Александр Степанов - Семья Звонаревых

Часть первая

1

На старых часах, что на углу Ново-Спасского переулка, без четверти одиннадцать. Минутная стрелка, будто указательный палец, показывает на потемневшую от времени вывеску: «Починка и перелицовка. Платье, пальто, корсеты. Мадам Девяткина». Вывеска покосилась, держится на одном гвозде и от ветра бьёт жестью по тёсовой обшивке стен небольшого одноэтажного дома.

Тихо. Прозрачный голубоватый свет белой петербургской ночи мягко освещает узкий переулок, маленькие деревянные домики, покосившиеся заборы, заросшую крапивой и бурьяном улицу, круглую тумбу с обрывками пожелтевшей от времени афиши…

По переулку идёт человек в чёрной косоворотке, в накинутом на плечи поношенном пиджаке, держит в руках небольшой фанерный чемоданчик, в каких обычно мастеровые носят свой инструмент. Козырёк низко надвинутого на лоб картуза скрывает чуть прищуренные настороженно-внимательные глаза. У дома Девяткиной человек замедляет шаг, поправляет на плечах пиджак, будто невзначай оглядывается – и толкает легко отворившуюся калитку палисадника.

Небольшая комната с синими в белую полоску обоями освещена настольной керосиновой лампой на высокой бронзовой подставке. Окна, закрытые наружными ставнями, изнутри плотно завешены. На столе остывающий самовар, стаканы с недопитым чаем, баранки, наколотый мелкими кусочками сахар. У самовара – молодая женщина в тёмном платье с белым кружевным воротничком. Густые волосы собраны в высокую причёску, нежные пушистые брови срослись на переносице над внимательными, чуть прищуренными серыми глазами. Рядом с ней мужчина средних лет с побитым оспой лицом, с рыжеватыми прокуренными усами. Его маленькие проницательные глаза почти скрыты нависшими выгоревшими бровями. В дверях, прислонясь к притолоке, стоит молодая белокурая девушка в гимназической форме, дочь хозяйки Алёнка. На старой кушетке устроился парень в поношенной синей косоворотке. На коленях у него кошка, серая, пушистая, блаженно жмурится, нежно посматривая на ласкающую её большую, в мозолях руку.

Всего в комнате семь человек. Все слушают тихую, но взволнованную речь молодого мужчины с горячими голубыми глазами, в белой, свежевыглаженной рубашке.

– …Я, конечно, согласен с тем, что нам сказала сейчас товарищ Клава. Время нынче тяжёлое, почище девятьсот пятого года. Фараоны совсем осатанели: хватают, кто под руку подвернётся. Тюрьмы забиты, но и этого им мало. Они, верно, решили заселить весь Туруханский край – куда сосланы товарищи из нашего Петербургского комитета, а также из Московского, Ивано-Вознесенского. Но именно сейчас, как никогда, нужна наша сплочённость. Как никогда, мы должны быть активны и осторожны в то же время. Помнишь, Филипп Иванович, – обратился он к рябому мужчине, – как мы в пятом году на тачке прокатили своего генерала Майделя? Ты тогда ещё у нас работал… Артиллерийское управление с перепугу согласилось почти со всеми нашими требованиями, а Майдель богу душу отдал…

– А после этого что было, Алексей, забываешь? – сиплым басовитым голосом проговорил Блохин. – Почти половину завода арестовали. Да и мы с тобой чудом только уцелели. Молись Николаю-Угоднику, что тифом вовремя заболел.

– Вот – слышу речь не мальчика, а мужа!

Все повернули головы на этот голос.

В дверях стоял мастеровой с чемоданчиком. Он поставил его к стенке, снял пиджак, повесил на спинку стула, снял картуз, провёл рукой по густым, с сильной проседью волосам и только тогда шагнул к столу навстречу улыбающимся ему людям.

– Здравствуйте, товарищи!… Здравствуй, Клавочка, Филипп Иванович… Алешка Фомин… Петро и ты, Денис… Здравствуйте. Если бы Вы знали, как я рад Вас всех видеть…

– Иван Герасимович, дорогой наш, а мы-то… – пробасил Блохин, обнимая и похлопывая прибывшего по спине. – Можно сказать, все жданки поели, ожидая. С приездом…

Клава подошла к Аленке, провела нежной рукой по её волосам:

– Ну, Алёнушка, иди на работу, смотри в оба.

Хорошо, тётя Клава, мама всё сделала, как Вы велели. А я ей на помощь. – И, зардевшись от радости, что ей, как большой, поручено ответственное задание, выскользнула из комнаты, плотно прикрыв дверь.

– Во-первых, товарищи, Вам привет от Ленина… – услышала Клава голос Ивана Герасимовича. – Тихо, тихо, без шума… Он жив, здоров и работает, как всегда, день и ночь. Когда отдыхает, просто и не знаю. Владимиру Ильичу очень трудно на чужбине, одиноко без своих близких товарищей. Вокруг гуляет море социал-шовинистической стихии. Но он энергичен, бодр, полон веры в нашу близкую победу. Революция не за горами, она наш завтрашний день, товарищи. Ну, а сегодняшний день? Утро его загорается в пожаре войны. Да, товарищи, Россия – накануне войны…

Клава слушала тихий и уверенный голос Ивана Герасимовича в этой маленькой, с дешёвыми обоями комнате на окраине Петербурга, и в голосе своего товарища она слышала слова и мысли великого человека, от которого совсем недавно приехал Иван Герасимович.

Клаве представилась огромная Россия, несчастная, любимая её родина. Нищая, голодная, обобранная кучкой именитых проходимцев, она билась, задыхалась в нужде и отчаянии. Как щупальца жадного, ненасытного чудовища – спрута, протянулись к России руки капиталистов Англии, Франции, Германии. Русская медь, уголёк, золотишко, пшеница – давай, греби, неси, заталкивай в ненасытную глотку. И всё мало, мало… Теперь дорвались до главного – подавай им крови, крови человеческой, жизни людской на их пиршество.

– …И мы, – слышит Клава, – должны разъяснять это народу – рабочим, крестьянам и армии. Многие из нас пойдут на фронт, и наша задача – нести ленинское слово, множить наши силы…

И Клаве вспомнились небольшая уютная комната на тихой улочке в Польше, письменный стол, заваленный книгами и рукописями, и стремительно движущаяся по листу бумаги ленинская рука. Мягкий зеленоватый свет настольной лампы освещал лицо Владимира Ильича, голову, его необыкновенный лоб гения. Но особенно в памяти осталась эта стремительно скользящая по листу бумаги рука, из-под пера которой рождались слова, мысли, пламенные ленинские призывы, что несли потом через все полицейские кордоны на родину его товарищи по партии, простые борцы революции, такие как Иван Герасимович, она, Клава Страхова, многие другие, и передавали в свою очередь тоже товарищам, как сейчас передаёт Иван Герасимович Блохину, Фомину с военного завода… А они понесут дальше и дальше. И ленинская живая мысль будет биться в сердце каждого простого человека.

2

В эту ночь в квартире Звонарёвых появились жандармы.