Виктор Мамченко - Певчий час

ВИКТОР МАМЧЕНКО. ПЕВЧИЙ ЧАС (Париж, 1957)

Свидание («Пришли друзья, ушли, и снова — тишина…»)

Пришли друзья, ушли, и снова — тишина.Вдали Париж ночной — в сиянии багровом.Умолкли шумы дня как бы с последним словом,И только ночь — в цветах и звездная — слышна.

И в тишине светло. До полной глубиныОткрыла влажные глаза мечта земная,И я люблю, люблю, любовной болью зная,Что так и надо мне, — и нет моей вины.

И новый день я жду как день свиданья с ней,Она в глазах людей, ее я в них увижу:Пройдет она по светлому ПарижуКак утро тихое смеющихся детей.

«Светла зеленая тропа…»

Светла зеленая тропаСреди кустов и в птичьих взлетах,На золотых высоких нотахШумит пчелиная толпа.

Сижу на вереске лесном —Почти потерянный, без боли,Без тяжести борьбы и воли, —Как бы пред счастьем или сном.

Как бы в забвеньи темных дней —И сердце вдруг совсем не бьется,Но знаю, знаю, — отзоветсяНа тихий зов и крик людей…

От них уйти никак нельзя,И только с ними воскресеньеИ совершенство и спасенье, —Срываясь, падая, скользя.

«Беглянка неба ледяного…»

Беглянка неба ледяногоИль звезд вечерних, может быть,Мечта весенняя летитВиденьем образа земного.

В свиданьи будет вновь онаЛюбимой, любящей, высокой,И пристально зеленоокой,И светлой нежности полна.

Прохладой легкого мгновеньяКоснется сердца, как всегда.Чтоб в нем распались без следаСудьбою кованные звенья.

И поспешит она, как ты,Как ты на зов пойдет, печальнойК жестокости необычайной,Земной, обычной простоты.

SANCTA SIMPLICITAS

Бывают день и час лесной —Когда у сердца птицей бьется,Высоким воздухом, весной,Вся жизнь, и вот — не оборвется.

Когда она легка, ясна,Как смех колдующей подруги;Когда ее рукой веснаВедет магические круги, —

Чтоб солнце тучкой небольшой,В тумане розовом, недвижно,Стояло тихо над душой.Чтоб не было и небу слышно;

Чтоб рук прохладных, дорогихСудьба не отняла как счастье,Чтоб не отстало от другихВ сияньи детское участье.

В тишине

Близким счастьем захотелаПоделиться ты со мной.Теплой пчелкой пела, пелаНад весеннею землей.

И зеленый воздух светомТак высок был, и тобойТак звенел он в свете этомНад мерцающей травой,

Что я верил в росной роще:Будет радость на века,Будет трепетней и прощеИ, как песнь твоя, легка.

Встреча

Всегда, неведомо любя.Им радостно самозабвенье. —Там вечности равно мгновенье.Чтоб потерять в другом себя.

В его руке — ее рука,Как если б мир был светом славыКак будто эти дети правыИ правда встречная легка.

Легка земля! — Так это вы,Высоким поднятые светом.Живете счастьем в мире этомСреди огромной синевы? —

Прошли как в солнечном венце…Неправые не знают силыКак у нее: со словом «милый» —От счастья слезы на лице.

«Дорога в ночь. Пустынно и тепло…»

Дорога в ночь. Пустынно и тепло.И толпы звездные — как сон в природеМолчит мечта в просторном небосводе,Или разбилась птицей о стекло,Когда на волю, за окно, летела? —Его собой разбила, как хотела…

Молчать нельзя, — слепой я без тебя,И ни к чему пустынная свобода,И в смертной красоте страшит природаБесцельная, рассеянно блестя,Когда не собрана рукою строгой, —Моей любовью и твоей тревогой.

Признанье

Порой, мой друг, и я кричу во сне.Как бы в тюрьме, во сне, как плачут дети…О чем печаль моя, — о звездной ли весне,О счастье ли, где вечны звезды эти.

В угрюмом утре, — зимний тускл рассвет,И в нищете, — поэтам лишь пристойной, —Вдруг слышу крик и боль себе в ответНа всей земле, для всех людей престольной.

И жизнь, восставшая не знаю как, тогдаНа крыльях вдруг, в нетронутой надежде,Звенит грозой и солнцем, чтоб всегдаНе знать покорности, привычной прежде.

В траурной рамке

За нее, должно быть, силойБились солнце и душа,Время медлило, скользило,Темнотой в углах шурша.

По снегам и неурочью.Через горы и лесаЕй сияли днем и ночьюЖизни звездные глаза.

И ее хмельное телоБелой птицей в тихий светТак летело, так летело,Будто миллионы летБудет так лететь со светом,Не устанет никогда…

Как ее, в полете этом,Сшибла смертная беда!

Возмущение

Как хорошо доверчиво смотретьНа страшный мир, и детскою улыбкойПринять свой день легко, и жизнь, и смерть.Кружиться в свете бабочкою гибкой, —Чтоб первой боли первая слезаРаскрыла совести огромные глаза.

Не знать что ждет тебя в любви твоей,Как преступления не знают дети;Цвести бы лилией среди полей,Или — как в певчей сказке люди эти.Когда их радости уж нечего хотеть,Как птицам некуда от солнца улететь.

И что же ум, к чему стремится он,Упрямый враг стихийного движенья, —Весь собранный, мечтательный как сон.Дух гордости, без права униженья,Стальная кузница творящих рук,Очаг чудес, огонь борьбы и мук?

Но не было с ним сердца моего,Когда, напрасно мертвых губ касаясь,Ответа ждал, улыбки и всего.Что жизнь дает, на сердце опираясь.И сердце, строгое к себе и своему,Бессильному не верило уму.

«Река гранитная в тумане…»

Река гранитная в тумане,Париж в огнях, зима и ночь,И я, как во враждебном стане,Спешу уйти куда-то прочь.

Куда? Вокруг чужие люди.Глаза их холодно глядят,И фонарей из шумной мутиКакой-то миллионный ряд.

И этот блеск зеркальной двери:Войти бы мне в толпу, в тепло…Ну, как ее. — Жаклина? Мэри? —Чтобы от сердца отлегло.

«Я болен, кажется. Уроды…»

Я болен, кажется. УродыСо всех сторон теснят меня,Чтоб я признал лицо свободы,Ключом тюремщика звеня.

Она со мной: среди неволи,Среди железа и камней, —Люблю ее до светлой болиИ болью жалуюсь я ей.

Сюита литературного вечера

Когда бы не была уже воспета —Воспел бы я природы красоту,И женщин всех, как «та и эта»,Подняв свой взор в пустую высоту,И лгал бы так, как этот франт бывалый, —Любитель светских муз публичной залы.

Невесело. Смотрю вокруг себя,На лицах вижу сдержанную скуку,Зевает мой сосед, склонясь на руку…Но вот поэт, всего себя любя,Вдруг проклял мир, его стихам ненужныйТяжелый мир, к поэту равнодушный.

Я вышел вон. Париж огнями ночиКак будто поднят весь в крутую высоту:Весенние уже открыли очиИ звезды чудные, и люди на мосту,И Сена темная мерцает влажным светом, —Как порт морской в ночных огнях и летом.

А вот квартал: рабочая семьяДавно уснула; подвигом работы —Был черствый хлеб, обиды и заботы;Для многих дом — холодная скамья, —Бездомность дикая создателям богатства,Мечты высокой, равенства и братства.

Мне кажется, наперекор всему,Что счастье будет здесь, в борьбе и славе,Что этот дом, похожий на тюрьму,Дворцом восстанет в солнечной оправе,Сады и рощи — вместо улиц узких,И много соловьев — как наши, русских.

Вот молодость: Латинский здесь квартал,Здесь вечные глаза прекрасной правды;Как пред отплытием когда-то аргонавты —Шумит народ: последний час настал,Пора, пора, — наука клад открыла,Пусть разум сердца будет у правила!

Довольно мне. Мне б донести домойНетронутым легчайшее терпенье:И небо тихое, и сердца зной,И счастья трудного мгновенье…О, пусть ведут от гибели и мукиВсе те же, человеческие, руки!

«Взволнованы враждебным бытием…»