Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Юрий Модин

СУДЬБЫ РАЗВЕДЧИКОВ

Мои кембриджские друзья

Вместо предисловия

25 мая 1951 года английская контрразведка МИ-5 установила исчезновение начальника департамента США английского министерства иностранных дел Дональда Маклина и первого секретаря английского посольства в Вашингтоне Гая Бёрджесса. В этот день предполагалось начать допросы Маклина на предмет его сотрудничества с советской разведкой.

Расследование затянулось почти на сорок лет. Выяснилось, что дело не только в двух дипломатах, а в целой группе из пяти английских аристократов, сотрудничавших с советской разведкой семнадцать лет, начиная от подготовки Второй мировой войны, входе ее, и в течение первого этапа «холодной войны».

Средства массовой информации Англии и других стран Европы развернули кампанию по дискредитации «пятерки». При этом на них было вылито столько лжи, клеветы, грязи, бессовестного обмана, что меня, связанного в течение всей жизни с прессой, охватывал ужас. Я ничем не мог им помочь: не по моей воле пресса десятилетиями молчала об этом феноменальном явлении в разведке.

Сейчас они все умерли. И я считаю своим долгом и честью офицера восстановить правду. Я работал с ними последние годы, участвовал в организации их побега и ликвидации последствий провала.

Все они были убежденными антифашистами, некоторые даже марксистами. Изучая внешнеполитическую информацию середины XX века, наблюдая, как по всему свету расползаются смуты, войны, революции и другие потрясения, они не теряли оптимистической уверенности в том, что все эти процессы могут быть остановлены. Они не всегда одобряли политику советского правительства, но верили по крайней мере в позитивность его намерений.

В своей книге я делаю попытку дать правдивые портреты всех моих пяти кембриджских друзей: Кима Филби, Дональда Маклина, Гая Бёрджесса, Энтони Бланта и Джона Кэрнкросса. Пусть они предстанут перед глазами читателей со всеми их достоинствами, слабостями и недостатками, ибо, несмотря на их героический подвиг, они были такими же людьми, как и все мы, каждый со своим характером, своими странностями и наклонностями.

Книга издана во Франции, Англии, США, Канаде и Испании, и, судя по отзывам, везде имела большой успех.

Надеюсь, что она заинтересует и вас. Я, как и все мемуаристы, по словам В.В.Шульгина, льщу себя убеждением, что плохие записки для современников — хороши для потомков.

Глава первая

ЛОНДОН, ФЕВРАЛЬ 1948 г.

Я жил тогда в Лондоне. На дворе стоял февраль, самый ненастный и ветреный месяц года. Было далеко за полночь. Но мне не спалось. Не давала покоя мысль о том, что же известно Комитету Государственной Безопасности о Джоне Кэрнкроссе. Думал я и о предстоящей встрече с ним.

В течение нескольких дней я и Николай Борисович Родин — он же Коровин, мой официальный начальник и резидент КГБ в британской столице — неоднократно проверяли детали предстоящей встречи. Мне хотелось знать все о жизни и характере моего будущего первого оперативного агента Кэрнкросса, который значился в КГБ под кличкой «Карел». С ним мне предстояло встретиться с глазу на глаз в ближайшее время. Надо было составить его психологический портрет, что позволило бы предсказать, как он поведет себя в той или иной ситуации.

В неторопливой беседе Коровин предупредил меня, что у этого агента есть два серьезных недостатка: склонность к забывчивости и необязательность — он почти никогда не приходит на встречу вовремя. Я, конечно, учел это предупреждение и соответственно подготовился.

Прежде всего тщательно продумал, какое выбрать место для наших дальнейших встреч после установления первого контакта, который должен был быть подготовлен не мной, а Миловзоровым, бывшим в то время связным Кэрнкросса. Миловзорову следовало представить меня Кэрнкроссу и уйти.

Несколько дней я потратил на то, чтобы найти такое место в Лондоне, которое устроило бы меня и агента. Иными словами это должно было быть кафе или ресторан, расположение которого Кэрнкросс мог легко запомнить и чувствовать себя там в безопасности. Однако окончательное решение осталось за Миловзоровым.

Затем я принялся за разработку маршрута, по которому следовало отправиться на встречу. Какую-то часть пути надо будет пройти пешком, затем совершить длительную, запутанную поездку в метро с несколькими остановками, пересадками, возвратом назад. Необходимо также удостовериться, что за мной никто не идет по пятам.

На составление таких маршрутов всегда требуется много времени, но тщательность, с которой я их разрабатывал оправдывала себя. Мне следовало оставаться «чистым», что на нашем профессиональном языке означало отсутствие слежки. К сожалению не все наши связники были так осторожны. После двух-трех благополучных встреч они расслаблялись, теряли бдительность, пренебрегая элементарными приемами, обеспечивающими безопасность. Я быстро уяснил для себя, что Коровин, — наш активный агент, сам разработавший сугубо практическую систему отрыва от возможных преследователей, — стал без должного уважения относиться к тем самым правилам, неукоснительное следование которым строго предписывал другим работникам. В конце концов его небрежность привела к потере нескольких агентов.

Коровин предложил мне встретиться вечером, за день до моего первого свидания с Кэрнкроссом. Обсуждать было уже нечего, но я не стал возражать и пришел к нему в кабинет. Коровин с важным видом поднялся с места, шумно отодвинул стул и, обогнув письменный стол, опустился в кресло напротив меня.

— Юрий Иванович, — начал он менторским тоном, который уже стал меня раздражать, — вы легко можете себе представить, какие большие надежды возлагает на «Карела» Москва, особенно военные. Посмотрите, как быстро Центр отстранил Миловзорова от работы с «Карелом», когда у него возникли проблемы во взаимоотношениях с агентом. Если вы будете действовать так же, то несомненно погубите свою карьеру.

Коровин помолчал. На его лице появилось умиротворенное выражение, словно он не без удовольствия представил себе, что будет со мной, если я попаду в немилость.

— Интересно, какую кличку вы собираетесь выбрать для себя. Я полагаю, вы подумали над этим?

А я об этом вовсе и не думал, меньше всего волновала меня в то время кличка. Куда более важная проблема стояла передо мной: а справлюсь ли я вообще с этой работой? Но надо было что-то ответить.

— Да, конечно. Если не возражаете, я возьму кличку «Питер».

Я мог бы с таким же успехом сказать «Макс», «Гарри» или «Джим», но я остановился на «Питере», может быть потому, что видел в детстве фильм «Под крышами Парижа», в котором главного героя звали «Питер».

«Питер» был первым из длинного ряда моих псевдонимов. Мои коллеги знали меня под разными именами. Я пользовался ими, работая со своими агентами, или подписывая телеграммы и документы, отправляемые в Москву из лондонской резидентуры. Для одних агентов я был «Питер», другие называли меня «Джорджем» и т. д. Каждая группа оперативников знала меня под определенной кличкой.

— Теперь, Юрий Иванович, действуйте самостоятельно, — сказал Коровин, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь.

В ночь перед тем, как отправиться на первую встречу, я спал крепко, хорошо зная себя: чем сильнее опасность, тем спокойнее я становлюсь. Я уже точно продумал, что именно следует спросить у моего будущего агента. Тем не менее, я хорошо понимал, что самое главное на первой стадии знакомства — это создать благоприятную атмосферу для дальнейшей работы.

Но душа моя была неспокойна. Я все-таки испытывал тревогу перед встречей с этим человеком, который был значительно старше и неизмеримо опытнее меня. И в то же время ликование, казалось, охватило меня всего. Я отдавал себе отчет в том, что работа моя связана с большим риском, но был уверен, что не ошибся, избрав карьеру разведчика, пусть пока только «винтика» в огромной машине московского Центра.

В это утро погода в Лондоне была особенно сырой и промозглой. Я вышел из дома рано и отправился, как обычно, в советское посольство. Навстречу мне двигались толпы спешащих в свои офисы бледных и насквозь промокших прохожих. И, глядя на них, я теперь уже не сомневался, что вписываюсь в эту общую картину, ничем не выделяясь. Лондонцы, простые рабочие и служащие, не обращали на меня никакого внимания.

В посольстве я поработал до обеда и пошел в столовую один, чего, как правило, никогда не делал раньше. Почему? Я не знаю, но мне как-то не хотелось разговаривать с сослуживцами. Мои мысли сосредоточились на предстоящей встрече, хотя на первый взгляд она не представлялась такой уж важной. Мне, собственно, нечего сказать «Карелу», а у него не могло быть пока ничего особенного для меня. Это — просто первая встреча, и даже не с глазу на глаз, а в присутствии Миловзорова, и все же — мое первое активное задание в Лондоне.