Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного

Фридрих Горенштейн

На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного

Писатель и история

К первой публикации в России «Избранных сцен» из романа-драмы Фридриха Горенштейна «На крестцах»

Лишь тогда, когда России удастся исцелить свои исторические язвы, бытовые, политические и экономические гнойники, берущие начало в XVI веке, западноевропейские идеи не будут служить солью, эти язвы травящей.

В конце 2001 года, будучи уже смертельно больным, Фридрих Горенштейн в последний раз был в Москве. И он сказал тогда в интервью Анатолию Стародубцу: «…в американском издательстве уже на подходе 800-страничный роман-пьеса “На крестцах” об Иване Грозном, написанная на языке того времени. Труд многих лет жизни. Жаль, что этого не прочтет российский читатель, для которого все это и писалось».

Для пессимизма у Горенштейна было достаточно оснований. За десять предыдущих лет у него в России вышла только одна книга – роман «Псалом». Его игнорировали. За год до интервью «ЭКСМО», издавшее «Псалом» отдельной книгой, отказалось переиздать роман «Место» по причине «слишком большого объема»… И вот спустя 15 лет россияне могут наконец начать знакомиться с адресованным им (как, собственно, и все творчество Горенштейна) романом-драмой со старинным названием «На крестцах» (современным эквивалентом названия было бы «На перекрестках» или «На перепутьях»). К сожалению, это, как и многое другое (переиздания книг, экранизации, мировая премьера любимейшего произведения автора пьесы «Бердичев»), происходит уже после смерти ушедшего из жизни в 2002 году автора.

Мегадрама «На крестцах» заканчивается монологом летописца – дьякона Герасима Новгородца: «…Земля уж не выносила злодейств царя Ивана-мучителя, испуская благостные вопли, тихо сама о беде плакала. (Некоторое время молча пишет.) Однак пособил Бог, царь отвращался еды и отринул, жестокое свое житье окончив. Давно писал сие, ныне уж оканчиваю написание многогрешною рукою своей. Еще одна последняя епистолия, и летопись окончена моя. (Пишет.) …Сия книга грешного чернеца, дьякона Герасима Новгородца, писана его скверною рукою. Прости меня, Бог. Слава свершителю Богу! Аминь! (Оканчивает писать и ставит точку.)»

Думаю, что и сам Горенштейн в момент написания этого последнего монолога, так же как и его герой, испытывал радость и облегчение по поводу окончания многолетнего труда.

Герасим Новгородец не выдуман Горенштейном, он существовал реально. Но для того чтобы он, как и другие исторические личности, стал реальностью для читателя или зрителя будущего спектакля (что в случае с «На крестцах» вполне возможно), нужен автор, его воображающий, в него перевоплощающийся. У Горенштейна в «На крестцах» не меньше сотни действующих лиц, и все они (монархи, военачальники, придворные, священнослужители, простой народ) зримы, объемны – литература и драматургия сценариста-мастера Горенштейна с его любовью к подробностям и деталям – это всегда 3D, если выразиться современным кинотермином, а то и 4D. Перевоплощаясь в своих героев, Горенштейн их как бы рождает их из себя заново и сопровождает по жизни, пытаясь увидеть и ощутить их изнутри. Это и есть художественность. А «в художественности дна нет, как в открытом космосе», – написал однажды Горенштейн. В «На крестцах» перед нами предстает, можно сказать, бездонный «русский космос».

Читателю этой книги предстоит глубоко погрузиться в русскую историю. Для чего? На это каждый может и должен ответить для себя сам. Можно сделать это, например, просто проявляя интерес и доверие к писателю, автору знакомых уже великолепных произведений, таких как «Искупление» или «Зима 53-го года»… А вот зачем это путешествие во времени предпринял сам Горенштейн? Какое послание российскому читателю содержит этот труд?

Осенью 1991 года Горенштейн впервые приехал в Москву после 11 лет эмиграции. Бравший у него тогда интервью Виктор Ерофеев спросил: «Ты живешь сейчас с немецким паспортом, в Берлине, и как ты себя ощущаешь, каким писателем: еврейским, русским, немецким?»

Ни один из трех предложенных ответов на этот шутливый и одновременно провокационный вопрос Горенштейну не подходил. Он сказал: «Я не знаю. Мне трудно сказать. Я думаю, что лучше всего сказать, что я специалист по России и специалист по Германии».

На самом деле на вопрос, русский ли он писатель, Фридрих Наумович Горенштейн ответил своим творчеством. Ответил, написав в Берлине без каких-либо договоров с издателями или с театрами две драмы из русской истории, отдав им более 10 лет жизни, – пьесу о Петре Первом «Детоубийца» и предлагаемую ныне вниманию читателей мегапьесу «На крестцах» об Иване Грозном.

Кто еще из современников отважился на такое?

Пьеса Горенштейна «Детоубийца» была в России поставлена в пяти театрах. Писалась ли в расчете на будущую постановку предлагаемая читателю хроника «На крестцах»? Нет, конечно, но писатель, несомненно, мечтал увидеть своих героев на подмостках русской сцены. В одном из писем Лазарю Лазареву сетуя на «разрастание» текста в процессе работы, он замечает: «Для сцены надо будет сокращать вчетверо».

Из письма Ф. Горенштейна Л. Лазареву:

25.4.90 «Уже несколько лет занимаюсь я материалами по Грозному.

Хотел бы Вас спросить – нельзя ли приобрести книгу – “Памятники литературы древней Руси. Вторая половина XVI в.” Москва. Художеств. лит. 1986. Общая редакция Дмитриева и Д. Лихачева. Ф. Гор.»

21.6.90 «Нет ли у Вас кого-либо из людей, близких Д. Лихачеву? Мне бы надо добыть ксерокс по нескольким небольшим работам, на которые Лихачев часто ссылается, но найти я их не могу. Это завещание Ивана Грозного 1572 года. Это текст “Канон Ангелу Грозному”, который Ив. Грозный подписал псевдонимом “Парфений Уродивый”. Это церковные службы Ив. Грозного. А так же сочинения сына Ив. Грозного – Ивана. Житие Святых. Например, “Житие Дмитрия Прилуцкого”. Работы эти считаются второстепенными, не политические, но они важны для меня, потому что личные для моих героев. (Если когда-нибудь у меня дойдут руки и они станут моими героями.) Дело это не срочное. Но вдруг случайно представится возможность».

И еще одно письмо того же года:

30.11.90 «Я взвалил на себя непомерный труд (или, может, возраст уже сказывается?). Три года изучал материал по Грозному. Уж больше месяца пытаюсь начать, но все не получалось, все не то. Написал уже несколько раз первую сцену и выбрасывал. Теперь как будто нашел, но что будет дальше – не знаю.

Я мог был написать за это время одну-две книги.

Однако романы в русской литературе есть и есть даже неплохие. А пьесы о Грозном нету (пьеса А.К. Толстого – школярское изложение)».

Из письма от 1.6.92: «Я трудно работаю над Грозным. Окончил первую часть в прошлом году и треть второй части в этом году. Все расползался за счет риторики. Время было очень риторичное. Без риторики пропадет аромат».

Здесь зафиксирована первая попытка Горенштейна написать вроде бы уже сложившуюся в голове пьесу, точнее, по первому замыслу, две пьесы – театральную дилогию.

Позднее Горенштейн отказался от написанного и в 1994 году начал писать заново. Со второй попытки ему удалось завершить сочинение мегадрамы.

Вопрос, будет ли его хроника интересна театрам или кино, был для Горенштейна, конечно, второстепенен. Двигало им то, что он видел в современной ему России продолжение ее давней истории, в которой царствование Ивана Грозного он считал ключевым, корневым периодом. О своем понимании времени Грозного Горенштейн высказался в 1991 году в том же интервью Виктору Ерофееву.

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. Ну так, традиционно, ты веришь в Россию, или тебе кажется, что это – про́клятое место?

ГОРЕНШТЕЙН. Это неправильная формулировка. Что значит «веришь в Россию или не веришь» – это говорили так называемые национал-патриоты: «В Россию можно только верить».

Я думаю, что Россия встанет. Только она должна (будет) отказаться от каких-то важных своих костылей. Прежде всего, арифметика должна быть другой. Мне не нравится арифметика в 72 года (время правления коммунистов. – Ю.В.). Это 450 лет. Это структура 450-летней давности, и это очень важно.

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. То есть 72 года – это болезненный момент, но все эти болезни начались гораздо раньше.

ГОРЕНШТЕЙН. Гораздо раньше. Как раз Калита, как раз период Ивана Грозного, когда страна могла сложиться совсем по-другому. И конечно же, что за тема «Ивана Грозного»? Это победа одного образа жизни над другим образом жизни. Это победа московского монголоидного кочевого образа жизни над новгородско-псковским образом жизни эгоистически-индивидуальным.

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. И гораздо более свободным…

ГОРЕНШТЕЙН. Свободным и умелым, ничем не отличающимся от Запада. И вот три века потомки Калиты ломали хребет этой России, и сломали ее только к концу царствования Ивана Грозного. Отношения между монголоидной Москвой и Новгородом было такое же, как теперь отношение между Россией и Литвой. Они завидовали, они ненавидели. Они старались там поселиться. Они всячески переселяли новгородцев и псковцев куда-то в глубинные места… То есть мы узнаем современные проблемы. Мы подошли опять к проблемам, которые существовали 450 лет назад.