Владимир Скиф - Сборник стихов

Сборник стихов

ВЛАДИМИР СКИФ. СИБИРСКИЙ ДИВИЗИОН

«Укрепрайон, укрепрайон…»

«Укрепрайон, укрепрайон» —Откуда-то звучит ночами.Восходит из войны печальнойПогибший в ней дивизион.

Он под Москвой,                    как твердь, стоял,Дивизион сибирской дали.Он был из нервов и из стали,Железу противостоял.

Он помнил Жукова словаИ слышал собственную душу,Он снегом              запахнулся                                   в стужу,Когда за ним была Москва.

И к сердцу не пустил того,Кто над Москвою             смерчем вился,Дивизион с землёю слилсяИ весь погиб, до одного.

…Гудит Москва —                     со всех сторонпочти что взятая врагами.И у врагов под сапогамиЛежит родной дивизион.

ВЗЯТИЕ КРЕМЛЯ

Я чуял, знал, что варвары нагрянут,Для них Москва была,                        как тульский пряник,С её дворцами и её Кремлём.Они не только душу ей изранят,Не просто древний город испоганят,А будут рвать и жечь Москву огнём.

И варвары пробили крепь оплота,Они вошли в Кремлёвские ворота,Где раздавался колокольный звон.Они громили отчие красоты,Они кромсали вечные высоты,Был даже воздух ими взят в полон.

И вид Кремля вдруг оказался страшен:Горело небо. С раскалённых башенРубиновые звёзды вниз текли.Иван Великий был обезображен,Он, как кострище, покрывался сажей,И варвары Царь-пушку волокли.

Был даже полк засадный уничтожен,А на Москве правитель                      с пьяной рожейВ Нью-Йорк звонил о взятии Кремля.И посреди глухих многоэтажекДымился кровью даже Сивцев Вражек,И Сталина — почуяла земля.

Он шёл легко вдоль Старого АрбатаНезыблемою поступью солдата,Минуя Храм Спасителя Христа.Великий призрак, для врагов расплата,И на груди его горела святоЕщё никем не взятая звезда.

«Дремлю на сеновале. Пахнет сеном…»

Дремлю на сеновале. Пахнет сеном.Поют собаки, брешут петухи.Я вдруг почую сквозь меня,                               сквозь стеныКак будто люди — ломятся стихи.

Они галдят, они перебиваютДруг друга.               Катят,                        как байкальский вал.К душе ютятся, споры затеваютИ свары, аж дымится сеновал.

А я молчу, я строчками играю,Но вдруг              стремнину высверка схвачу,И лучшие из строчек выбираю,И рифмы-заклинания шепчу.

Всю ночь пишу, как будто умираю,Потом хвосты кометам тереблю,Окно небес от ночи протираюИ до звезды на сеновале сплю.

ЗАБВЕНЬЕ

Как неба седина, и как свинец — забвенье.Забвение молчит, как в космосе дыра.В забвенье нет луча, нет боли, озаренья.Забвенье — это смерть на кончике пера.

Век Пушкина ушёл                                и Блока век —                                                      в забвенье,В забвение ушла история Руси.Созрело среди нас манкуртов поколенье:Как омуты глядят — о чём их не спроси.

Забвеньем поражён, как будто бы проказой,Моей России лик, и город, и село.Народ не прошибить                                    простою русской фразой:«Давайте выживать забвению назло».

Поэзией родной свои омоем раны,Вернёмся в Божий дом, одыбаем в тепле,А то мы всей страной                                   сидим, как наркоманы,На острой и слепой Останкинской игле.

Сидим в безглазой тьме, забыв своё рожденье,Забыв, что мы — творцы, поэты, мастера…Нас оплетает сеть всемирного забвенья,И с неба нам грозит живая тень Петра.

«Звенит надо мною большое стеклянное небо…»

Александру Казинцеву

Звенит надо мною большое стеклянное небо,Царапает душу колючая, ломкая высь.Ещё далеко до осеннего первого снега,А птицы, как пули, уже в никуда понеслись.

За ними душа, словно ласточка,                                                       в небо рванулась,За край горизонта ушла и на самом краюКрылом зацепилась за Родину и оглянулась,И с лёту упала на тихую землю свою.

Упала, уткнулась в пожухлые, горькие травы,Забыв улетевших в невечное прошлое птиц…Ей стали ненужными почести,                                                   вестники славы,Ей только б с молитвою                                            пасть перед Господом ниц.

Покинули Родину птицы и, может быть, правы…Травинки приникли к моей измождённой душе.И небо, как зеркало,                                   не отразило Державы,Стеклянной Державы,                                     которой не стало уже.

МИХАИЛ КАРАЧЁВ. ХОЛОД РОДНОГО ЖИЛЬЯ…

«Старый тополь первый встретил…»

Старый тополь первый встретил,Расшумелся мне в ответ.Ты узнал меня, приветилЧерез тридцать с лишним лет.

Это старое селеньеС белым храмом у рекиБережёт мои волненьяДавней радостной тоски.

В этом времени забытомЯ один ещё живуВ мире радостном, сокрытом,Безответном наяву…

Незнакомые мне детиМолча смотрят на меня.Был и я на белом светеНеразумное дитя.

И не знал пути-дороги,И не ведал ничего,Кроме маминой тревоги,Кроме счастья своего.

Жизнь развеется в безмерныйМир — беззлобно и легко.Только тополь вспомнит верныйВсех, ушедших далеко.

Старый тополь, грустью вечнойДля чего мне сердце мнёшьИ листвой своей беспечнойВ невозможное зовёшь?

«Ветер дул. Осины на погосте…»

Ветер дул. Осины на погостеТрепетали в счастье молодом.Что сказать? В село пришли мы, гости,А родня заснула вечным сном.

Ветер дул. Сияя над погостом,Грозовая высилась гряда.Здесь в холме покоятся лишь кости.Где та жизнь? Отстала навсегда.

Ветер сник. К далёким перелескамОтошла небесная гряда.Где та жизнь в её покорном блеске?Где та жизнь? Замолкла навсегда.

Что желать? О чём молиться Богу?Полон мир несбывшейся любви.Не зовите в долгую дорогу.Никого не вижу впереди.

Только здесь могильные периныБудут ждать покоя моего.Слышу, слышу в радости незримойГолоса отставших далеко.

Только здесь, в молитве одинокой,И далёким воздухом дыша,Голоса, отставшие далёко,Будет ждать забытая душа.

«Отыщет ли сердца томленье…»

Отыщет ли сердца томленьеЛюбви затаившейся мглу,Губами немного забвеньяЕё призывать не могу.

Всё слышится мне дорогоеЗабытое слово её —Печальное, нежное, злое,Упавшее в ночь, в забытьё.

Обманчивы сны молодые,Забывчива юная кровь,Летящая в ночи шальные,Не веря ни в смерть, ни в любовь!

Как пенится жизнь молодаяИ рвётся в запретную дальРодного небесного края,Где жизни и счастья не жаль!

Но жизнь ожиданья разрушит.Знобящий вечерний востокОбнимет дрожащую душуИ кинет в холодный поток.

Лишь память, храня постоянство,Сжимаясь в единую плоть,Несётся в пустое пространство,Как маленький брошенный плот.

«Сыплется иней с ветвей…»