Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 1 Страница 69

Наутро, разбуженный ударами в доску, собирающими к ранней обедне, я отправился на поиски Прохора. Против ожидания, найти его оказалось непросто, и короткая его записка ничем не помогла. Отчаявшись, я направил стопы свои к оживлённому базару, чтобы совершить покупки, необходимые для украшения моего жилища и, в конце концов, обнаружил его как раз в кипящей глубине огромного рынка у старого порта, торгующимся с каким-то улыбчивым худосочным арабом за шесть штук яркой расцвеченной ткани. Общение, более напоминавшее вольный контрданс, в котором партнёры то сходятся, то двигаются врозь, увлекло обоих, и я невольно залюбовался их яростным чаепитием у кальяна размером с иерихонскую трубу, размышляя, правильно ли я поступил в одном загадочном обстоятельстве. Дело в том, что в блужданиях своих набрёл я в пёстрой толпе на одну показавшуюся знакомой фигуру и, глазея окрест, лишь случайно не ударился о её спину. Немедленно отстав и чуть затерявшись, я издали выглядывал в попытке понять, не обманулся ли в своих предположениях. Следовать вдали, не теряя её из виду, оказалось весьма просто: очень малая примесь европейцев статью и одеждой выделалась на улице среди туземцев как пироскафы среди галер в порту или в лексиконе. Но возможности разглядеть лица мне так и не представилось. Тут уж я едва не бросился вдогонку, чтобы объясниться с этим человеком, но после передумал. Если тот находится в этом городе для встречи со мной, то почему я должен облегчать его задачу, затеянную с неведомой целью? Не найдя доводов разума, я отложил решение до будущих времён, тем более что таинственный незнакомец ночи никак не походил по приметам на этого человека.

– А ты времени даром не теряешь, купец Хлебников! – хлопнул я по плечу бывшего ямщика минут пять спустя, осознав, что дело у торговцев обещает сложиться не скоро, раз каждый принялся чертить чубуками в воздухе им одним понятный расклад.

– Мещанином записан! А купец поневоле. Вишь, какое дело, не желает бусурман давать рассрочку-с, – как ни в чём не бывало, громко отозвался Прохор, даже не повернув ко мне головы, словно бы расстались мы с ним только за завтраком, а не минуло тому полгода. – Брат просил. Я сюда хлеб провожал, а отсюда тряпьё ему пошлю. Так прибытку больше, чем через Царьград торговать. Корабль назавтра плывёт-с, а я третий день сюда хожу как губернский регистратор в присутствие: всё никак не сторгуемся. Сам посуди, тебя нет, кормовые кончились, хоть плачь, надо же мне себя харчами обеспечивать. А то ищи-свищи меня у патриархата в Иерусалиме, где нищим суп раздают.

Глядя на его тщательно выбритые лоснящиеся щёки и причёску, надеваемую ярославскими приказчиками перед объяснением в любви, я подумал, что он-то, пожалуй, нигде не забедствует.

Прохор меж тем, вздохнув, поднялся, и жестами приказал отправить товар на судно, на что лавочник захехекал, предложив, насколько я уразумел, вперёд заплатить за ткани. Прохор махнул на него, после чего в ближайшем трактире за пилавом я посвятил его в дела, не упомянув о ночном происшествии.

– Третий месяц торчу тут вороной на оглобле, вот, по-ихнему уже кое-как понимать начинаю. Дорого всё – до слёз. Твои-то авансы в море ещё кончились. Дальше свои-с. Вот-с. – Он извлёк из-за пазухи бумагу, исписанную старательными строчками. – Гляди, к примеру-с, семьдесят копеек за перевоз на берег басурман взял!

– Столько лихач берёт с Невского на Мойку. А тут – на лодке кататься.

– Столько я с тебя взял за сто вёрст, – сказал он, но я не стал опровергать его преувеличений, а он сообщил: – Вместо семидесяти копеек предложил я им в морду.

– На каком же языке? – рассмеялся я.

– Это на любом понятно, – выставил он кулак. – Когда к носу. Гривенник за лодку ему дал, и сам правил, вот до чего издержался-с. А когда турок полез возмущаться, я ему втолковал, что это он ещё мне должен полтинник за то, что я его обратно на берег отвёз. Суди сам: гривенник – лодка, ещё один – подача, а семьдесят доставка. Полтинник и выходит. Да я покажу тебе его. Такой, в чалме. Мусселиму на меня наябедничал, пришлось отдать.

– Знаешь ты, кто спрашивал меня в консульстве? – спросил я его, кончив с обрядом назначения его в секретари, и приняв от него подробный счёт понесённых расходов.

– Как кто-с? Я. Записку оставил. И, допустим, Артамонов, бестия, заявился, ждёт вас.

Вот значит как. Выходит, зрение не обмануло меня поутру, когда заподозрил я его в схожей фигуре.

– Ты что ж, беседовал с ним?

– Вот ещё, – сдвинул он картуз на затылок. – Я к нему человека приставил, приглядывать. Здешний один, бездельник, рухлядью напротив торгует. Ширинка на голове. Не постоянно, а так. Чтоб, если что – сразу к ногтю-с.

– Зачем он здесь?

– У консула сказывали – вас ищет, о деле молчит. Я покажу, где стоит. Ещё с Одессы его заприметил, мы на разных кораблях плыли, в Царьграде упустил его, а тут с неделю тому гляжу – стоит, щурится, кот, в разные стороны. Должно, приноравливается, какие пейзажи малевать.

Я рассмеялся, но продолжил расспросы, после чего, выдав ему сто пятьдесят пиастров, велел сегодня же кончить все торговые дела и устраиваться в гостинице подле меня, где отвели ему комнатку в первом этаже флигеля. Уже хотел я идти, но он вдруг спросил вдогонку:

– А знаешь, что говорят про него? – И не дожидаясь от меня ответа, продолжил: – Наследник он знатный. Да не повезло ему. Дядя нынешнего князя, Степан Ерофеевич, вздумал чертей копать на Арачинских болотах. А Андрей Петрович не дал.

– Кто такой Андрей Петрович? – недовольно отозвался я.

– Да кто, Артамонов-старший и есть, отец этого мазилы. Женат он был на двоюродной сестрице того Степана, так что какие-никакие, а родственники. Но Степан-то жил в усадьбе, под боком у болот, а Артамоновы в Одессе. Андрей этот Петрович землю получил с приданым, да земель там столько, что поначалу границами не шибко интересовались. А тут ещё – болото. Ну и чем-то они не сошлись. А вернее, сшиблись как два барана. Степан, кажется, доказывал, что кусок болот на его земле, тот – ни в какую. Пошла тяжба, да пока суд да дело, Степан начал осушать топь со своего-то края, что ближе к усадьбе, а о нём пустили какой-то дурной слух, мол, неженатый и всё с племянником куда-то плавает, м-да… дрянной, слышь, слушок-то… да так, что назначили комиссию чуть не от самого Ришелье, делу, вишь ты, ход дали. Кто пустил – неведомо, а он и потянул на Андрея Петровича. Кто кого на дуэль позвал, я не знаю, только Степан своего родича убил, а тот его ранил. Этот-то, ваш Владимир, совсем мальцом был, а через год-другой и Степан Ерофеевич помер. Потом, снова, года не минуло – и мать Владимира, ну то есть кузина Степанова, померла, так что нынешний князь и взял мальчишку на попечение. Осталась за ним земля, а дом в Одессе вроде как за долги продали, хотя кто его знает. Да это всё чепуха, а вот что главное. – Прохор с диким блеском в глазах вдруг покосился по сторонам, в два шага сблизился со мной и зашептал хрипло и быстро, словно боясь, что здесь кто-то подслушает русскую речь. – Слушай: считали, что Степан от той раны кончился, а только зря то. Потому как рана на нём иного сорта – болото его сгнобило, язвами изошёл, спалил его тихо адский огонь, а мораль – не копай чертей, сермяга.