Вилли Брандт - Воспоминания

Вилли Брандт

Воспоминания

Предисловие к русскому изданию

Я очень рад, что могу познакомить советских читателей с моими «Воспоминаниями», кое с чем из того, что меня волновало и оставило глубокий след в моей душе. Тому, кто родился накануне первой мировой войны и с юных лет занимался политикой, немало дали свойственные этому столетию перевороты, спады и подъемы на пути к свободе. Люди, стоящие во главе государств или партий, нередко говорят о том, сколь важно извлекать уроки из истории. Им нужно помочь, чтобы это не осталось благим намерением.

Мне во многом пришлось отказаться от наивных надежд молодости. Но все же в моей стране и в нашей части Европы удалось достичь большей социальной защищенности и большего прогресса в интересах людей, чем это считало возможным подавляющее большинство представителей моего поколения. При этом я никогда не забывал, что в восточной части нашего континента предпосылки для этого были гораздо менее благоприятными. А каких неисчислимых жертв потребовало от русских и других народов Советского Союза начиная с 1940 года сопротивление разбойничьему и чудовищному нацистскому режиму! На нас возложена обязанность всем вместе позаботиться о том, чтобы ужасы прошлого не повторились на новом витке истории.

Как социал-демократу из западной части нашего континента, мне — не только в старости — пришлось с болью осознать, что идеологические заблуждения, человеческая несостоятельность и недостаточная открытость ведут к страданиям, которых зачастую можно было бы избежать. Мой опыт подсказывает: не только технические возможности, но и социальные замыслы должны измеряться масштабами общей ответственности за человека. А общеевропейский дом, как мы его называем, устоит лишь в том случае, если его фундамент будет способен обеспечить как внутренний, так и внешний мир.

Желание навсегда позабыть ужасы прошлого, собственно, и обусловило ту «восточную политику», которую я старался проводить, когда нес основную ответственность за судьбы Федеративной Республики Германии. Я никогда не рассматривал это как альтернативу нашей политике по отношению к Западу, а как ее конструктивное продолжение. При этом я очень высоко ценил то, что даже в трудные времена не было недостатка в русских или советских партнерах по переговорам, европейское сознание которых проявлялось в готовности к разумному компромиссу.

С насаждаемой во времена «холодной войны» идеей о том, что Европа кончается на Эльбе, я никогда не мог примириться. Так же как и с навязчивой идеей о том, что можно пренебречь весомым вкладом России (и ее непосредственных соседей) в европейскую культуру. Между тем становится ясно, что путь к сообществу народов Европы будет проходить в различных плоскостях, но от тесных, продуктивных отношений с восточной частью отказаться никак нельзя. Это дополняется нормальными отношениями с Северной Америкой и обязательствами развитых государств по отношению к части человечества, живущей в горькой нужде.

Воспоминания о дурных и несуразных вещах не будут столь гнетущими, если еще до конца этого десятилетия, а следовательно, и тысячелетия, люди совершенно четко поймут: мир в Европе и за ее пределами может быть обеспечен, выживание человечества можно гарантировать. Конечно, лишь в том случае, если мы, несмотря на различное историческое наследие и «границы между системами», будем целеустремленно над этим работать.

Необходимо устранить влияние тех, кто смотрит назад и привык все упрощать. Обращенные в будущее уроки прошедших десятилетий не должны пройти даром. Тогда наши сотрудничающие друг с другом государства (и сообщества государств) впишут прекрасные страницы в будущую историю Европы.

Вилли Брандт Ункел-на-Рейне, апрель 1990 года

I. ВОЗВРАЩЕННАЯ СВОБОДА

На грани возможного

13 августа 1961 года, когда меня разбудили между 4 и 5 часами утра, специальный поезд для предвыборного турне только что прибыл из Нюрнберга в Ганновер. Железнодорожный служащий передал мне спешное сообщение из Берлина. Отправитель: Генрих Альбертц — начальник канцелярии сената. Содержание: Восток перекрывает секторную границу. Мне надлежит немедленно вернуться в Берлин.

На аэродроме Темпельхоф меня встретили Альбертц и полицай-президент Штумм. Мы поехали на Потсдамскую площадь и к Бранденбургским воротам. Везде одна и та же картина: строители, заграждения, бетонные столбы, колючая проволока, военнослужащие ГДР. В Шёнебергской ратуше из поступивших сообщений мне стало ясно, что вокруг города приведены в боевую готовность советские войска, а Вальтер Ульбрихт уже передал свои поздравления подразделениям, строящим стену.

В Далеме, в здании союзной комендатуры, это было мое первое и последнее ее посещение, меня поразила фотография генерала Котикова, бывшего советского коменданта города. Очевидно, его западные коллеги решили, по крайней мере, таким образом отдать дань четырехстороннему статусу Берлина. Однако советская сторона «растоптала» его, передав в этот день свои права распоряжаться в советском секторе властям ГДР, решившим расколоть город.

Какой будет реакция западных держав? Смирятся ли они с тем, что им определят места перехода границы? Через несколько дней остался только один проход через КПП (контрольно-пропускной пункт) «Чек-пойнт Чарли» на Фридрих-штрассе. И ничего не случилось. Почти ничего. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы служить интересам многочисленных разделенных немецких семей.

Если бы в эти утренние воскресные часы 13 августа я был более хладнокровен, то заметил бы, что высокоуважаемые господа коменданты были ошеломлены и выглядели беспомощными, не получив никаких указаний свыше. Американец с озабоченным видом намекнул, что из Вашингтона ему дали понять: ни в коем случае нельзя допускать непродуманных действий и тем более чинить препятствия — ведь никакой непосредственной опасности для Западного Берлина не существует.

Президент Соединенных Штатов находился в это время на борту своей яхты. Лишь позже я узнал, что он был своевременно обо всем проинформирован. Его интересовало лишь, не нарушены ли права союзников, а вовсе не то, что права всего Берлина оказались на помойке истории.

Действительно, из воспоминаний его сотрудников очевидно, что президента Кеннеди беспокоила мысль о возможных военных последствиях. Уже в начале кризиса он заметил: «Я могу привести в движение Союз (т. е. НАТО. — Прим. ред.), если он — Хрущев — что-нибудь предпримет против Западного Берлина, но не шевельну и пальцем, если он что-то затеет с Восточным». 13 августа в Белом доме еще исходили из того, что поток беженцев через Берлин следует лишь сдерживать, но не перекрывать.

Глубочайшее заблуждение! И все-таки это было больше, чем услышанное от официального Бонна. В день начала сооружения стены мне позвонил министр иностранных дел Генрих фон Брентано и сообщил: «Отныне нам необходимо тесное сотрудничество». И все… Федеральный канцлер хранил молчание. Один американский наблюдатель впоследствии записал в своем дневнике: «В Бонне царил двойной страх: там, с одной стороны, боялись, что американцы проявят чрезмерную пассивность, а с другой — что они поведут себя агрессивно!»

Но я сам не знал, какие действенные меры предложить в ответ. Я лишь сказал, не скрывая от комендантов своего волнения: «Протестуйте же, по крайней мере, против этого не только в Москве, но и в других столицах стран Варшавского Договора!»

Непосредственно перед этим Центральный Комитет СЕПГ сообщил, что ограждение Восточного Берлина проводится в соответствии с решением правительств государств — участников Варшавского Договора. Я предложил немедленно послать на секторную границу хотя бы патрули, чтобы как-то подавить чувство неуверенности и показать западноберлинцам, что им ничто не угрожает!

Прошло двадцать часов, прежде чем на внутригородской границе появились первые военные патрули. Прошло сорок часов, прежде чем был направлен протест советскому коменданту. Прошло семьдесят два часа, прежде чем в Москве был получен протест. Звучал же он весьма обыденно.

Между тем в городе лились слезы. В моем избирательном округе Веддинге люди прыгали из окон прилежащих к границе домов в растянутые спасательные полотна, и далеко не для всех это заканчивалось благополучно.

16 августа я написал президенту Кеннеди о всей серьезности сложившейся ситуации и о глубоком кризисе доверия. Ведь, если дело дойдет до провозглашения Западного Берлина вольным городом со всеми вытекающими для него негативными последствиями, возникнет опасность бегства населения. Я предложил усилить американский гарнизон, подчеркнуть ответственность трех держав за судьбу Западного Берлина, указать на то, что германский вопрос не следует считать решенным и что он должен стать темой для обсуждения в Организации Объединенных Наций. Я с горечью писал о том, что переговоры с Советским Союзом были отклонены, потому что нельзя было их вести «под давлением». А теперь, продолжал я, когда мы подвергаемся самому откровенному шантажу, я уже слышу, что переговоров не избежать. В подобной ситуации особенно важно проявить хотя бы политическую инициативу, если уж возможность других активных действий сейчас ничтожно мала. После того как мы смирились с незаконным шагом Советского Союза, а именно таковым мы его и считаем, с учетом многочисленных трагедий, которые разыгрываются сегодня в Восточном Берлине и во всей советской зоне Германии, нам всем не избежать принятия самых решительных действий на собственный страх и риск.