Владимир Колесов - Язык Города

ВСТУПЛЕНИЕ

 «Литературные языки генетически связаны с городом, но они давно уже „выросли" из этой своей колыбели, и настолько, что не могут заменять или представлять собою языковую культуру города» — эти слова Б. А. Ларина, выдающегося советского лингвиста, одного из основателей социолингвистики, естественно, предполагают изучение языка современного города. «Мы запоздали с научной разработкой языкового быта города, — добавлял ученый, — да и нигде до сих пор она не производилась широко и систематически... Научная традиция в этой области еще не сложилась».

Через более чем шестьдесят лет после того, как были сказаны эти слова, мы вынуждены их повторить, поскольку, в сущности, ничего не изменилось. Появилось множество теоретических работ по социолингвистике, изучающей социальные функции языка в современном обществе, но сугубое теоретизирование на основе абстрактных типологических схем и моделей, в которых язык представлен всего лишь как материал для других нужд, полностью отметает национальное своеобразие каждого языка в отдельности, языковые особенности каждого города в частности, отношение различных социальных групп к общим явлениям национального языка прежде всего. Современная социолингвистика разделяет все недостатки языкознания: она слишком теоретична, неконкретна, а потому и бесплодна. Во всяком случае, она не имеет ни практического, ни познавательного интереса.

Обращение к истории отечественного языкознания позволяет нам определиться во времени и пространстве. В 20-е годы нашего столетия в Петрограде начались было широкие и активные исследования «языка города». По разным причинам эта работа была прервана, картотеки рассыпаны или разграблены. Свой знаменитый доклад 1926 г. — программу намечавшихся исследований — профессор Б. А. Ларин не случайно закончил словами: «...тремя основными факторами определяется судьба языка: культурным весом, характером социальной базы и вмешательством политических сил», — из-за вмешательства последних и «языковая история города оказалась сложной». Слишком сложной.

Изучение языка города важно во многих отношениях. Этот язык является престижной основой литературного языка — высшей формы национального языка на каждом этапе его развития. Не зная «языкового быта города», трудно понять возникновение и стилистическое распределение тех или иных особенностей литературного языка. Не зная речи города, трудно оценить конкретный вклад каждой социальной группы в развитие современного языка, современной культуры и через них — всей совокупности социальных установлений вообще.

Представление о языке даже со стороны лингвистов постоянно менялось. Ученые прошлого века оказывали предпочтение индивидуальной речи отдельных людей, представителей наиболее престижных социальных групп, прежде всего городских. Революционное движение начала нашего века вызвало к жизни интерес к социальным, вообще к групповым, к общим для многих людей особенностям языка. Современное языкознание создает еще более общие, типологические системы, которые оперируют языками в целом, пренебрегая выразительными частностями речевых проявлений. Общий для всех язык — это норма, даже скорее — идеал, т. е. всегда отвлеченность, схема, за которой скрывается и личная речь человека, и социальная значимость определенных особенностей языка. Социальное предпочтение тех или иных речевых форм оказывается вне интересов современной теоретической лингвистики, а настойчивое стремление свести все к типовым схемам планетарного масштаба грозит отторжением народа от его языка.

Историку всегда важно охватить исследованием возможно полный цикл развития — разумеется, и языка тоже. Вот почему предметом изучения в предлагаемой читателю книге является язык города Санкт-Петербурга — Петербурга — Петрограда — Ленинграда, который изучен (или, во всяком случае, известен) на протяжении последних трех столетий. О развитии этого языка в наши дни автор рассказал в книге «Культура речи — культура поведения» (Л., 1988), поэтому здесь речь пойдет о временах более давних. Для сравнения приводятся речевые нормы старомосковского просторечия, которое сложилось раньше петербургского, и притом на совершенно других основаниях.

ГОРОДСКАЯ РЕЧЬ ПЕТЕРБУРГА

Кажется, что самые петербургские улицы разделяются, по табели о рангах, на благородные, высокоблагородные и превосходительные, — право, так.

В. А. Свллогуб. Тарантас

Если взглянуть на карту Петербурга и наложить на нее старые гравюры с изображением улиц и домов, легко обнаружишь некие границы, которые делили население столицы на разные социальные группы.

Центр и набережные Адмиралтейской части населяла титулованная знать, придворные, первые семейства империи. За Фонтанкой проживали чиновничество и представители «среднего класса». По сторонам от них, в четко выстроенных «ротах», размещались гвардейские казармы. Кое-где, постепенно раздвигая рамки сложившейся иерархии, входили в эти порядки дома интеллигенции — людей разночинных, неродовитых, но нужных новой России.

Дальше, расширяясь кругами, располагались купеческие кварталы — Апраксин, Щукин, Гостиный дворы. К ним примыкали ночлежные дома, городское «дно»; уголовный мир и работал «на паях» с «благородным купечеством».

В начале XIX в. это, собственно, центр — граница культурного мира. Символично, но это и маршрут ежедневных прогулок Александра I: из Зимнего дворца по Адмиралтейской набережной и далее по Фонтанке мимо Аничкова и прочих мостов до Прачеш-ного — с возвращением по Дворцовой набережной (около восьми верст за полтора часа). Общение с ми* ром, с подданными. Дальше были уже окраины или — Нева.

За Невой, на Васильевском острове, с основания столицы теплилась университетская и академическая жизнь; в XIX в. этим учреждениям предстояло сыграть особую роль в развитии русской культуры. Там же разрастались военные училища.

На дальних окраинах (их сегодня и называть-то дальними смешно)—в Гавани, на Песках, на Петроградской стороне, в Коломне — существовал свой особый мир. Иногда казалось даже, что нет тут ничего столичного, что раскинулись они тут, поблизости от. столицы, только как образцы различных концов Российской империи, нужные министерским чинам для справки. Описаны эти окраины Петербурга в русской литературе во всех подробностях их сонной жизни. Не случайно ведь и Обломов кончил свои дни на подворье Выборгской стороны...

На Стрелке, у Биржи, и дальше, по Невкам, трудились грузчики, мастеровые, перекупщики да артельные, всякая мелкая людь, промышляя ежедневным трудом, кто как может. А по дальним окраинам постепенно вырастали из мастерских большие заводы и фабрики, которые также потребовали людей, но не тех, что жили в центре, и не тех, что проживали на мещанских окраинах столицы. Их зазывали из разных мест России, да и сами они шли из голодных краев, оседая здесь и создавая новый слой общества — рабочий класс.

Кажется, все это было не так давно: в столице жил не народ, а население, здесь не было общего языка, но сосуществовали самые разные наречия, гово« ры, диалекты, речения... «Каждый слой общества, — заметил писатель П. Д. Боборыкин, — вырабатывает себе свой жаргон, свой обиход, без которого чересчур трудны были бы ежеминутные сношения... Это явление выработано вовсе не нравственными, а социальными причинами». Столица только откровенно, и притом наглядно, показывала, до какой степени люди, составлявшие население империи, говорили на разных языках. Даже одни и те же старинные русские слова могли они понимать различно.

«Приехавшие в качестве судей и сторон уроженцы столиц не понимали местного значения слов турнуть, околеть (озябнуть), пропасть (околеть), отмениться (отличиться), постовать (говеть), наджабить (вдавить) и т.д.; малороссийской девушке торжественно предлагали вопрос о том, был ли у нее жених, и вызывали тем негодование ее присутствующих при этом родителей — или в Пермском крае отказывались понимать, зачем свидетельница говорит, что у нее пропала дочка, в то время как дело шло об убитой свинье... или угрожали ответственностью за лжеприсягу свидетелю, который на вопрос о том, какая была погода в день кражи, упорно отвечал, что ни якой погоды не було». Так вспоминает А. Ф. Кони те времена, когда народ еще не знал своего собственного литературного языка, и уже одно это вызывало у него неприязненное отношение к образованным слоям общества.

Каждый город, особенно город большой, от других отличается речью. Однако Петербург — Петроград — Ленинград и в их ряду имеет свои особенности, которые выделяют его из числа городов России. Большинство последних — города древние и возникли на месте старинных крестьянских селений. Цельность и строгость народной речи где-нибудь в Рязани или в Москве — традиционны, потому что выходят из народного говора этих мест. В Петербурге же сошлись люди разных земель, сошлись сразу, но навсегда. Были тут люди и смоленские, и псковские, и рязанские. Потом поселились в городе немцы, итальянцы, французы — также всякие люди. Вдобавок жило тут много финнов, прибалтов, выходцев из разных мест Российской империи. Так получилось, что в самых своих истоках русский язык Петербурга был пестрым. Он не имел устойчивой традиции — и должен был ее создать.