Александр Жабинский - Другая история литературы. От самого начала до наших дней Страница 80

Дело в том, что бедные, хотя бы они и были лишены почетных прав, все-таки остаются спокойными, если никто их не оскорбляет и не отнимает у них того, что им принадлежит. Но устроить это дело – задача нелегкая, потому что те, кто стоит у кормила правления, не всегда бывают людьми тонкими. И обыкновенно при наступлении военного времени бедняки остаются равнодушными, если только не давать им содержания; если же такое содержание им дадут, они готовы идти сражаться.

В некоторых государствах полноправными гражданами считаются не только те, кто служит в данное время в тяжеловооруженном войске, но и те, кто уже отслужил свой срок. Так, у малайцев полноправными гражданами были именно такие, а должностными лицами избирали только состоявших на действительной военной службе. И в Греции, после упразднения монархического строя полноправными гражданами были в первое время воины, а именно вначале – всадники; объясняется это тем, что тогда на войне силу и перевес давала конница, а тяжеловооруженная пехота за отсутствием в ней правильного устройства была бесполезна: опытности в деле устроения пехоты, равно как и выработанных правил тактики, у древних не было, почему всю силу они и полагали в коннице. С ростом государств и тяжеловооруженная пехота получила большее значение, а это повлекло за собой участие в государственном управлении большего числа граждан. Вот почему древние называли демократиями те виды государственного строя, которые мы теперь называем политиями.

На самом же деле, конечно, архаические виды государственного строя относятся к числу олигархических и монархических. Вследствие малолюдства более или менее значительного числа средних граждан у них не существовало; немногочисленные и неорганизованные, они были более склонны оставаться в подчинении.

Теперь мы знаем причину существования нескольких видов государственного строя; знаем, почему помимо нами указанных существуют и иные виды (ведь как демократий, так и других видов существует не один); знаем, каковы между ними различия и чем эти различия объясняются; сверх того, знаем, какой вид государственного устройства должен быть признан с общей точки зрения наилучшим и какой вид из остальных к каким государствам наиболее подходит».

В словах Аристотеля заметно отсутствие индивидуализма в политике, что, видимо, и дало потомкам «доказательство» существовавшего когда-то «золотого века» человечества. Но если рассматривать Макиавелли как первого политика «индивидуалистического» толка, то Аристотель неизбежно предстает завершителем коллективистского периода политики за сто лет до Макиавелли (линия № 6).

Историки полагают, что одним из самых крупных популяризаторов Аристотеля был живший через восемь столетий Аниций Манлий Северин Боэций (ок. 480–524/25, линия № 6 «византийской» волны, 2-й трак синусоиды):

«Малой программой его трудов был цикл переводов… «Введения неоплатоника Порфирия» в логику Аристотеля и двух первых (!!!) логических сочинений самого Аристотеля с подробными комментариями: все это почти на шесть столетий стало для латинского Запада единственным источником знаний по этим предметам.

Большой программой его трудов был полный латинский перевод всего Аристотеля и всего Платона (линия № 6) с неоплатоническими комментариями, в которых он надеялся свести их философию к единому синтезу. Но к этому предприятию Боэций так и не приступил: за свои греческие симпатии он был обвинен перед Теодориком в государственной измене, брошен в тюрьму и казнен».

Одним из представителей восточного аристотелизма был живший в Андалусии и Марокко ибн Рушд (Аверроэс). Его текст мы приведем позже, в главе «Тексты религии и философии».

Из следующей большой цитаты вы увидите, что Жан Боден, современник Макиавелли, явно имел основания для прямого сравнения римской, афинской и венецианской систем власти. А ведь Венеция, с чем никто спорить не будет, появилась на карте только в IX веке н. э., когда о «Риме», а тем более об «Афинах» уже должны были позабыть. Анахронизм? Судите сами; мы даем здесь полную цитату, практически без ужимок и гримас, то есть без сокращений внутри текста. Нам кажется, что вы будете поражены:

«Римский путь был лучше, потому что у них все выборы всех магистратов проводились на основе гарантированного независимого права голоса, согласно закону Кассия и Папирия, который не был поддержан Цицероном, чему я очень удивляюсь. Хотя представленное всему народу право голоса привело к длительной ненависти и борьбе. Народу, однако, полезно давать вознаграждения, хотя мы видим, что римляне не признавали более высокой награды, чем слава. Это действительно правда, что среди венецианцев было принято предоставлять права гражданства иностранцам, заслужившим похвалу государства. Отличившиеся перед государством могли получить гражданство, почести, службу и статус. Но Сенат римлян отличался от Сената венецианцев, афинян, генуэзцев, рагузанцев, как и почти всех городов-государств, которые контролировались властью оптиматов, организованной таким образом, что последние имели власть пожизненную, а первые – сроком на один год. Платоновский Сенат всегда избирался ежегодно. Среди венецианцев Сенат имел очень большую власть, среди римлян – довольно умеренную, среди афинян – совсем незначительную, и, чем больший авторитет давался народу, тем заметнее ослаблялась власть Сената. В более поздние времена решение Сената могло быть приостановлено речью одного протестующего трибуна…

Но здесь мы обсуждаем демократический период и власть трибунов. Среди венецианцев трибунов не было, поэтому и не было бесстыдных ораторов, которые отваживались бы управлять народной волей, приобретать то, что хотели. Сенат приказывает то, что может приказать своим могуществом и император, исключая народ Афин или Рима, как писали Плутарх и Демосфен в своей речи «Против Андроция». Демосфен обвинил Андроция, потому что тот принял закон раньше народа и без одобрения Сената. Этому обвинению Андроций противопоставил существующую традицию, согласно которой он имел выбор в этой ситуации. Однако заключительной частью закона, которую можно назвать худшей, им позволялось принимать некоторые меры раньше римского плебса и без согласия Сената. Венецианцы очень справедливо решили, что ни одно дело не может быть отдано на рассмотрение народу или в Сенат без обсуждения в Совете шестнадцати или, по Аристотелю, в Совете старейшин.

С другой стороны, здесь есть один общий аспект. До тех пор пока государство развивалось свободно, ни у афинян, ни у римлян Сенат не касался суда, при условии, что разбирательство не носит чрезвычайного характера или жестокость преступления не требует меры наказания сверх обычной. Но когда афинский Сенат имел экстраординарные функции, он и тогда не имел права налагать штраф выше 500 драхм, как Демосфен пишет об этом в речи «Против Эргоса». Если происходило что-либо серьезное, то это должно было обсуждаться и приниматься всем венецианским народом. Советы десяти и сорока имели специальную компетенцию общественного суда, даже афинский Сенат имел дополнительные функции, позволявшие удалить человека по воле народа в целях его собственной защиты. Среди римлян цензоры имели определенную власть, среди венецианцев подобной властью обладал Совет десяти. Среди венецианцев и афинян были магистраты, которые имели много общего, но совсем не были похожи на римлян, исполнявших те же функции. Известно, что в Риме было совсем немного магистратов, но Афины имели их очень много. С другой стороны, Совет пятисот был ниже Ареопага и имел власть, равную власти венецианского Совета десяти.

Но было различие, которое заключалось в том, что нечто, существовавшее короткое время, предопределяло жизнь в дальнейшем, становясь традицией. Афиняне были первыми, кто в законе возвысился над королями, затем Солоном была проведена проверка хранилища законов с целью поиска и упорядочения всех материалов, как об этом писал Плутарх. Но так как Перикл разрушил власть Ареопага, то не осталось власти на более низком уровне, чем власть Десяти, еще более ущемленная созданием Совета сорока, а потом – семи и шестнадцати. Затем создается коллегия из девяти архонтов, которая является некоторой аналогией коллегии семи у венецианцев. Против этого была создана коллегия сорока, которая имела значительную силу, и введены сорок эфоров, которые могли быть сравнимы с сорока уголовными судьями венецианцев…»

Не очевидно ли, что автор XVI века не видит между «Древним» Римом и средневековой Венецией никакой пропасти веков? Упоминание тут еще Генуи, Рагузы и других городов-республик средневековья ставит в один ряд с ними и «Древние» Афины.

Мы говорили уже не раз, что «античность» – это два, три столетия до эпохи «Великой чумы» XIV века, разделившей античность и возрождение ее. Косвенно это подтверждают сами историки. А. М. Петров пишет: