Алексис Бувье - Кредиторы гильотины

Алексис Бувье

Кредиторы гильотины

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Глава 1. Что происходило на площади Ла-Рокетт в одну ноябрьскую ночь

Только что пробило два часа утра. Погода была сырая и холодная, и сквозь густой туман слышался только глухой шум толпы, собравшейся на площади Ла-Рокетт.

Туман был до такой степени густым, что уже в трех шагах ничего не было видно. Агенты полиции с трудом сдерживали любопытных, не позволяя им приблизиться к тому месту на площади, где работали шесть человек. Они ставили эшафот, на который рано утром должна была упасть голова Корнеля Лебрена.

В тумане едва виднелись два красных фонаря, светивших рабочим.

Ночь, туман, гул толпы, стук молотков, моросивший мелкий холодный дождь – это была довольно мрачная картина. Кровь застывала в жилах, и человек невольно вздрагивал от ужаса. Холодный пот прошибал его в самом теплом платье.

Публика, присутствующая обычно на казнях, была вся в сборе – бледные лица со впалыми щеками, с мрачным огнем в глазах, худые фигуры в одних холстинных блузах. Раздававшиеся голоса были хриплыми от водки. Тут же находились женщины, молодые девушки, матери с грудными детьми, посиневшими от холода.

Большая часть этих людей уже не один раз приходила в этот самый час смотреть подобные зрелища. Казалось, они все были знакомы между собой. В толпе слышались крики носильщиков.

Обычные посетители разговаривали между собой таким образом:

– А, это вы? Здравствуйте! Я видел вас, когда казнили Лапомаре.

– Да, я никогда не пропускаю казней.

– Точно так же, как и я.

– Да, я вас припоминаю – мы были вместе.

– Сегодня нам будет лучше видно.

– О, сегодня не будет так много народа.

– Да, если бы не привычка, я тоже не пришел бы. Погода ужасная.

– А этот не то, что Лапомаре, – тот был молодец.

– Да, такие попадаются редко.

Уличный мальчишка, уже с вечера взобравшийся на дерево, говорил другому, сидевшему на соседней ветке:

– Мне здесь очень удобно. Если туман пройдет, то я увижу все отлично. Его последняя улыбка будет моей.

– Зачем тебе это?

– А как же! Мне завидно.

– И мне тоже.

– Я бы показал, как себя вести, если бы меня казнили… По правде сказать, наверное мучаешься недолго, всего какую-нибудь секунду… шее станет холоднее – и все кончено…

Находящаяся на другой стороне площади молодая девушка с голубыми глазами и нежным цветом лица обращалась к молодой матери, державшей за руку своего ребенка:

– Моя милая, – говорила она, – я боюсь только одного: чтобы его не простили.

– О, этого нечего бояться – эшафот выстроен, и он будет казнен.

– Мне говорили, что он просил о помиловании.

– Нет, он даже не подал кассацию. Говорит, что невиновен.

– Они все говорят это. Трусы, как все мужчины.

– Бедная женщина, как ужасно он зарезал ее!

– О да, негодяй! Поэтому я и хочу посмотреть ему в лицо.

Ребенок, которого мать держала за руку, начал кричать.

– Замолчишь ли ты? – рассердилась его мать. – Берегись! Если ты не будешь умницей, то не увидишь, как ему отрубят голову.

В это же время один любопытный, забравшийся на стену, говорил своему соседу:

– Ты знаешь, что он сказал? – «Я пойду на казнь с тем же спокойствием, с каким выслушиваю ваш приговор. Только одни преступники боятся вечности».

– Это все фразы. После «Лионского курьера» они все говорят так. Вот пьеса, которая испортила всех казнимых… Посмотрим, будет ли он разыгрывать невинного на эшафоте.

– Если он струсит – я свистну.

– И я тоже.

Вдруг в толпе поднялся шум. Мальчишки закричали:

– Солдаты! Солдаты!

На площади появился отряд национальной гвардии, затем жандармы окружили эшафот, еще окутанный туманом. В течение нескольких минут слышны были только крики, рев и брань, которые разбудили осужденного в его камере. Затем наступило молчание, прерываемое только глухим ропотом толпы.

В одном из углов площади, около входной двери в тюрьму Ла-Рокетт, позади первой линии жандармов, почти возле ног их лошадей, стояли, прижавшись к стене, двое мужчин. Они были одеты в теплые пальто с воротниками, поднятыми не столько от холода, сколько для того, чтобы избежать внимания любопытных.

Мужчины стояли молча, прижавшись друг к другу и держась за руки.

Каждый вечер последней недели эти двое являлись к продавцу вина, жившему на углу улицы Фоли-Реньо, и каждый вечер они спрашивали, приходили ли рабочие на площадь строить эшафот. В этот вечер им ответили: «Да». Они побледнели и переглянулись, затем пожали друг другу руки, как бы желая придать себе мужества. Наконец один из них с усилием сказал продавцу вина: «Благодарю вас!»

Затем они молча вышли и прошли на улицу Фоли-Реньо, где остановились у маленького домика без номера – странной постройки мрачного вида.

Перед дверью этого дома их ждала телега, на которую накладывали бревна и доски. Когда телега была нагружена, она отправилась на площадь Ла-Рокетт. Два незнакомца последовали за ней.

Был час ночи. Два незнакомца стояли у мокрой стены, не обращая внимания на грязь, не обмениваясь ни одним словом.

В четыре часа утра один из рабочих, строивших эшафот, подошел к ним.

– Господин Винсент? – шепотом спросил он. Тот, что казался старше, ответил:

– Это я. Что вы хотите?

Тогда помощник палача прошептал:

– Я пришел от имени… кого – вы знаете… сказать вам, что все условлено… Позволение вам дано.

– Благодарю, мы придем.

Помощник сразу же вернулся к эшафоту, а тот, кого он называл Винсентом, сжал руку своего спутника и сказал ему:

– Ну, Шарль, скоро все будет кончено. Теперь нам необходимо все наше мужество.

– Не беспокойся обо мне.

Незнакомцы снова заняли свои места. Эта неподвижная пара выглядела странно. В то время как окружавшие их люди дули себе на пальцы, чтобы хотя бы немного согреться, они, казалось, не обращали никакого внимания ни на холод, ни на туман, не чувствовали времени. Они не слышали ропота толпы, не обращали внимания на толчки.

Когда раздался первый удар часов, оповестивший, что уже семь утра, они вздрогнули, словно пробудившись от сна. Туман почти рассеялся.

– Боже мой, – вскрикнул один из мужчин, с ужасом хватая за руку своего спутника.

Последний взглянул вперед, и чувствуя, что готов упасть в обморок, сделал над собой усилие, чтобы победить слабость…

Дело в том, что оба они увидели очень мрачное зрелище. Перед ними волновалось целое море бледных лиц, и в середине этого моря возвышался, словно остров, эшафот, протягивая свои две красные руки. Подавляя слабость, старший из двух незнакомцев, Винсент, взял за руку своего спутника и прошептал ему на ухо: