Моисей Альтшулер - Спор в иудейский новый год

Моисей Альтшулер

Спор в иудейский новый год

Провидение божие

Соломон Давидович сидел у рабочего стола и занимался своим делом: писал.

Вошла его жена:

— К тебе, Соля, пришел человек. Говорит, старый твой товарищ.

— Старый товарищ? Что ж, проси его.

Вошел седой, с окладистой бородой человек и с подчеркнутой торжественностью прокричал:

— Здравствуй, Шлойма! С праздником тебя!

— Что?

— Ты не узнаешь меня?

— Да никак Мендель? Мендель Вайсман! Узнаю. Здравствуй! Здравствуй! Но почему с праздником?

— В праздник поздравляют с праздником. Поздравляю тебя с новым годом и желаю: лешоно тойво тикосев весехосем!

— Сейчас, по-моему, октябрь 1959 г.

— А по летосчислению евреев сегодня первый день нового 5720 г. Думай, что не погрешим против Советской власти, против социализма, если отметим и будем праздновать день еврейского нового года.

— Рошашоно[1] не национальный, а религиозный праздник.

— Ну и что? Не понимаю, почему вы больше паписты, чем сам папа! Празднуют же советские люди новый год, новый 1959, 1960 г. от рождества Христова. От рождества Христова, значит, можно, а от сотворения мира богом нельзя. У нас в Советском Союзе, слава богу, равноправие наций. Почему же нам, евреям, не праздновать наш, еврейский новый год? Кому от этого плохо? Кому это мешает?

— Как ты поздравил меня с праздником? Какие пожелания ты выразил в традиционном «лешоно тойво»? Переведем это пожелание на русский язык. Гласит оно, если не ошибаюсь, так: «Да будет тебе написан и подписан хороший год».

— Ты не забыл того, чему нас учили в хедере[2]. Перевод безупречный. Ну и что ж?

— Кем, в какой канцелярии это должно быть написано и подписано?

— Богом, господом богом это должно быть написано и подписано. Ты говоришь: «В какой канцелярии?» Говоришь с иронией. А я скажу тебе: не может знать человек, не дано ему знать пути господни. А народная пословица говорит: «Без бога — ни до порога». Это мудрость народная, проверенная.

— Даже проверенная? Ты веришь, что твоя судьба в руках бога Ягве[3], ты считаешь, что от его воли зависит твое личное благополучие, благополучие народа, судьба мира. Поэтому ты сегодня три или четыре часа стоял в синагоге, молил Ягве, хвалил его всемогущество, его мудрость, его справедливость, его силу, его великодушие и долготерпение. Ты молил его простить тебе твои грехи и ниспослать тебе всякие блага. Ты падал на колени и признавал свою ничтожность. Ты с трепетом (так полагается) слушал, как старый раввин или другой служитель культа выдавливал из бараньего рога трубные звуки, которые должны прогнать сатану и открыть молитвам «зеленую улицу» к престолу Ягве!

— Да, да, да! И напрасно ты тратишь столько слов на описание новогодней молитвы и ритуала. Я их прекрасно знаю. Я верующий еврей.

— Ты делаешь вид или в самом деле недоумеваешь, почему я не признаю, что Ягве в новый год предопределяет судьбу человека! Ведь именно это означает твое требование признать иудейский новый год национальным праздником. Мало того, ты еще хочешь, чтоб я признал, что мир был сотворен богом Ягве 5720 лет тому назад. Сотворен в шесть дней.

— А летосчисление от рождества Христова?

— Сгинь, сатана!

— Да, наука установила, что Христос не историческая личность, то есть такого человека никогда не было, а рассказ о его чудесном рождении наука считает такой же легендой, как и библейский миф о сотворении мира. Практическое признание летосчисления от рождества Христова не связано с религией. Летосчисление от рождества Христова не обязывает к признанию ни рождения Христа, ни самого исторического существования Христа. В Советском Союзе, например, празднование нового года не совпадает с празднованием нового года православной церковью; в Германии и Франции летосчисление от рождества Христова введено лишь в XVI веке, в Англии — в XVIII веке, в России — с 1700 г.

— Ну, ладно, хватит рассказывать о Христе. Я и так не верю в чудеса его рождения, смерти и воскресения.

— Я отвечаю на твой вопрос, Мендель, и объясняю различие между празднованием нового года новой эры и празднованием иудейского нового года. Первый праздник — гражданский, второй — сугубо религиозный. А мы — атеисты.

— Вы безбожники. Я это знаю, и поэтому я пришел к тебе. Я хочу побеседовать с тобой, моим старым товарищем по хедеру, о высоких материях. Не смейся. Да, о высоких материях. Религия — это самая высокая материя.

Я иудей, то есть еврей, верующий в единого бога, в его Тору[4], в учение наших мудрецов — мудрецов Талмуда, а Тора и Талмуд — это глубочайший кладезь мудрости, дна которого никто из наших современников достать не может. Тора и Талмуд учат нас, что бог сотворил мир и что он, бог, управляет миром, определяет судьбу людей, решает судьбу мира. И мы должны всеми нашими деяниями заслужить благоволение божье.

— Чем заслужить?

— На этот вопрос мы отвечаем в молитве «Слушай, Израиль», которую все благочестивые евреи с большим душевным волнением читают ежедневно. В этой молитве мы говорим: «И будет, если вы прислушиваться будете к заветам, которые я завещаю вам сегодня (говорит бог), — любить бога вашего Ягве и служить ему всем сердцем и всей душой, то я дам дождь на землю вашу вовремя… А если отвернетесь от меня и будете служить другим богам… и возгневится Ягве и уймет он небо и не будет дождя»… Все в воле божьей.

— И ты, и все верующие евреи молили сегодня бога, падали перед ним на колени и просили его уготовить вам счастливый год. Вы верите, что бог в новый год определяет судьбу каждого человека в отдельности: кому жить, кому умереть; определяется богом даже то, кто какой смертью должен умереть: кто погибнет в воде, кто в огне и т. д. Раз так, то, надо полагать, фашисты, уничтожая шесть миллионов евреев, выполняли предопределение бога Ягве. Этот бог, единый и единственный бог, управляющий миром, является организаторов еврейских погромов; он, бог Ягве, избравший себе народ Израиля, избрал своим посланцем Гитлера, чтобы уничтожить в величайших, неслыханных муках миллионы людей — евреев и неевреев. Да, это бог милости и справедливости.

— Он и бог мести.

— За что бог Ягве мстил детям, отправляя их в газовые камеры, в крематории? Сейчас империалисты угрожают делу мира безудержной гонкой вооружений, безответственно балансируют на грани войны. Если верить великому учению почитателей бога Ягве, нечего вести борьбу против поджигателей войны, против возрождающегося фашизма в Западной Германии! Надо лишь молиться богу, не гневить его, не вызывать его мести, А за что, за какие грехи он мстит народам? За их свободолюбие, за их нежелание быть рабами американских миллиардеров и гитлеровских головорезов? За что?

— Мы путей господних не знаем и знать не можем.

— А мы пути и способы борьбы за свободу, за независимость знаем… Ты на войне был?

— И верующие люди борются за мир. Даже духовенство. И еврейские раввины.

— Да, и верующие люди борются за мир. Ибо практика жизни показала им, что полагаться на бога в этом деле — значит отдать свою судьбу в руки врагов свободы, врагов человечества. И некоторые из духовного сословия, не желающие порвать с простым народом, примыкают к борющимся за мир. Они ведь тоже люди и знают, что ждет человечество в случае войны. Приходится им отложить в сторону некоторые религиозные догмы… Ты, Мендель, был на войне?

— На первой мировой. На этой не пришлось. На Отечественной войне были три моих сына… Вернулся только один…

— А о Майданеке, Освенциме, о минском, виленском, варшавском гетто читал? Есть книги об этих гетто.

— Брат мой, старший брат (ты помнишь Иосифа?), он со своей семьей: с женой, дочерью, внучкой — все они погибли в минском гетто. Спасся только один внук его, тогда четырнадцатилетний парнишка. Убежал к партизанам. Сейчас живет в Минске.

— И все это по воле божьей?

— Об этом же я и хочу говорить с тобой. Я иду к тебе прямо из синагоги, не заходя даже к сыну. Я пришел к товарищу детства, которого я не видел четыре десятка лет. Я знал, что иду к безбожнику. Дай, думаю, зайду к нему, посмотрю на него, поговорка с товарищем, с которым вместе учились в хедере, вместе купались в одной речке, вместе играли в дни хануке[5] в волчок; поговорю, если он снизойдет со своей высокой ученой и партийной вышки до беседы с беспартийным старым евреем, посещающим в праздник синагогу. Я знаю, у нас по конституции, по Советской Конституции, существует свобода совести. Так вот, прихожу я к тебе со своей свободной совестью и говорю открыто, честно, по совести: я человек советский, а верю в бога. Работаю я честно. Мне уже за шестьдесят лет, а я работаю. Я сейчас в отпуске. Беру всегда отпуск во время осенних еврейских праздников — в новый год, судный день. В субботу и в другие наши праздники я работаю. А вот эти праздники хочу соблюдать. Вот я и приехал в дни наших праздников в гости к моему сыну. Он инженер. Живет в Москве. Он такой же, как и ты. Для него еврейский праздник — трейф[6]. Знать не хочет. Трейф также и родной отец, носящий еврейскую бороду. Пришел я к тебе, поздравляю с новым годом, и ты меня встречаешь в штыки. Какой, мол, новый год? Что за праздник? Трейф! Долой! Как будто ты родился не в Смиловичах, а в Ростове-на-Дону, где евреям рождаться не позволено было. Но я повторяю: хочу с тобой, Соломон, поговорить о вопросах, волнующих меня.