Сергей Бортников - Операция «Юродивый»

Сергей Бортников

Операция «Юродивый»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Часть 1

Годы предвоенные

14 сентября 1935 года Совет Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление о строительстве двух новых ГЭС – Рыбинской и Угличской. Специально для выполнения этой задачи в системе НКВД создали так называемый Волголаг, где отбывали наказание люди, осужденные в основном по политическим статьям. Именно им предстояло возвести на величайшей русской реке комплекс гигантских гидротехнических сооружений, в результате деятельности которых на карте СССР должно было появиться самое крупное в мире рукотворное море. Для этого планировалось пустить под воду старинный город Мологу, фабричный поселок Абакумово, свыше восьмисот сел, тысячи и тысячи гектар плодородной поволжской земли.

Руководить Волгостроем назначили майора госбезопасности Владимира Дмитриевича Журина, который сам в 1930 году получил десятилетний срок, участвовал в строительстве Беломорканала, но вскоре был досрочно освобожден.

В заместители ему отрядили еще одного старого чекиста – Якова Давыдовича Рапопорта.

И пошло-поехало!

По странному стечению обстоятельств, в тот день, когда в Москве принимали историческое решение, в некогда уездном городе Весьегонске, три четверти которого тоже попадало под затопление, явился на свет странный мальчик. Нет, поначалу ничего особенного в его поведении ни медики, ни родители не замечали. Пацан как пацан. Здоровый. Крепенький – недаром 3 кг 500 г родился. Правда, со временем выяснилось, что дитя – не слишком разговорчиво и малоподвижно, но это ничего – бывает!

Настоящие чудеса начали происходить после того, как Ваня сказал первое слово. В тот день в дом его родителей нагрянули взрослые дяди в форме и спешно объявили: «Вы подлежите переселению!»

Заплакала бабушка, схватился за сердце дед, с первых дней жизни внука установивший с ним какой-то особенный, совершенно неземной контакт.

А годовалый Ваня, доселе не знавший даже слова «мама», вдруг приподнялся в самодельной деревянной кроватке и четко произнес: «Не поеду!»

Лейтенант госбезопасности Павел Вялов, руководивший местным отделением НКВД, испугавшись до глубины души, сразу выбежал на улицу и начал незаметно креститься. Так, на всякий случай, ибо в Бога он не верил. Причем совершенно искренне. Не по принуждению руководства, как другие товарищи.

В тот же вечер в Инстанцию[1] полетело донесение о странном младенце, открыто выражающем своё несогласие с политикой партии и правительства. Высокое начальство лейтенанту не поверило, но все же посоветовало взять Ваню под неустанное наблюдение. Кабы чего не вышло!..

Вскоре Вялов заработал повышение и перебрался в новоявленный областной центр Калинин[2] – так с 1931 года стала называться его родная Тверь.

Но о Ванечке не забыл. Регулярно получал информацию о всех его проделках из уст младшего лейтенанта Сокола, которого сам рекомендовал начальству на своё место в Весьегонске.

Последний раз они виделись позавчера, когда Степан приезжал на очередное совещание, посвященное усилению борьбы с врагами народа. В Калинине их тоже нашлось немало: только в текущем году расстреляли 307 душ. А до 1 января ещё два месяца!

…Выглядел Сокол неважно. Был бледен. Устал. Растерян. На вопрос «Что случилось?» ответил: «Вчера заходил к Ванечке. Спросил, что будет со мной?» «Ты сойдешь с ума. Скоро!» – ответил тот.

Одолеваемый тяжелыми предчувствиями Вялов медленно шагал по длинному слабоосвещённому коридору, направляясь в кабинет нового начальника областного управления НКВД Александра Викторовича Гуминского, недавно назначенного вместо Вячеслава Ромуальдовича Домбровского, тоже оказавшегося «врагом народа», и терялся в догадках, за что ему – рядовому сотруднику госбезопасности – такая милость.

– Разрешите?

– Да, конечно, входи Павел Агафонович.

– Вызывали?

– Вызывал, Паша, вызывал… Хочу поздравить тебя с наступающим праздником – 20-й годовщиной Великого Октября…

– Спасибо! Взаимно.

– И поговорить, так сказать, откровенно, по душам… Ты ведь парень местный, а я всю жизнь в Смоленске, – вашей специфики не понимаю.

– Какая тут специфика, Александр Викторович? Что у вас, то и у нас… Хрен редьки не слаще…

– Скажи мне, лейтенант, ты сам веришь в эту бесовщину? – Гуминский неожиданно перевел разговор в иную, чуть ли не запретную, плоскость.

– Какую?

– Имею в виду Ванечку Парфёнова.

– Не знаю такого!

– А как же твой рапорт насчет пацанёнка, отказавшегося покинуть затопляемую территорию?

– Ах, вот вы о чём…

– Вспомнил?

– Так точно! Это случилось в октябре прошлого года. Именно тогда к нам в отделение из райкома поступили списки тех, кого в первую очередь надлежало уведомить о грядущем выселении. Выполняя задание, я наведался, в том числе и к неким Парфёновым. Согласно документам, в доме были прописаны пять человек: Глеб Васильевич, тысяча восемьсот девяностого года…

– У тебя хорошая память!

– Не жалуюсь, Александр Викторович.

– Продолжай!

– …Его супруга Евдокия Арсеньевна – она на год младше, если не ошибаюсь.

– Не ошибаешься, – подтвердил начальник, предварительно заглянув в какие-то бумаги, беспорядочно разбросанные на столе.

– Их сын Николай с женой Прасковьей. Ну и внук – Ванечка. Родители мальчика в то время были на работе… Мы вошли, зачитали постановление: «Покинуть дом в такие-то сроки», а малец вдруг возьми и ляпни: «Не поеду!» Четко так, уверенно, словно взрослый… После я установил, что до этого момента Ванечка вообще никак не разговаривал, некоторые даже считали его немым от рождения… – Вялов вдруг вспомнил свою реакцию на выходку младенца и покрылся липким потом: а вдруг кто-то видел, как он крестился, и донес руководству? Что делать тогда: сейчас же признаваться в своей минутной слабости или всё отрицать? – Разрешите закурить?..

– Да-да, угощайся! – Гуминский пододвинул к нему только что распечатанную пачку «Беломорканала» знаменитой ленинградской фабрики имени Урицкого, из которой никогда ранее не куривший лейтенант вытащил одну папироску и, не медля, прикурил. После чего закашлялся, быстро погасил окурок и мысленно поклялся больше никогда не прикасаться к этой гадости.