Валерио Манфреди - Последний легион

Валерио Массимо Манфреди

Последний легион

Я хотел бы поблагодарить Карло Карлеи и Питера Рейдера, которые помогли мне превратить идею в данный роман с учетом пригодности его к переделке в киносценарий; их вклад значительно обогатил эту историю.

ПРОЛОГ

Все это — воспоминания Мирдина Эмриса,

друида из священного Глевского леса, —

римляне называли его Меридием Амброзином.

Я взял на себя задачу записать их, чтобы те,

кто будет жить после меня, не забыли о событиях,

которым я был последним свидетелем.

Я давно перешагнул порог предельного возраста и не могу объяснить, почему моя жизнь все не прекращается, почему она так превысила пределы, обычно отпускаемые природой человеческим существам. Возможно, ангел смерти просто-напросто забыл обо мне, а возможно, он решил дать мне еще немножко времени, чтобы я успел раскаяться в своих многочисленных грехах, и грехах довольно серьезных. Впрочем, это всего лишь самонадеянное предположение. Я всегда страдал непомерной гордыней из-за ума, дарованного мне Господом, и я позволял себе — из чистого тщеславия — даже сочинять небылицы о собственном ясновидении, и даже о том, что якобы обладаю силами, которыми может обладать лишь Высший Творец, и о том, что меня защищают Его слуги… да, и все это — чтобы утвердиться среди людей. Ох, да, я даже посвятил себя запретным искусствам, я записывал древние языческие молитвы жрецов, живущих в этих землях в стволах деревьев… И все же я верю, что не творил зла. Какое зло может быть в том, чтобы слушать голос нашей древней Матери, голос самой Природы, и голос ветра, шумящего в ветвях, и песни соловьев при луне, или журчание весенних вод и шелест сухой листвы, когда холмы и долины одеваются в сияющие одежды осени, и этот тихий солнечный закат предвещает наступление зимы?..

Сейчас идет снег. Большие белые снежинки танцуют в неподвижном, воздухе, и безупречный покров одевает холмы, что возвышаются за этой молчаливой долиной, и эту уединенную башню. Интересно, похожи ли Долины Вечности на это место? Если они таковы, смерть может оказаться желанной, и мысль о последнем приюте не испугает.

Как много времени прошло! Как давно были те кровавые, шумные дни ненависти и войны, судорог умирающего мира, который я считал бессмертным и вечным, и гибель которого увидел собственными глазами… Теперь, когда я готовлюсь совершить последний шаг, я ощущаю потребность записать историю этого рушащегося мира и рассказать, как последнее семя подгнившего дерева очутилось в этой далекой стране, где оно пустило корни и дало начало новой эры.

Я не знаю, достаточно ли времени отпустит мне ангел смерти, не знаю я и того, выдержит ли мое старое сердце напор чувств, оживленных воспоминаниями, — ведь эти чувства едва не разорвали меня на части, когда я был куда моложе; но не позволю себе ослабить старания. Я однажды видел это издали, но я думал, что эта картина навсегда стерлась из моей памяти, поблекла, как блекнут постепенно древние фрески.

Я думал, что взять перо и коснуться им чистого листа пергамента — это все, что нужно, чтобы восстановить историю, выпустить ее на свободу, как вырывается на свободу река в дни таяния снегов, — но я ошибался. Сначала я должен пробудить образы, восстановить всю силу их цвета, оживить лица и голоса, наполнявшие те далекие годы. Я должен также воссоздать то, чего не видел собственными глазами, как драматург проигрывает в уме сцены и события, в который сам не принимал участия.

Сейчас на холмы Карветии падает снег. Вокруг все бело и тихо, и последний свет дня медленно угасает…

Из народов, далеких друг другу, ты создал единство.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

Дертона, полевой лагерь легиона Nova Invicta,

Anno Domini 476, 1229 год по основанию Рима.

Солнечный свет просочился сквозь облака, накрывшие долину, и кипарисы внезапно выпрямились, словно стражи, стоящие на гребнях холмов. На краю скошенного поля вдруг на мгновение возникла тень, согнувшаяся под вязанкой хвороста, — и тут же снова растаяла, как сон. Откуда-то донесся крик петуха, возвестивший начало очередного серого, свинцового дня, — но звук мгновенно заглох в густом тумане. Ничто не способно было проникнуть сквозь эту плотную завесу, кроме человеческих голосов.

— Проклятый холод.

—Да уж, сырость пробирает до самых костей.

— Это все туман. В жизни такого тумана не видывал.

— И я тоже. И еще я не вижу нашего завтрака.

— Ну, может, ничего съестного и не осталось.

— Даже капли вина, чтобы мы могли согреться?

— И еще нам не платят уже третий месяц.

—Я больше не желаю такое терпеть, с меня достаточно. Чуть ли не каждый год — новый император, а варвары захватили все ключевые посты, да теперь еще и это: какой-то сопляк на троне Цезаря! Тринадцатилетнее отродье, не способное даже поднять скипетр, — и кто-то предполагает, что оно должно завоевать мир! Ну, западную часть, по крайней мере. Нет, это не для меня, я намерен смыться. Как только смогу — сбегу из этой армии и отправлюсь своим путем. Найду себе маленький островок, где можно разводить коз и варить сыр. Не знаю, как вы, а я уже все решил.

Легкий ветерок прорвал пелену тумана, и стала видна группа солдат, съежившихся вокруг жаровни. Это были караульные, ждавшие смены. Руфий Ватрен, испанец из Сагунтума, повернулся к своему товарищу — единственному, не произнесшему ни слова жалобы:

— А ты что скажешь, Аврелий, ты со мной согласен?

Аврелий ткнул в жаровню концом меча, тем самым, оживив пламя, тут же взметнувшееся вверх и выбросившее в молочный туман фонтанчик искр.

— Я всегда служил Риму. Что еще я могу делать?

Над группой повисло долгое молчание. Мужчины переглядывались, внезапно охваченные чувством тревоги.

— Он никогда не выпускал из рук меч, — сказал Антоний, старший офицер. — Он всю жизнь провел в армии. Он даже не помнит, чем занимался до того, как стал солдатом. Он просто не знает, как это — жить по-своему и делать что-то другое. Верно, Аврелий?

Он не дождался ответа, однако в свете ожившего огня увидел печальное лицо Аврелия.

— Он думает о том, что нас ждет впереди, — заметил Ватрен. — Мы вновь овладели ситуацией. Если можно верить тому донесению, которое я слышал, отряды Одоакра взбунтовались и атаковали Тицинум, где скрывался отец императора, Орест. Говорят, он направляется в Пласенту, и что он рассчитывает на нас, надеясь, что мы заставим тех варваров образумиться и послужим опорой для пошатнувшегося трона юного Ромула Августа. Знаете, я не уверен, что на этот раз нам удастся это сделать. Если хотите знать, что я думаю, так вот: я всерьез в этом сомневаюсь. В те три раза, когда…