Велимир Хлебников - Творения

Велимир Хлебников

Творения

Свояси*

В «Девьем боге»* я хотел взять славянское чистое начало в его золотой липовости и нитями, протянутыми от Волги в Грецию. Пользовался славянскими полабскими словами (Леуна*).

В. Брюсов ошибочно увидел в этом словотворчество.

В «Детях Выдры» я взял струны Азии, ее смуглое чугунное крыло и, давая разные судьбы двоих на протяжении веков, я, опираясь на древнейшие в мире предания орочей* об огненном состоянии земли, заставил Сына Выдры с копьем броситься на солнце и уничтожить два из трех солнц — красное и черное.

Итак, Восток дает чугунность крыл* Сына Выдры, а Запад* — золотую липовость.

Отдельные паруса* создают сложную постройку, рассказывают о Волге как о реке индоруссов* и используют Персию как угол русской и македонской прямых*. Сказания орочей, древнего амурского племени, поразили меня, и я задумал построить общеазийское* сознание в песнях.

В «Ка» я дал созвучие «Египетским ночам», тяготение метели севера к Нилу и его зною.

Грань Египта взята — 1378 год до Р. Хр*., когда Египет сломил свои верования, как горсть гнилого хвороста, и личные божества были заменены Руковолосым Солнцем*, сияющим людьми. Нагое Солнце, голый круг Солнца, стал на некоторое время волею Магомета Египта — Аменофиса IV единым божеством древних храмов. Если определять землями, то в «Ка» серебряный звук, в «Девьем боге» золотой звук, в «Детях Выдры» — железно-медный.

Азийский голос «Детей Выдры»,

Славянский «Девьего бога» и

Африканский «Ка».

«Вила и Леший» — союз балканской и сарматской художественной мысли.

Город задет в «Маркизе Дэзес» и «Чёртике».

В статьях я старался разумно обосновать право на провйдение, создав верный взгляд на законы времени, а в учении о слове я имею частые беседы с √-1 Лейбница.

«Крымское» написано вольным размером.

Мелкие вещи тогда значительны, когда они так же начинают будущее, как падающая звезда оставляет за собой огненную полосу; они должны иметь такую скорость, чтобы пробивать настоящее. Пока мы не умеем определить, что создает эту скорость. Но знаем, что вещь хороша, когда она, как камень будущего, зажигает настоящее.

В «Кузнечике», в «Бобэоби», в «О, рассмейтесь» были узлы будущего — малый выход бога огня и его веселый плеск. Когда я замечал, как старые строки вдруг тускнели, когда скрытое в них содержание становилось сегодняшним днем, я понял, что родина творчества — будущее. Оттуда дует ветер богов слова.

Я в чистом неразумии писал «Перевертень» и, только пережив на себе* его строки: «Чин зван мечем навзничь» (война) — и ощутив, как они стали позднее пустотой: «Пал, а норов худ и дух ворона лап», — понял их как отраженные лучи будущего, брошенные подсознательным «Я» на разумное небо. Ремни, вырезанные из тени рока, и опутанный ими дух остаются до становления будущего настоящим, когда воды будущего, где купался разум, высохли и осталось дно.

Найти, не разрывая круга корней, волшебный камень превращенья всех славянских слов одно в другое, свободно плавить славянские слова — вот мое первое отношение к слову. Это самовитое слово вне быта и жизненных польз. Увидя, что корни лишь призрак<и>, за которыми стоят струны азбуки*, найти единство вообше мировых языков, построенное из единиц азбуки, — мое второе отношение к слову. Путь к мировому заумному языку*.

Во время написания заумные слова умирающего Эхнатэна «Манч! Манч!» из «Ка» вызывали почти боль; я не мог их читать, видя молнию между собой и ими; теперь они для меня ничто. Отчего — я сам не знаю.

Но когда Давид Бурлюк* писал сердце, через которое едут суровые пушки будущего, он был прав как толкователь вдохновения: оно — дорога копыта будущего, его железных подков.

«Ка» писал около недели, «Дети Выдры» — больше года, «Девий бог» — без малейшей поправки в течение 12 часов письма, с утра до вечера. Курил и пил крепкий чай. Лихорадочно писал. Привожу эти справки, чтобы показать, как разнообразны условия творчества.

«Зверинец» написан в Московском зверинце*.

В «Госпоже Ленин» хотел найти «бесконечно малые» художественного слова.

В «Детях Выдры» скрыта разнообразная работа над величинами — игра количеств за сумраком качеств.

«Девий бог», как не имеюший ни одной поправки, возникший случайно и внезапно, как волна, выстрел творчества, может служить для изучения безумной мысли.

Так же внезапно написан «Чёртик», походя на быстрый пожар пластов молчания. Желание «умно», а не заумно понять слово привело к гибели художественного отношения к слову. Привожу это как предостережение.

Законы времени*, обещание найти которые было написано мною на березе (в селе Бурмакине*, Ярославской губернии) при известии о Цусиме, собирались 10 лет.

Блестящим успехом* было предсказание, сделанное на несколько лет раньше, о крушении государства в 1917 году. Конечно, этого мало, чтобы обратить на них внимание ученого мира.

Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа. В этой области у человечества есть лишь один дневник Марии Башкирцевой* — и больше ничего. Эта духовная нищета знаний о небе внутреннем — самая яркая черная Фраунгоферова черта* современного человечества.

Закон кратных отношений во времени струны человечества мыслим для войн, но его нельзя построить Для мелкого ручья времени отдельной жизни — отсутствуют опорные точки, нет дневников.

В последнее время перешел к числовому письму*, как художник числа вечной головы вселенной, так, как я ее вижу, и оттуда, откуда ее вижу. Это искусство, развивающееся из клочков современных наук, как и обыкновенная живопись, доступно каждому и осуждено поглотить естественные науки.

Я ясно замечаю в себе спицы повторного колеса и работаю над дневником*, чтобы поймать в сети закон возврата этих спиц.

В желании ввести заумный язык в разумное поле вижу приход старой спицы моего колеса. Как жалко, что об этих спицах повтора жизни я могу говорить только намеками слов.

Но, может быть, скоро мое положение изменится.

Весна 1919

Стихотворения

1. Птичка в клетке

О чем поешь ты, птичка в клетке?О том ли, как попалась в сетку?Как гнездышко ты вила?Как тебя с подружкой клетка разлучила?Или о счастии твоемВ милом гнездышке своем?Или как мушек ты ловилаИ их деткам носила?О свободе ли, лесах,О высоких ли холмах,О лугах ли зеленых,О полях ли просторных?Скучно бедняжке на жердочке сидетьИ из оконца на солнце глядеть.В солнечные дни ты купаешься,Песней чудной заливаешься,Старое вспоминаешь,Свое горе забываешь,Семечки клюешь,Жадно водичку пьешь.

6 апреля 1897

2. "И я свирел в свою свирель…"

И я свирел в свою свирель,И мир хотел в свою хотель.Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток.Я свирел в свою свирель, выполняя мира рок.

Начало 1908

3. "Россия забыла напитки…"

Россия забыла напитки,В них вечности было вино,И в первом разобранном свиткеВосчла* роковое письмо.

Ты свитку внимала немливо*,Как взрослым внимает дитя,И подлая тайная силаТебя наблюдала хотя.

Начало 1908

4. "Немь лукает луком немным…"

Немь* лукает луком немнымВ закричальности зари.Ночь роняет душам темнымКличи старые «Гори!»Закричальность задрожала,В шит молчание взялаИ, столика и стожала,Боем в темное пошла.Лук упал из рук упавном,Прорицает тишина,И в смятении державномУлетает прочь она.

Начало 1908

5. "Там, где жили свиристели…"

Там, где жили свиристели*,Где качались тихо ели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.Где шумели тихо ели,Где поюны крик пропели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.В беспорядке диком теней,Где, как морок старых дней,Закружились, зазвенелиСтая легких времирей.Стая легких времирей!Ты поюнна и вабна*,Душу ты пьянишь, как струны,В сердце входишь, как волна!Ну же, звонкие поюны,Славу легких времирей!

Начало 1908