Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

Игорь Северянин

Сочинения в пяти томах

Том 1. Громокипящий кубок

Громокипящий кубок

Эта книга, как и все мое Творчество, посвящается мною Марии Волнянской, моей тринадцатой и, как Тринадцатая, последней.

Ты скажешь: ветреная Геба,

Кормя Зевесова орла,

Громокипящий кубок с неба,

Смеясь, на землю пролила.

Автопредисловие

Я — противник автопредисловий: мое дело — петь, дело критики и публики судить мое пение. Но мне хочется раз навсегда сказать, что я, очень строго по-своему, отношусь к своим стихам и печатаю только те поэзы, которые мною не уничтожены, т. е. жизненны. Работаю над стихом много, руководствуясь только интуицией; исправлять же старые стихи, сообразно с совершенствующимся все время вкусом, нахожу убийственным для них: ясно, в свое время они меня вполне удовлетворяли, если я тогда же их не сжег. Заменять же какое-либо неудачное, того периода, выражение «изыском сего дня» — неправильно: этим умерщвляется то, сокровенное, в чем зачастую нерв всей поэзы. Мертворожденное сжигается мною, а если живое иногда и не совсем прекрасно, — допускаю, даже уродливо, — я не могу его уничтожить: оно вызвано мною к жизни, оно мне мило, наконец, оно — мое!

Игорь-Северянин

Предисловие Федора Сологуба

Одно из сладчайших утешений жизни — поэзия свободная, легкий, радостный дар небес. Появление поэта радует, и когда возникает новый поэт, душа бывает взволнована, как взволнована бывает она приходом весны.

«Люблю грозу в начале мая!»

Люблю стихи Игоря Северянина. Пусть мне говорят, что в них то или другое неверно с правилами пиитики, раздражает и дразнит, — что мне до этого! Стихи могут быть лучше или хуже, но самое значительное то, чтобы они мне понравились. Я люблю их за их легкое, улыбчивое, вдохновенное происхождение. Люблю их потому, что они рождены в недрах дерзающей, пламенною волею упоенной души поэта. Он хочет, он дерзает не потому, что он поставил себе литературною задачею хотеть и дерзать, а только потому он хочет и дерзает, что хочет и дерзает. Воля к свободному творчеству составляет ненарочную и неотъемлемую стихию души его, и потому явление его — воистину нечаянная радость в серой мгле северного дня. Стихи его, такие капризные, легкие, сверкающие и звенящие, льются потому, что переполнен громокипящий кубок в легких руках нечаянно наклонившей его ветреной Гебы, небожителъницы смеющейся и щедрой. Засмотрелась на Зевесова орла, которого кормила, и льются из кубка вскипающие струи, и смеется резвая, беспечно слушая, как «весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом».

О, резвая! О, милая!

Федор Сологуб

Февраль 1913 г.

I. Сирень моей весны

Очам твоей души

Очам твоей души — молитвы и печали,Моя болезнь, мой страх, плач совести моей,И все, что здесь в конце, и все, что здесь в начале, —  Очам души твоей…

Очам души твоей — сиренью упоеньеИ литургия — гимн жасминовым ночам;Все — все, что дорого, что будит вдохновенье, —  Души твоей очам!

Твоей души очам — видений страшных клиры…Казни меня! пытай! замучай! задуши! —Но ты должна принять!.. И плач, и хохот лиры —  Очам твоей души!..

Мыза Ивановка

1909. Июнь

Солнце и море

Море любит солнце, солнце любит море…Волны заласкают ясное светилоИ, любя, утопят, как мечту в амфоре;А проснешься утром, — солнце засветило!

Солнце оправдает, солнце не осудит,Любящее море вновь в него поверит…Это вечно было, это вечно будет,Только силы солнца море не измерит!

1910. Август

Весенний день

Дорогому К.М. Фофанову

Весенний день горяч и золот, —Весь город солнцем ослеплен!Я снова — я: я снова молод!Я снова весел и влюблен!Душа поет и рвется в поле.Я всех чужих зову на «ты»…Какой простор! какая воля!Какие песни и цветы!Скорей бы — в бричке по ухабам!Скорей бы — в юные луга!Смотреть в лицо румяным бабам!Как друга, целовать врага!Шумите, вешние дубравы!Расти, трава! цвети, сирень!Виновных нет: все люди правыВ такой благословенный день!

1911. Апрель

В грехе — забвенье

Ты — женщина, и этим ты права.

Вся радость — в прошлом, в таком далеком и безвозвратном,А в настоящем — благополучье и безнадежность.Устало сердце и смутно жаждет, в огне закатном,Любви и страсти; — его пленяет неосторожность…

Устало сердце от узких рамок благополучья,Оно в уныньи, оно в оковах, оно в томленьи…Отчаясь резить, отчаясь верить, в немом безлучьи,Оно трепещет такою скорбью, все в гипсе лени…

А жизнь чарует и соблазняет, и переменойВсего уклада семейных будней влечет куда-то!В смущеньи сердце: оно боится своей изменойБлагополучье свое нарушить в часы заката.

Ему подвластны и верность другу, и материнство,Оно боится оставить близких, как жалких сирот…Но одиноко его биенье, и нет единства…А жизнь проходит, и склеп холодный, быть может, вырыт…

О, сердце! сердце! твое спасенье — в твоем безумьи!Гореть и биться пока ты можешь, — гори и бейся!Греши отважней! — пусть добродетель — уделом мумий:В грехе — забвенье! а там — хоть пуля, а там — хоть рельсы!

Ведь ты любимо, больное сердце! ведь ты любимо!Люби ответно! люби приветно! люби бездумно!И будь спокойно: живи, ты — право! сомненья, мимо!Ликуй же, сердце: еще ты юно! И бейся шумно!

1911

В березовом коттэдже

На северной форелевой рекеЖивете вы в березовом коттэдже.Как Богомать великого Корреджи,Вы благостны. В сребристом парикеСтряхает пыль с рельефов гобеленаДворецкий ваш. Вы грезите, Мадлена,Со страусовым веером в руке.Ваш хрупкий сын одиннадцати летПьет молоко на мраморной террасе;Он в землянике нос себе раскрасил;Как пошло вам! Вы кутаетесь в плэдИ, с отвращеньем, хмуря чернобровье,Раздражена, теряя хладнокровье,Вдруг видите брильянтовый браслет,Как бракоцепь, повиснувший на кистиСвоей руки: вам скоро… много лет,Вы замужем, вы мать… Вся радость — в прошлом,И будущее кажется вам пошлым…Чего же ждать? Но морфий — или выстрел?..Спасение — в безумьи! Загорись,Люби меня, дающего былое,Жена и мать! Коли себя иглою,Проснись любить! Смелее в свой каприз!Безгрешен грех — пожатие рукиТому, кто даст и молодость, и негу…Мои следы к тебе одной по снегуНа берега форелевой реки!

1911. Август

Berceuse[1] осенний

День алосиз. Лимонолистный лесДраприт стволы в туманную тунику.Я в глушь иду, под осени berceuse,Беру грибы и горькую бруснику.

Кто мне сказал, что у меня есть мужИ трижды овесененный ребенок?..Ведь это вздор! ведь это просто чушь!Ложусь в траву, теряя пять гребенок…

Поет душа, под осени berceuse,Надежно ждет и сладко-больно верит,Что он придет, галантный мой Эксцесс,Меня возьмет и девственно озверит.

И, утолив мой алчущий инстинкт,Вернет меня к моей бесцельной яви,Оставив мне незримый гиацинт,Святее верб и кризантэм лукавей…

Иду, иду, под осени berceuse,Не находя нигде от грезы места,Мне хочется, чтоб сгинул, чтоб исчезТот дом, где я — замужняя невеста!..

1912. Февраль

Элементарная соната

О, милая, как я печалюсь! о, милая, как я тоскую!Мне хочется тебя увидеть — печальную и голубую…

Мне хочется тебя услышать, печальная и голубая,Мне хочется тебя коснуться, любимая и дорогая!

Я чувствую, как угасаю, и близится мое молчанье;Я чувствую, что скоро — скоро окончится мое страданье…

Но, господи! с какою скорбью забуду я свое мученье!Но, господи! с какою болью познаю я свое забвенье!

Мне кажется, гораздо лучше надеяться, хоть безнадежно,Чем мертвому, в немом безгрезьи, покоиться бесстрастно-нежно…

О, призраки надежды — странной — и сладостной, и страстно-больной,О, светлые, не покидайте мечтателя с душою знойной!

Не надо же тебя мне видеть, любимая и дорогая…Не надо же тебя мне слышать, печальная и голубая…

Ах, встречею боюсь рассеять желанное свое страданье,Увидимся — оно исчезнет: чудесное — лишь в ожиданьи…

Но все-таки свиданье лучше, чем вечное к нему стремленье,Но все-таки биенье мига прекраснее веков забвенья!..

1911. Октябрь