Саймон Лелич - Разрыв

Саймон Лелич

Разрыв

Саре, Барнаби и Джозефу

разрыв [сущ.]: действие по гл. разорвать что, расторгнуть, растерзать, разодрать, разъединить силою.

Так я ж там вообще не был. И ничего не видел. Мы с Бэнксом у прудов ошивались, колбасились с тележкой для покупок — из «Сейнсбери», мы ее на выгоне надыбали. Все равно опоздали, ну и решили на ней по берегу покататься. Бэнкс говорит, залезай. А я говорю, сам залезай. Кончилось тем, что я залез первым. Я же всегда первым оказываюсь. Он прокатил меня малость по выгону, а у нее колесики заедают, хоть там и трава короткая, и дождя уже месяц как не было. Фуфловые в «Сейнсбери» тележки. Вот там, где раньше «Сейфвей» был, теперь «Вайнроуз» открылся, так у них тележки, все равно что «фольксвагены». «Сейнсбери» свои во Франции берет, не то в Италии или в Корее, в общем, где-то там. Ну и получается вроде как «дэу». Минг говорит, «Дэу» по-китайски значит «впендюрь себе сам», только поэтому они их и покупают.

Сколько их было-то, всего? Я слышал, тридцать. Уиллис говорит, шестьдесят, да только Уиллису верить нельзя. Хвастается, что его дядя за «Сперз» играл, сто лет назад, что он может, если захочет, на любую игру билеты достать. И никогда не достает. Я его раза четыре просил, так у него всегда отговорка находилась. Только не на кубковую игру, говорит. На кубковые он билеты достать не может. Или — я попросил слишком поздно. Говорит, надо за несколько недель просить. Месяцев. Не за день же, — а я и просил не за день, в понедельник, что ли, или во вторник, типа того, а игра была аж в субботу.

Так сколько их было?

Ого. Правда? Ни фига себе.

Всего пять?

Ни фига себе.

Ну, в общем так. Там мы и были, когда все услышали, — у прудов. Там такая дорожка, по самому краю, дощатая. А в ней щели, колеса все время заклинивает, кажется, будто катишь в «шкоде» по бездорожью, но ничего, скорость набрать можно. Только с цветочными урнами надо поосторожнее. Понатыкали их посреди дорожки, не своротишь, — эти, из муниципалитета постарались, да еще и гвоздями приколотили. На хрена они понадобились, не знаю. Все равно в них ни одного цветка нет, только банки из-под колы.

Нет, «услышали» это не значит, что мы слышали, как все случилось. До школы-то полмили, да еще железку надо перейти. Просто появляются эти, из второго, а Бэнкс как раз сам прокатиться надумал. Ну, цепляется он за что-то ногой и падает, не вверх тормашками, конечно, но я засмеялся. И зря. Он сразу в бутылку и давай гнать на меня. А тут второклашки вылезают, ну, он и решает лучше их поиметь, хоть они и не видели, как он сковырнулся.

Странно как-то было. Они ревут, второклашки-то. Во всяком случае, двое ревут. А один просто стоит и глаза таращит. Ни на что. Типа, у него в очках телевизор, вот он в него и пялится.

Ну, в общем, собирается Бэнкс им накостылять, а второклашки вроде как и не против. Не убегают от него, не ругаются, не сопротивляются, вообще ничего. А я узнаю одного. Его Амброуз зовут. Сестра, она у меня тоже во втором, она его знает, говорит, ничего парень, я у него и спрашиваю, что это с ним? А он и говорить-то не может. Слова у него слипаются, типа, овсянка во рту. Бэнкс хочет и ему врезать, а я говорю, брось. И в конце концов, один нам все рассказывает. Имени не помню. Прыщавый такой. Будь все путем, я бы ему вообще заткнуться велел, но тут только он чего-то сказать и может.

Бэнкс хочет тележку с собой забрать, а я говорю, там же полиция будет и вообще, так что он ее засовывает в кусты и говорит второклашкам, если кто ее пальцем тронет, он того поймает и в рот ему насрет. Если честно, они на нее и не смотрят. Прыщавый, правда, кивает, глаза таращит, а другие двое тележку, похоже, вообще не заметили.

Сроду я в школу бегом не бегал. И Бэнкс, по-моему, тоже. Помню, мы с ним смеялись, не потому что смешно было, просто это было что-то, понимаете?

Я говорю Бэнксу, кто это, по-твоему, сделал.

Джонс, говорит Бэнкс. Точно, Джонс, я знаю.

Откуда?

Знаю и все. Бэнкс всю неделю заведенный ходил, потому что его Бикль заставил петь в одиночку в актовом зале, при всех.

Бикль — это мистер Тревис[1], директор школы. Мы его так прозвали, потому что у него крыша съехала, насовсем.

Только вы не говорите ему, что я так сказал, ладно?

В общем, я помалкиваю. А потом говорю, спорим, это кто-то из «готов». Есть тут у нас такие — волосатые, в джинсах и сапоги летом носят.

Бэнкс вроде как нос кривит, типа, не согласен, но я же вижу, думает, что я, похоже, прав.

Кстати, вы «Таксиста» видели?

Классное кино.

Сирены мы слышим, еще когда школы не видно. Мы их, наверное, и раньше слышали, да не заметили. Ну, а как добежали, я десять полицейских машин насчитал, самое малое. Лажовые машинки, «фиесты» там всякие, но они везде и у всех мигалки работают. Хотя это вы, наверное, и без меня знаете. Вы же там были, верно?

Но потом-то приехали?

Я так и думал. Это же ваше дело, так? Вы его ведете.

Вроде того? А что это значит?

В общем, там и скорые и пожарная зачем-то прикатила. Некоторые еще не остановились, наверное, только что подъехали. Некоторые через улицу стоят, наполовину на тротуаре, как будто кто-то мою маму попросил их запарковать.

Я весь вспотел, останавливаюсь, слышу — и Бэнкс рядом пыхтит. И мы уже не смеемся.

Все в другую сторону идут. Во всяком случае, выходят из здания. А на тротуаре народ толпится, группками. Первоклашки с учителями, прямо у ворот. Немного дальше шестиклассники — на другой стороне улицы, на краю луга, совсем рядом с нами. Из наших никого не видать, там же сплошные спины, за ними не разглядишь. Похоже на час пик, или на родительский день, или на пожарную тревогу, или на все это сразу.

Смотри, говорит Бэнкс, и показывает на мисс Хоббс. Она идет по спортивной площадке, к воротам, и малыша какого-то несет на руках. Оба в крови, а в чьей, непонятно.

Вы уверены, что их только пять было?

Ну вот. В общем, переходит мисс Хоббс спортплощадку, покачивается, спотыкается, того и гляди уронит своего малыша, но никто к ней на помощь не бросается, пока она до ворот не доходит. Тут уж вся малышня к ней понеслась, не полицейские, они в другую сторону бежали, в школу. А мисс Хоббс, как заорет, — орать-то она умеет, будь здоров, — вот так же она на Бэнкса орала за то, что он Стейси Крамп кусочками хлеба обстреливал, ну и санитары заметили ее, уложили на носилки. И унесли ее за машину скорой, и тут я увидел Дженкинса и других наших, они под светофором стояли.

Я дергаю Бэнкса за рукав, показываю на них, и мы бежим между машинами к перекрестку.

Где вы были? — спрашивает Дженкинс.

Что случилось? — спрашивает Бэнкс.

Кто-то спятил, в актовом. Пальбу там открыл.

Из пистолета? — спрашиваю я и тут же жалею об этом.

Дженкинс смотрит на меня. Либо из пистолета, — говорит, — либо из пятилитровой бутылки кетчупа.

Кто? — спрашивает Бэнкс. — Кто это сделал?

Не знаю. Не разглядел. Все как вскочат, как понесутся, ну и вообще. Кое-кто говорит — Бороденка, но этого же быть не может, верно?

Тут Бэнкс спрашивает: А Джонс где?

Говорил я тебе? — спрашивает Терри, он рядом с Дженкинсом стоит. — Говорил, это Джонс?

Дженкинс как двинет Терри по плечу. Откуда Бэнксу знать, что это Джонс? Он просто спросил, где он.

Ну и где он? — говорит Терри, а Бэнкс уже топает куда-то.

Ты куда? — спрашиваю, а он не отвечает. Я бегом нагоняю его, слышу, как за мной Дженкинс скачет. Там не пройдешь, — говорит он, но Бэнкс даже не оборачивается.

Мы пробуем через главные ворота, но там эти полицейские, все в желтом, как обслуга на стадионе «Уайт Харт Лейн». И они нас заворачивают. Бэнкс еще раз пытается проскочить, но один из них орет на него, хочет схватить, — в общем, Бэнкс удирает. Мы обходим школу, идем к боковым воротам, которые у кухонь. Там тоже полицейский стоит, да только он объясняет что-то женщине со складной коляской, показывает ей на другую сторону улицы. И нас не замечает.

В кухнях я раньше не был. Видел их с другой стороны, из-за стойки, но только главную, да и то кусочек, оттуда же много не разглядишь, подавальщицы загораживают, их там целая армия и все, как борцы сумо. Да туда лучше и не заглядывать. Грязища охеренная. Главная, в которой еду раскладывают, еще туда-сюда, а в задней, где плиты и баки всякие, просто с души воротит. Смотрю, а там в раковине валяется на подносе то, что я вчера во время ленча не доел — куски свинины и все блестят от жира, как будто по ним стадо слизняков проползло. И пол весь завален — латук, осклизлый такой, побуревший, горошины, раздавленные и размазанные по плиткам. Меня чуть не вырвало. Глотать пришлось — то, что из меня поперло. Но я лучше блевотину есть буду, чем еще раз сунусь в эту столовку, клянусь. Бэнкс, правда, вроде ничего и не замечает. Ну так, он же в муниципальном доме живет. Я тоже живу в муниципалке, но наша малость почище будет.