Роберт Силверберг - Живописец и оборотень

Живописец и оборотень

Роберт Силверберг. Живописец и оборотень Robert Silverberg. The Soul-Painter and the Shapeshifter (Omni Nov '81)

Художник Терион Нисмайл занимался психогенной живописью в королевстве Кристальных городов. Почувствовав однажды отвращение к собственному творчеству, он перебрался в темные леса восточного континента. Всю жизнь он прожил на родной земле, путешествуя по ее чудесным городам, меняя время от времени, как того требовали особенности его профессии, великолепие одного места на роскошь другого. Он родился в Дандилмире, здесь написал свои первые полотна. Это были пейзажи Огненной долины, в которых отразилась вся его юношеская пылкость и неуемная энергия. Затем он провел несколько лет в изумительном Канцилоне, а позже переехал в Сти – огромный, совершенно неповторимый город. Он помнил время, проведенное в прекрасном Халанксе неподалеку от королевского замка, и те последние пять лет, которые прожил в самом замке, работая при дворе короля Трейма. Его полотна отличались изысканным совершенным стилем и отражали такую же изысканную и совершенную натуру. Но именно безупречность, красота и великолепие окружающего вызывают со временем оцепенение души, притупляют способности художника. К сорока годам Нисмайл почувствовал, что зашел в тупик. Он возненавидел свои знаменитые картины, а собственное совершенство начало казаться ему просто-напросто профессиональным застоем. Все его существо стремилось к чему-то новому, необычному.

Душевный кризис художник почувствовал во время работы в прекрасных садах королевского замка. Король попросил его написать здесь картины, которые украсят строящуюся на окраине перголу.

Нисмайл с радостью согласился выполнить просьбу. Он стоял перед холстом и глубоко вдыхал воздух, стараясь войти в то состояние, когда душа, отделившись от дремлющего разума, запечатлит на психочувствительном полотне возникшее перед ним видение во всей его неповторимой глубине.

Художник окинул взором холмы, прекрасно разбитые аллеи и аккуратно подстриженные кусты, и вдруг волна яростного протеста нахлынула на него.

Он вздрогнул, покачнулся и чуть не упал. Этот неподвижный пейзаж, эта стерильная красота, все эти сады, с любовью ухоженные и прекрасные, не нуждались в нем – художнике. Они сами были произведениями искусства, талантливо выполненными, но абсолютно безжизненными. Как это все мерзко и отвратительно! Нисмайл опять покачнулся, почувствовав внутри себя раздирающую боль. Он услышал удивленные возгласы находящихся неподалеку людей и, открыв глаза, увидел, что все они с ужасом и в полнейшем смятении уставились на его почерневший и пузырящийся холст. «Закройте это!» – закричал художник. Все бросились к холсту, а он стоял среди обступивших его людей, как статуя. Когда к нему вернулся дар речи, он сказал:

«Передайте королю Трейму, что я не смогу выполнить его заказ».

В тот же день Нисмайл вернулся в Дандилмир, и закупив все необходимое, двинулся на восток. Он сел на судно, отправлявшееся в порт Пилиплок, расположенный на континенте Зимрол, внутренние районы которого представляли собой дикую, совершенно безлюдную местность, куда четыре тысячелетия назад король Стиамот изгнал аборигенов-метаморфоз, одержав над ними окончательную победу.

Нисмайл представлял себе Пилиплок грязным захолустьем, но, к своему удивлению, обнаружил, что это огромный древний город с математически строгой планировкой. Привлекательного в этом было, конечно, мало, но на лучшее надеяться не приходилось, и Нисмайл двинулся на небольшом суденышке вверх по реке Зимр. В городе Верф он вдруг решил сойти на берег, и наняв фургон, отправился в леса, расположенные в южной части континента. Он хотел забраться в самую глушь, где нельзя обнаружить никаких следов цивилизации. Наконец, ему удалось найти такое место недалеко от быстрой, темной речушки. Здесь он и построил себе небольшую хижину. Прошло три года, как он покинул королевство Кристальных городов. Все это время Нисмайл путешествовал в одиночестве и совсем не занимался живописью.

Нисмайл начал постепенно приходить в себя. Все здесь было для него непривычным и необычным. На его родине мягкий, умеренный климат поддерживался искусственно. Там всегда была весна. Воздух был неестественно чист и свеж. Дожди шли в строго определенное время. И вот сейчас он вдруг оказался в этом влажном болотистом лесу, где небо часто покрывалось тяжелыми облаками и нередки были густые туманы, а иногда целыми днями шли непрекращающиеся дожди, где жизнь растений развивалась по каким-то своим законам, а вернее, не подчинялась никаким законам вообще.

Ничто не напоминало здесь тот порядок и симметрию, к которым он привык.

Нисмайл почти отказался от одежды. Сам находил те коренья, ягоды и растения, которые могли сгодиться в пищу; а на реке сделал небольшую запруду и ловил там какую-то шуструю, темно-красную рыбешку. Он часами бродил по густым джунглям, наслаждаясь их необыкновенной красотой и даже испытывая своего рода удовольствие от напряженного состояния, когда пытался найти в этой чаще дорогу к своей хижине. Часто он пел, громко и неумело, чего раньше не случалось никогда. Несколько раз начинал готовить холст, но всегда оставлял его нетронутым. Он сочинял совершенно нелепые стихи и с чувством декламировал их своей необыкновенной аудитории высоким деревьям и причудливо сплетенным лианам. Иногда он вспоминал замок короля Трейма. Размышлял, не нанял ли тот нового художника, чтобы все-таки украсить перголу несколькими пейзажами, и старался представить себе, как цветут сейчас вдоль дороги, ведущей в Хайморпин, прекрасные халатанги. Но такие мысли приходили к нему редко.

Он потерял ощущение времени и уже не мог сказать точно, сколько недель прожил в этом лесу, пока не встретил первого метаморфа.

Он столкнулся с ним случайно на сыром, топком лугу в двух милях от своей хижины выше по течению реки. Сюда он пришел, чтобы собрать мясистые, ярко-красные клубни болотной лилии, которые затем разминал и пек из них лепешки, заменяющие ему хлеб. Клубни росли глубоко. Ему приходилось ложиться на землю и, прижимаясь к ней щекой, вытаскивать их из жидкой грязи, засунув туда руку по самое плечо. И вот он встал, весь в тине, сжимая в руке мокрые, грязные клубни, и неожиданно заметил фигуру на расстоянии чуть более десяти ярдов от себя.

Он никогда не видел метаморфов. Коренных обитателей Маджипура навсегда изгнали из Аланрола – главного континента, где Нисмайл прожил всю свою жизнь. Но он знал, как они выглядят, и сейчас был уверен, что перед ним стоит один из них – худощавое существо высокого роста, с грубыми чертами лица, раскосыми глазами, очень маленьким носом и жесткими, упругими волосами бледно-зеленоватого оттенка. На нем была только кожаная набедренная повязка, а у пояса на ремне висел острый короткий кинжал, изготовленный из какого-то темного дерева и гладко отполированный. Он стоял как ни в чем не бывало, опираясь на самодельную трость, скрестив свои длинные ноги. Вид у него был и пугающий, и добродушный, и даже какой-то смешной. Нисмайл решил не поддаваться панике.

– Здравствуйте, – беззаботно сказал он. – Вы не возражаете, если я буду собирать здесь клубни?

Метаморф ничего не ответил.

– Здесь неподалеку моя хижина. Зовут меня Терион Нисмайл. Я занимался психогенной живописью в королевстве Кристальных городов.

Метаморф по-прежнему молча разглядывал его. Но вот на его лице мелькнуло какое-то непонятное выражение, он повернулся и с достоинством зашагал к джунглям, где вскоре скрылся из вида.

Нисмайл пожал плечами и опять принялся вытаскивать из грязи питательные клубни.

Недели через две он встретил другого метаморфа, а может, это был тот же самый. Нисмайл сдирал в этот момент кору с лиан, намереваясь сделать веревку для ловушки на билантонов. Абориген снова как призрак бесшумно возник перед ним и некоторое время молча рассматривал его издалека, как и в прошлый раз стоя на одной ноге. Нисмайл опять попытался вызвать это необыкновенное существо на разговор, но при первых же его словах метаморф исчез так же бесшумно, как и появился.

– Подождите! – крикнул художник. – Я бы хотел поговорить с вами.

Но рядом уже никого не было.

Несколькими днями позже он собирал хворост и вдруг почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Боясь, что метаморф опять исчезнет, он быстро сказал ему:

– Я поймал билантона и собираюсь его зажарить. У меня слишком много мяса. Может быть, вы разделите со мной обед?

Метаморф улыбнулся (вернее, Нисмайл принял за улыбку ту загадочную тень, которая промелькнула у него на лице, хотя она могла означать что угодно) и, как бы соглашаясь вступить в контакт, вдруг изменил свой облик, став точной копией Нисмайла – та же коренастая фигура, те же темные проницательные глаза и черные, до плеч, волосы. Художник вздрогнул от удивления и неожиданности и испуганно заморгал глазами. Придя в себя, он улыбнулся и, решив согласиться на такую необычную форму общения, сказал: