меньше, чем у брата, а способностями к государственным делам и политической мудростью он, вероятно, значительно превосходил его. К примеру, маловероятно, чтобы Арудж когда бы то ни было думал о том, чтобы отправить послов в Константинополь, дабы официально представить султану новую провинцию Алжир. С точки зрения Селима I, завоевавшего Египет всего год назад, это было бесценное приобретение, за счет которого его империя расширялась на запад. Он тут же сделал Хайраддина своим бейлербеем (или генерал-губернатором) и назначил ему почетную стражу в 2000 янычар. С их помощью тот возвратил себе все, что было завоевано испанцами (за исключением Орана и почти неприступного Пеньона, находившегося вне алжирской гавани).

Затем Хайраддин заключил союз со всеми крупными арабскими и берберскими племенами внутренних территорий. В примечательно короткое время второй Барбаросса, достигший значительно большего могущества, нежели то, которым когда-либо обладал его брат, добился господства над Центральным и Западным Средиземноморьем. Он собрал вокруг себя блистательное общество пиратских капитанов. В их число входил Драгут, также бывший христианин, принявший мусульманство и прославившийся под именем «Обнаженный меч ислама»; Синан, «иудей из Смирны», которого подозревали в пристрастии к черной магии, потому что он мог определить магнитное склонение с помощью арбалета; грозный Аюдин-рейс, которого испанцы называли Качадьябло[214], и примерно с полдюжины других (причем все они были превосходными моряками). С мая по октябрь ни одно иностранное судно не было защищено от их нападения; они также не задумываясь миновали проливы и выходили в Атлантику, в открытый океан, где, дрейфуя, ожидали испанские галеоны, возвращавшиеся из Карибского моря в Кадис. Однако их интересовали не только сокровища; столь же прибыльным во всех отношениях был захват пленников-христиан, которых можно было обратить в рабство и послать работать на галеры или (иногда) получить за них выкуп золотом.

Один случай особенно хорошо иллюстрирует действия берберийских пиратов в Средиземном море. В 1529 г. Аюдин-рейс отправился с четырнадцатью небольшими галиотами в рейд на Майорку, где узнал о том, что большая группа морисков — «обращенных» мусульман — желала бежать от своих господ испанцев и готова заплатить хорошие деньги, если им обеспечат переезд в Северную Африку. Ночью он втайне пристал к берегу, взял на борт 200 семей и, захватив с собой немало сокровищ, отплыл домой. Случилось так, что как раз в этот момент прибыл флот из восьми больших испанских галеонов под командованием некоего генерала Портундо. Он возвращался из Генуи, куда Портундо сопровождал Карла V в Болонью на церемонию коронации с участием папы римского; на судах находилось много грандов, присутствовавших при этом событии. Аюдин быстро высадил своих пассажиров, а затем повернул в море, атаковал флагманский корабль и взял его на абордаж. В последовавшей рукопашной схватке Портундо погиб. К этому времени битва закончилась. Одному из галеонов удалось уйти и достичь острова Ибица; остальные семь были захвачены. Галерных рабов-мусульман освободили от цепей, и вместо них за весла взялись их прежние хозяева; поврежденные корабли починили; мориски вновь взошли на борт, и семь блестящих трофеев — с выдающимися их пассажирами, за которых, как ожидалось, можно будет получить хороший выкуп, — с триумфом отвели назад на буксире.

Наконец Барбаросса решил, что готов к штурму Пеньона. Расположенный у самого входа в алжирскую гавань, он долгое время представлял собой угрозу для его кораблей, но лишь сейчас у него появилась тяжелая артиллерия, чтобы нанести удар. 6 мая 1530 г.[215] атака началась. Обстрел крепости велся день и ночь в течение пятнадцати суток, прежде чем он отдал приказ начать общий штурм. К этому времени солдаты испанского гарнизона совершенно пали духом. Крепость затем демонтировали, и в течение двух лет христианские рабы трудились над строительством огромного мола, на который пошли камни от разрушенных построек, соединившего остров с континентом. Он до сих пор защищает гавань с западной стороны.

Почему же в первой половине XVI в. мусульманский мир достиг такой власти на Средиземном море? Прежде всего потому, что христиан-соперников у них было мало. Венеция и Генуя контролировали Адриатику, а также ту часть Ионического моря, которая располагалась непосредственно к югу от них, но рыцари ордена Святого Иоанна — в те дни умевшие лучше кого бы то ни было вести войну на море — были изгнаны с Родоса в 1522 г. и нашли себе новое пристанище на Мальте лишь семь лет спустя; должно было пройти некоторое время, прежде чем они могли надеяться восстановить прежнее влияние и силу. Испания, как мы видели, всячески старалась играть активную роль, но главным образом направляла свои усилия на Новый Свет. Кроме того, христиане оставались безнадежно разобщены. Если Испания и Франция, папа и империя, католики и православные, Сицилийское и Неаполитанское королевства и князья Северной Италии могли бы взяться за общее дело вместе, то перспективы для подданных султана могли бы оказаться весьма мрачными, но европейцы, кажется, с куда большим усердием истребляли друг друга, нежели стремились организовать всеобщее сопротивление туркам. Ислам же, представляя полную противоположность им, оставался практически монолитным.

Из всех командующих христианского мира лишь один, казалось, был способен сдерживать их натиск. В 1532 г. генуэзец Андреа Дориа одержал несколько побед над османскими эскадрами у берегов Греции. Как ни парадоксально, но именно эти успешные действия привели Барбароссу к тому, что стало (почти бесспорно) самым славным моментом его карьеры. Султан Сулейман прекрасно понимал, что турецкий флот был неизмеримо слабее пиратского и должен быть радикально реорганизован, чтобы быть в состоянии своими силами удерживать господство над Средиземным морем. Более того, это мог сделать лишь один человек. Так и случилось, что весной 1533 г. из Высокой Порты в Алжир прибыла делегация с распоряжением Хайраддину при первой же возможности прибыть в Константинополь.

Корсар с готовностью принял предложение. Как верный подданный султана — каковым, несомненно, он и являлся, — он должен был в полной мере осознавать, какая ему оказана честь, но у него также были и свои причины. С некоторого времени он, что называется, положил глаз на Тунис, который непосредственно примыкал с востока к его владениям. Некогда там находилась их с братом ставка, но в последние годы ни он, ни Арудж не уделяли Тунису особого внимания. В 1526 г., однако, на трон взошел новый властитель из династии Бени Хафс; по преданию, перед этим он перебил своих братьев — 22 человека.[216] Вскоре оказалось, что его правление — настоящее бедствие, и к 1532 г. Барбароссе уже регулярно поступали просьбы от его друзей из Туниса взять власть в свои руки. Однако он нуждался в благословении султана, прежде чем решиться на подобный шаг; он также мог убедить Сулеймана обеспечить его людьми и оружием (что было бы еще лучше).

Он отправился в плавание в августе того же года, нагрузив свои суда подобающими подарками султану (в том числе — если верить Сандовалю, епископу Памплоны, — около 200 молодых женщин-христианок для его гарема, каждая из которых держала в руке золотую или серебряную вещь в подарок). Ему был оказан соответствующий прием. Несколько дней спустя он получил титул паши; его назначили членом Дивана и главнокомандующим флота. Ему пришлось остаться в Константинополе примерно на год, в течение которого он фактически создал заново османский флот. Французский посол, находившийся в городе, сообщал в 1543 г.:

«Господство Турции на море начинается с первой зимы, проведенной Хайраддином на верфях этого города… Около Перы[217] на берегу находится верфь, где они как строили, так и чинили галеры и другие корабли. Обычно там работало 200 искусных рабочих… За все это отвечает главнокомандующий, которого турки называют Бейлербеем Моря; он также отвечает за флот, когда тот отправляется в плавание… Пока он не возглавил дело, турки, за исключением нескольких пиратов, ничего не знали об искусстве мореплавания. Когда им нужно было набрать экипаж, они отправлялись в горы Греции и Анатолии, приводили пастухов… сажали их за весла на галеры и заставляли служить на всех прочих судах. Это было совершенно бесполезно, поскольку те не умели грести, не знали того, что должны знать моряки, не умели даже держаться на ногах во время качки. Однако Барбаросса в один миг все изменил… Вдохновляя людей своей изумительной энергией, он заложил на верфи в течение зимы 61 галеру, а весной смог выйти в море, имея флот в 84 судна».