Станислав Солодовников - Обещания и надежды (О фантастике вообще и в частности)

Станислав СОЛОДОВНИКОВ

Обещания и надежды

(О фантастике вообще и в частности)

В 1976 году в апрельском номере «Немана» была опубликована статья Вадима Барцевича «Должна быть!» — о белорусской фантастике.

Прошло довольно много времени, и вот на страницах журнала — целая под­борка научно-фантастических рассказов молодых авторов. Имена все новые, хотя внимательному читателю некоторые из них знакомы — встречались в «Знамени юности».

Редакция «Немана» имеет опыт публикации научной фантастики: в романе К. Воннегута «Сирены Титана» она предстает, так сказать, в чистом виде, а в ро­манах Г. Маркеса «Осень патриарха» и П. Вежинова «Весы» использована как прием. Помимо переводов, на страницах «Немана» мы читали повесть Г. По­пова «За тридевять планет» и ее продолжение «В гостях хорошо, а дома лучше»; в 1977 году печаталась повесть Н. Сердюкова «Два бессмертия».

Если же говорить о развитии фантастики в белорусской литературе, то как жанр она возникла в 20-е годы, но корни ее надо искать еще в более отдаленном прошлом. Анонимные поэмы «Энеида навыворот» и «Тарас на Парнасе», притчи Ядвигина Ш., аллегорические «Сказки жизни» и «Сымон-музыкант» Я. Коласа,, романтические поэмы Я. Купалы, романтико-философская лирика М. Богданови­ча, новеллы М. Горецкого, художественная практика и фольклорные исследова­ния 3. Бядули — все это создавало почву для развития не только чисто фанта­стических мотивов, но художественной условности в молодой литературе. Затем под ударами теории «живого человека» фантастико-романтическая струя посте­пенно распалась и ушла в глубину...

Научная фантастика в белорусской литературе послевоенных лет связана с именами Я. Мавра, Н. Гомолки и В. Шитика. К сожалению, в творчестве Г. Попова и Н. Сердюкова она оказалась лишь эпизодом.

Представленные в данной подборке авторы — люди самых разных профессий. Е. Дрозд и В. Зеленский — математики-программисты; Н. Чадович и Ю. Брайдер являют собою сотрудничество электротехники и милиции; Н. Новаш — врач; В. Цветков — редактор издательства. Если же говорить о литературных интересах, то все они намерены (или, по крайней мере, заявляют об этом) посвятить себя жанру научной фантастики и только ему.

О научной фантастике сейчас пишут и говорят как о некоей самостоятельной области литературы. Это связано с ее спецификой, проблемами, поднимаемыми писателями-фантастами, и, наконец, с известной сложностью ее восприятия. В самом деле, она представляет собой сложный сплав научной информации, фан­тастических гипотез, соединение ретроспективных мотивов с прогнозами буду­щего. В качестве персонажей выступают не только люди, но и искусственные разумные существа, роботы (причем созданные и людьми, и иными цивилизация­ми), мутанты, обитатели других космических миров. Местом действия фантасти­ческих произведений являются практически вся Вселенная и все временные эпо­хи. Словом, мы вовлекаемся в такую захватывающую литературно-интеллекту­альную игру, что окружающий мир, мир реальный, начинает светиться яркими красками.

Произведения научной фантастики подчас странны и абсолютно неожидан­ны, но надо знать литературу, чтобы понимать внешний характер этой неожидан­ности, ее «смоделированную реальность». Фантастика возрождает древние сюже­ты: путешествия в дальние неизвестные страны, кораблекрушения, приключения, удачи и несчастья, поиски, потери, находки. Фантастика ЗНАЕТ предыдущую литературу — она свободно черпает из ее сокровищницы, где спрятаны и худо­жественные приемы, и детали литературной техники, и образьі, и вполне готовые сюжеты...

Нельзя забывать, что. в центре научной фантастики всегда остается ЧЕЛОВЕК, его жизнь, радости, невзгоды, удачи, поражения и вечный поиск смысла жизни. Образ человека здесь порой приобретает подлинно космическое величие. Столь же выразительно разоблачаются в фантастике людская глупость и ограниченность. Оба поворота сюжетов необходимы нам: величие, чтобы вдохновляться на под­виги, разоблачение, сатира — как предостережение.

Особой трудностью для чтения научной фантастики и ее восприятия является то, что она не проверяется энциклопедией, а с научными авторитетами обращает­ся порой непочтительным образом. Читателя подчас раздражает поразительная убедительность явной выдумки, но эта убедительность — первый признак настоя­щего искусства. Игровая форма, в которую облачаются сложнейшие проблемы, у одних вызывает острое неприятие, у других — повышенный интерес, поток ассо­циаций, мыслей, чувств...

Чтобы не ходить далеко, возвратимся к рассказу Ю. Брайдера и Н. Чадовйча «Опасное лекарство». Он построен на уэллсовском мотиве «путешествия во времени», из которого вырастает целый «букет» сюжетов: обыгрываются гипотезы О возник­новении древних сооружений, само путешествие во времени используется в военных целях (вмешательство в прошлое дл^ того, чтобы победить противника в какой-то бесконечной и бессмысленной войне, изменив для этого ход истории). Возможность влиять на прошлое и усталость от войны приводит одного из героев к мысли об изменении всей истории жизни на земле в таком направлении, чтобы исключить войну из обихода человечества.

Это богатство содержания не является замкнутой на себе системой. Так, идея устранения агрессивности, художественно смоделированная С. Лемом в романе «Возвращение со звезд», уже показала не то чтобы «нежизнеспособность», а, ско­рее, нравственную несостоятельность подобного жизненного хода. В то же время в художественно-философском плане она достаточно плодотворна как «инфор­мация к размышлению». В романе С. Лема путем определенной операции над чело­веческим мозгом («операция бетризации») уничтожалась агрессивность и оказы­валось, что ’ вместе с нею люди утрачивали способность к творчеству, умение рисковать, совершать подвиги, просто мыслить высокими категориями и пережи­вать глубокие чувства.

Наши авторы пошли другим путем: темпоральный бомбардировщик прони­кает в самое начало времен, когда на Земле еще только-только начинает зарождать­ся жизнь, и вносит «антиагрессивное вещество» в первоначальный «бульон». Резуль­тат оказывается поразительным. Биологическая эволюция не может начаться. Вернувшись в свою эпоху (по показаниям приборов), пилот бомбардировщика обнаруживает, *іто цивилизации нет. Вместо нее над планетой по-прежнему ревут ураганы, извергаются вулканы, бьют молнии — продолжаются судорожные роды. Но планета не в состоянии произвести жизнь.

Это уже находка. И на мысли она наводит любопытные.

А не является ли то, что мы называем эволюцией, плодом деятельности некоей предельно экономно устроенной «машины», созданной усилиями Вселенной? Мно­жество факторов сходятся вместе — и возникает жизнь. Но энергетически живое создано таким образом, что оно может функционировать главным образом за счет исчезающего живого. Человек дал этой особенности имя агрессивности, имея в виду, по сути дела, чисто человеческие аспекты, которые он вообще имеет привыч­ку переносить на животный мир.

Экономность природы состоит в том, что исчезновение живого не только не противоречит принципу существования жизни, но является ее основой. Упрощен­но картина рисуется так: растения берут нужные вещества из почвы, травоядные питаются растениями, травоядными питаются хищники, не брезгующие, впро­чем, и себе подобными, а в конце концов, все вместе возвращается b землю — и процесс возобновляется. В этом круговороте ничто не пропадает, а наоборот — находится в многократном обращении. Эволюция идет вперед, раз и навсегда ре­шив энергетическую проблему. Высвободившееся время посвящается созданию разума.

Человек, несомненно, любимое дитя эволюции и ее гордость, но на нем, конечно, история не прекратит течение свое... Человек сам должен будет найти пути своего дальнейшего совершенствования.

Рассказ Ю. Брайдера и Н. Чадовйча откровенно антивоенный. Его в известном смысле хочется поставить в ряд с такими произведениями, как «Ржавчина» Р. Бред­бери, «Эффект профессора Барнхауза» К. Воннегута, «Абсолютное оружие» Р. Шекли.

Предостерегающий мотив в рассказе таков: нельзя безнаказанно вмешаться в процессы, отработанные эволюцией за миллионы лет. Но этого не избежать зем­ной науке. Значит, надо действовать архимедленно, архиосторожно, отмеряя не семь раз, а куда больше,— столь велика мера ответственности человека при вторжении в природу.

Что же касается агрессивности, то с нею можно справиться только социаль­ными мерами, то есть созданием такого общества, которое полностью устранит агрессивность из человеческого обихода.