Елисей Синицын - Резидент свидетельствует

Елисей Синицын

РЕЗИДЕНТ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ

Инженером в Сибирь или сотрудником во внешнюю разведку?

Летом 1934 года, после окончания Московского института химического машиностроения, меня распределили на Дорогомиловский химический завод (г. Москва) на должность механика трех ведущих цехов этого предприятия. Как молодой инженер, я сначала занялся освоением техники и технологических процессов предприятия. Я заинтересовался исследованием электромагнитных сил разной величины в качестве защиты металла от серной и соляной кислот.

Эти исследования проводились довольно успешно. Но однажды меня пригласили в партийное бюро для собеседования. Там оказались два незнакомых человека. Один из них, здороваясь, сказал, что они являются работниками Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) и хотели бы переговорить со мной по некоторым вопросам. Это было летом 1937 года, когда слово НКВД чаще всего сопрягалось со словом — арест. Старший по возрасту, осмотрев меня с головы до ног, сказал, что по решению ЦК ВКП(б) они подбирают кандидатов на работу в НКВД и в этой связи хотят переговорить со мной — не соглашусь ли перейти к ним на работу.

Я вежливо отказался, сославшись на занятость по работе одним серьезным исследованием. Второй, до тех пор молчаливый, заметил, что в НКВД я могу продолжить свои исследования. «Партийная организация завода, — сказал он, — рекомендует вас на работу к нам». Пришлось согласиться.

Спустя месяца четыре меня опять пригласили в дирекцию завода, где ожидали три других незнакомых человека. Старший из них, как оказалось, инженер главка угольной промышленности, повел разговор о том, что по решению ЦК ВКП(б) я мобилизовываюсь в Кузнецкий бассейн в качестве старшего инженера угольной шахты по опытной подземной газификации угля.

Придя домой, я объявил жене о скором отъезде в Кузбасс на работу. Моя маленькая семья — Зоя Михайловна и сын Игорь — от такого сообщения сильно огорчились. Жена даже расплакалась. По правде говоря, мне тоже не хотелось уезжать из Москвы.

Через месяц я получил повестку, в которой сообщалось, что должен явиться в управление угольной промышленности за получением билетов на поезд.

Когда я пришел в управление за документами, то вспомнил, что представитель НКВД дал мне свой телефон на случай возможных перемещений по службе. Чтобы избежать всяких неприятностей для себя, решил ему позвонить и поставить в известность о своем отъезде в Кузбасс. К телефону подошел один из тех двоих, кто вел со мной разговор пять месяцев тому назад. Выслушав мой рассказ об отъезде в Сибирь, он повелительным тоном сказал: «Сейчас же откажитесь от поездки, возвращайтесь домой, а завтра получите извещение о зачислении вас слушателем в Центральную школу НКВД».

На следующий день я явился по адресу в Центральную школу (ЦШ), где приемная комиссия без лишних формальностей зачислила меня в слушатели. В школе преподавали старые, опытные работники контрразведки, уцелевшие от массовых репрессий. Правда, позднее, в 1938 году, все они были расстреляны как враги народа. Целью обучения были основы ведения контрразведки, вербовка агентуры во враждебной социальной среде, методы и способы наружного наблюдения, подслушивание, задержание и арест шпиона.

За первое полугодие было пройдено больше половины программы, и руководство наркомата решило из числа отличников ЦШ создать «школу особого назначения» (ШОН) по подготовке разведчиков для работы в капиталистических странах с нелегальных позиций. Из шестисот слушателей Центральной школы отобрали всего 50 человек, в основном с высшим образованием и с начальным знанием иностранного языка.

Школа особого назначения находилась в сорока километрах от Москвы в сосновом бору, окруженном высоким забором с колючей проволокой по верхнему периметру. Обстановка и убранство двухэтажного особняка были выполнены на западноевропейский манер.

Преподавателями специальных дисциплин были опытные разведчики-нелегалы, которые уже отработали свое время в нелегальных условиях в капиталистических странах и возвратились на родину. Ученые из Московского государственного университета читали лекции и вели семинары по дисциплинам: основы марксистской философии, идеалистическая философия Гегеля, Канта, государство и право, экономическая география капиталистических стран, этика и эстетика в буржуазном обществе, иностранный язык (у меня был немецкий), современные танцы. Днями и длинными вечерами нас учили, притирали, шлифовали, нам разъясняли, в нас вколачивали, чтобы довести до нашего сознания и закрепить в нем все, что необходимо для жизни и деятельности нелегала в шкуре интеллигентного, высокообразованного гражданина страны будущего пребывания.

Надо прямо сказать, некоторые из нас испугались трудностей и начали искать предлоги, чтобы избежать судьбы нелегала. Один, например, прикинулся человеком, страдающим лунатизмом, и по ночам, завернувшись в простыню, стал ходить по карнизу здания. Другой слушатель тяжело «заболел» радикулитом и стал требовать, чтобы его срочно отправили в госпиталь. Вслед за этими появились и другие ловкачи. Всех их уволили из НКВД за трусость. Допускаю, что в дальнейшем их судьба сложилась весьма печально.

Из преподавателей по вербовке агентов хочется отметить полковника В. В. и полковника А. В., которые много сделали, чтобы убедить нас в том, что нелегальная разведка — это высшая форма разведывательной деятельности.

Свое преподавание В. В. начал с обучения этике и эстетике поведения в обществе, т. е. на приемах, на службе и т. д. «Очень важно, — говорил он, — чтобы каждый из вас свободно, без стеснения чувствовал себя в любой социальной среде и особенно в интеллектуальных кругах общества». Свои беседы в этом направлении полковник подкреплял практическим показом. После одной из таких бесед он организовал имитацию приема в доме западного государственного чиновника. Когда мы вошли в зал приема (нашу столовую), то в глаза бросилась торжественность сервировки. Вдоль середины стола были красиво, гирляндой уложены голубые, белые, желтые цветы, которые гармонировали с желто-голубой скатертью. На столе за каждой тарелкой в ряд по нисходящей стояло пять хрустальных рюмок различной величины и назначения, замыкал эту пятерку хрустальный стакан. С правой стороны тарелки лежало четыре ножа, с левой — четыре вилки разной формы и размеров, перед тарелкой виднелась салфетка. На столе перед каждым прибором лежала карточка небольшого размера с указанием фамилии приглашенного.

Когда мы все собрались в зале, хозяин приема, в данном случае В. В., игравший эту роль, попросил приглашенных рассаживаться, найдя свое место, на плане у входа в зал. Поясняя нам порядок размещения, В. В. предупредил, что процедура размещения за столом приглашенных по рангам и званиям — весьма ответственная. По ходу приема он объяснял нам назначение приборов на столе, при каких обстоятельствах можно курить, и т. д. Одним словом, это было подробнейшее занятие, включающее все мелочи поведения на приеме светского интеллигентного человека.

Заканчивая разбор нашего поведения на имитированном приеме, В. В. подчеркнул, что каждый промах в поведении нашего нелегала может послужить основанием для подозрений — тот ли он, за кого себя выдает? А это уже провал.

Профессор из МГУ большое внимание уделил эстетике как учению о восприятии искусства и его формах.

На высоком профессиональном уровне вели нашу подготовку специалисты-разведчики и ученые из МГУ в течение семи месяцев. Но неожиданно в школу приехал ее начальник и объявил, что все мы раскрыты перед итальянской разведкой. В связи с этим ШОН закрывается, а мы с завтрашнего дня переходим на работу в центральный аппарат разведки.

«Этим предателем, — сказал зав. школой, — является А. Б., который на днях был арестован как шпион и уже дал показания о выдаче врагу поименного списка всех слушателей». Это сообщение нас потрясло. Мы онемело стояли перед начальником школы, пока он не скомандовал: «Разойдись!» Все мы в тот же день разъехались по домам.

На следующий день я явился в отдел кадров Наркомвнудела, где оказалось, что меня три дня тому назад утвердили старшим оперуполномоченным отдела внешнеполитической разведки с присвоением звания капитана государственной безопасности. О своем обещании зачислить меня на работу по исследованию противокоррозийной защиты металла кадровики даже не вспоминали.

Так наступило время оперативной работы в центральном аппарате разведки СССР. Проработав месяца два, мы узнали, что наш преподаватель А. Б. расстрелян, а еще месяц спустя стало известно, что он стал жертвой оговора и клеветы. В тот страшный, 1938 год, безвинно ушли из жизни многие опытные и талантливые разведчики.