Лион Фейхтвангер - Стихи

Лион Фейхтвангер

СТИХИ

ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ

…По песку чертить он начал.Вскоре женщина нагаяПолучилась. С томным видомНа полу она сидела,Подогнув колени… БыстроГойя стер изображеньеИ нарисовал вторую,Тоже голую, девицу,Танцевавшую фанданго.Снова стер. И вот возниклаЖенщина с осанкой гордой.На плече кувшин… Но сноваОбратил ее в песок он.Карандаш схватил, бумагу,Набросал портрет четвертый:Женщина с высоким гребнем,В черной кружевной мантилье,Оттенявшей мрамор тела.Но, внезапно обессилев,Засопев сердито носом,Гойя разорвал рисунок.

…Августин меж тем был полонНескрываемого счастья.Шутка ли? Ведь он товарищ,Друг такого человека!Да, пускай не очень ловко,Но ведь он помог Франсиско,Своему родному Франчо,Верное найти решенье,И, сияя от восторга,На художника глядел он,Как отец глядит на сына,От которого он можетОжидать любую шалость,Все ему простить готовый.И себе сказал он твердо,Что сносить отныне будетТерпеливо все причудыНеобузданного друга.

…Эту ночь провел он скверно,Также скверно и вторую.Но на третий день явилсяЧеловек из дома Альба.Он вручил билет, в которомДон Франсиско приглашалсяНа семейный праздник ново —Селья. Герцогиня АльбаПереезд свой отмечалаВо дворец Буэнависта.А в конце стояла фраза:«Возвратите ли вы скороМне мой веер, дон Франсиско?»Глубоко дыша, с улыбкой,Посмотрел Франсиско ГойяНа кудрявый, мелкий почерк:Это было одобреньем,Высочайшею наградойПотому что пересилитьСамого себя сумел онДля испанского народа,Для спасенья дон Гаспара.

…Он смотрел не без испугаНа гробницы. В строгом стилеЛитеры обозначалиИмена усопших предков.Тут же рядом дожидалисьКоронованных владельцевДва еще свободных гроба.На одном из них стоялаНадпись: «Дон Карлос Четвертый»,На другом: «Мари-Луиза».Пять минут стоял он в склепе,Подчиняясь этикету,С жаром до трехсот считая.А затем, что было духу,Прочь бежал из ПантеонаПо ступенькам; через церковь,Через двор бежал он, мимоИудейских властелинов.Наконец он добиралсяДо веселых, светлых комнат,Где висели гобеленыИ приятные картинки.Сбросив черные одежды,Тотчас переодевалсяДля охоты…

…Вдалеке, на заднем плане,Поднялся любимый город:Куполов неразбериха,Башни, белые соборыИ дворец… А на переднемМирно плещет Мансанарес.И, собравшись над рекою,Весь народ, пируя, славитПокровителя столицы.Люди веселятся. ЕдутВсадники и экипажи.Много крошечных фигурокВыписано со стараньем.Кто сидит, а кто ленивоНа траву прилег. Смеются,Пьют, едят, болтают, шутят.Парни, бойкие девицы,Горожане, кавалеры.И над всем над этим — ясныйЦвет лазури… Гойя словноВсю шальную радость сердца,Мощь руки и ясность глазаПеренес в свою картину.Он стряхнул с себя, отбросилСтрогую науку линий,Ту, что сковывала долгоДух его… Он был свободен,Он был счастлив, и сегодняВ «Ромерии» ликовалиКраски, свет и перспектива.Впереди — река и люди,Вдалеке — на заднем планеБелый город. И все вместеВ праздничном слилось единстве.Люди, город, воздух, волныСтали здесь единым целым,Легким, красочным, и светлым,И счастливым.

…Вот что день за днем рисуетГойя. Делает наброски.Выпускает на бумагуИз пылающего мозгаДемонов, драконов, духовС их крысиными хвостами,Головами псов и жабьимВзглядом. И все так же АльбаСреди них. Ее он пишетС яростным остервененьем.Сладостно ему и больноРисовать ее. Но этоНовое безумство лучшеПрежнего, что зверской больюГрудь и мозг его терзалоВ дни, когда сидел он, думалИ не мог уйти от страшныхМыслей… Нет, пока он пишет,Можно быть безумным, ибоРадостно и прозорливоЭто исступленье. Счастлив,Кто его сполна изведал.И потому так жадноОн рисует.

…Ну, а сам решил другое:Да, как раз теперь священныйТрибунал он нарисует.В тишине, в своей эрмите,Он изобразит монахов,Обожравшихся фрайлукос,Тех, что смотрят сладострастноКак в немыслимых мученьяхЖертва дрыгает ногамиНа помосте. По-иномуИ правдивей он напишетГаротированных. ТакжеНарисует он эль кокоПугало, кошмар, виденьеОмраченного рассудка,Черную и злую буку,Ту, которой нет на светеИ что все же есть.

(Перевод Л. Гинзбурга)

ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ «ИСПАНСКАЯ БАЛЛАДА»

…И отправился в ТоледоДон Альфонсо с королевой,Со своей красивой, юнойКоролевой. Но известно,Что любовь сбивает с толку,Ослепляет. И влюбилсяОн в прекрасную еврейкуПо прозванию Фермоза.Да, звалась она Прекрасной,И недаром. И вот с ней-тоПозабыл король АльфонсоКоролеву.

…На семь лет король АльфонсоСо своей еврейкой в замкеЗаперся. Не расставалсяНи на миг. Ее любил онТак, что бросил все заботыО Кастильском королевствеИ себе самом.

…И тогда решили грандыПоложить предел кощунству,Недостойному монарха.Пробрались они в тот замок,Где жила его еврейка,И ее на возвышеньеУмертвили. И погиблиТакже все, что были с нею.

…Бертран пел:

Ни пир веселый, ни любовьМне так не растревожат кровь,Как гул военной вьюги.A lor! A lor! Руби! Коли!Пусть падают на грудь землиИ рыцари и слуги!Ржут кони, сбросив седоков.«Сюда! На помощь!» — слышен зов.Кровь обагряет зелень трав.Со всех концов, со всех сторонПредсмертный раздается стон.Хрипит изранненый, упав,Заря победы — впереди!А у поверженных в груди,Насквозь пробив надежный щит,Копье безжалостно торчит.

У слушателей дух захватывало от восторга. A lor! Аidatz! Руби! Сюда! На помощь! Весь старый замок гудел кровожадным вдохновением рыцаря Бертрана, сладострастием убийства.

Каноник дон Родриго лучше остальных мог оценить воодушевляющую силу звучных провансальских стихов. Но не восхищение, а ужас возбуждали они в нем.

Содрогаясь, смотрел он на лицо короля, которого любил, как родного сына. Да, vultu vivax — Родриго метко обрисовал дона Альфонса, его лицо с ужасающей ясностью отражало движения души. И сейчас оно отражало неприкрытую жажду убийства, разрушения, то злое начало, о котором постоянно толковал Муса.

Дон Родриго закрыл глаза, чтобы не смотреть больше на лица этих рыцарей и дам. И тут к нему пришло ошеломляющее сознание, что лучше бы его духовному сыну Альфонсо еще месяцы и годы пребывать в греховном союзе с упорствующей в своей ереси еврейкой, нежели быть заодно с благочестиво алчущим крови воинством божим.

….. «Часто слышал я свист стрел над моей головой и не дрогнул ни разу; но когда я слышу шелест ее платья, трепет проходит у меня по всему телу. Часто слышал я трубы наступающего врага, но оставался холоден телом и душой; когда же я слышу ее голос, всего меня обдает жаром.»

…В голове у него звучали слова Абеляра: «То были дни, когда я познал, что значит — страдать; что значит — стыдится; что значит — отчаятся».

(Перевод И. Горкиной и Р. Розенталь)

ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ «ЛЖЕ-НЕРОН»

…В произведениях поэтов и философов были прекрасные стихи, возвышенные изречения, слова, звучавшие глубоко и красиво: «Восток, глубина, красочность, гуманность, мудрость, фантазия, свобода», — но слова и стихи не утешили его. В действительности ко всем этим понятиям примешивались грязь и кровь. Гордые, утешительные слова поэтов были только покровом, за которым скрывались кровь, грязь, горе. Слишком тонким покровом: взор мудрого проникал сквозь него.