Юрий Сергеев - Становой хребет Страница 9

Худенькая и длинная Ольга жалась к матери, провожая за ворота братьев. Звонко прокричала вслед:

— Егорка! Про гостинцы не забудь.

Он оглянулся с улыбкой.

— Помогай дома, коза, — тёплая любовь к сестре разлилась в груди — неприласканная девка растёт, только и знает работу.

Пронька, возбуждённо сверкая глазами, ловко вертелся в седле, гуртуя скотину и залихватски щёлкая бичом. Вырвались на волю, три бычка и телушка взбрыкивали, ошалело носились впереди.

Харитон Якимов был уже наготове. В подводу запряжена пара сытых лошадей; сыновья, с трёхлинейками за плечами, разминали коней верхом. Марфа вышла из ворот, сзади её стервенел в лае и гремел цепью неугомонный Байкал.

Одета в короткую шубейку и оборчатую юбку, на голове богатая шаль с золотистыми кистями. Отчуждённо взглянула на Егора и вяло улыбнулась. Он нахмурился, беспечно помахивая плёткой, не замечая её, проехал мимо. Засосала сердце неведомая боль и тоска горючая.

— Ты что же не здоровкаешься, Егор Михеич, — не стерпела она, — или забыл?

Он не отозвался. Братаны Марфы были в добром подпитии, у Якова из кармана выглядывала бутылка, заткнутая тряпичной пробкой. При виде Егора, Яков весело ощерился, хлопая по боку пустым рукавом. Попрекнул:

— Долго зорюешь, сосед, чуток не уехали одни.

— Здорово ночевали, станичники, — весело отозвался Егор.

— Слава Богу, спиртику хлебнешь?

— Давай, коль не жалко.

Яков вытянул руками пробку, подал бутылку.

Егор глотнул прямо из горлышка и задохнулся. Брызнули слёзы.

— Гольём подсунул! Не… неразведённый, — еле продыхнул, хучь бы упредили. Ху-у… как огнём внутри взялось. Так и сгореть можно.

— Привыкай, — довольно заржал Спирька, — эдак лучше продирает, зачем воду хлебать да с коня слазить по нужде, на вот, шаньгой загрызи. Да не всю лопай, оставь на закусь.

Харитон Якимов безучастно восседал глыбой на передке, подстелив под себя огромную шубу поверх сена. Степенно перекрестился, хлюпнул губами:

— Но-о… Но, пошли. С Богом!

Четверо погонщиков стронули дюжину перемешавшегося скота. Два бычка сцепились брухаться, роя копытами грязь и взвинчивая хвосты. Пронька подскочил к ним, огрел по мордам кнутом. Бычки взмыкнули и разбежались.

Егор, расслабленный спиртом, оглянулся. Марфа всё так же одиноко стояла у ворот. Что-то вычерчивала носком ичига на оставшейся плешине снега. Руки глубоко засунуты в карманы шубейки, ярким цветком полыхала на солнце махровая шаль.

И опять догнала и охватила гарцующего казака уже закоренелая боль-тоска… «Должно быть, нашла коса на камень, — подумалось ему, — я не могу уступать, она тоже такого калибру. С норовом и командирством. Эх, Марфуша…»

К обеду приметили засёдланную лошадь, обрывающую метёлки травы у зарослей кустарника. Якимов остановил подводу, долго водил биноклем вокруг и велел сыновьям разведать, в чём дело.

Спирька с Егором наперегонки поскакали, с трудом изловили резвую кобылицу под дорогим седлом и ковровой попоной. Рысью вернулись назад. Якимов молча глядел на неё, обгрызая прокуренный ус. На ковре густо ссохлись подтёки крови.

— Яков! Марфа куда ездила позавчерась?

— На охоту…

— Отведи кобылицу подале в кусты и пристрели. Ну, вражье семя! Ну, девка! — И вдруг захохотал: — Вся в меня, стерва! Отжениховался купчик… До русских баб лакомец. Ухайдакала… Не вздумай кому болтнуть, Егор.

— Не скажу, — хмуро отозвался Быков.

Человек тридцать конных гнали через степь напрямки стада орущих овец, табуны отборных лошадей и отъевшихся за лето бычков. По ночам выставляли караулы, за старшего атаманил Якимов. Он сразу ввёл военную дисциплину, не велел пьянствовать и шкодить во встреченных посёлках.

Сам Упрятин укатил на лёгких дрожках вперёд под охраной десяти казаков. Всё пока шло миром, но чем ближе пододвигался город, тем жёстче и осторожней становился Якимов. Коней своих на биваках не выпрягал, только ослаблял упряжь и подвешивал торбы с ячменём им на головы.

Сыновья по очереди дежурили у накрытого непомерным тулупом пулемёта, до рези в глазах вглядывались в осеннюю темь. Егор их подменял, щупал и оглаживал загадочный «Льюис», холодным зверем дремлющий до поры до времени.

Подмывало стрельнуть из неизвестного оружия, отогнать в своё дежурство бандитов и заслужить похвалу казаков. Яков обучал его управляться с пулемётом, потчевал для сугрева и храбрости утаённым от отца спиртом. Есаул приметил пьянство Якова на посту и при всех отхлестал за это кнутом.

Однорукий взбеленился, полез на отца, а с тем и многими руками не совладать. Пришлось казакам крепко связать Якова. В дозоры больше отец его не назначал и грозился прибить за непокорность. Как ни сторожили скот, но лихие воры одной ночью бесшумно отбили от косяка десяток лошадей.

Есаул долго изучал следы, наконец, определил, что конных было всего трое, послал вдогонку за ними двоих опытных и сметливых посельщиков. Через сутки те догнали отряд, привели лошадей вдвое больше.

Вскоре добрались до постоялого двора на окраине Харбина. Разбили скот по загонам и загуляли. Упрятин пил со всеми вместе, прихваливал и обдирал догола помощников в карты, а потом, натешившись их горем, возвращал выигрыш и посылал за водкой.

Егор с Пронькой по молодости лет, а Спирька от язвы не участвовали в кутежах, охраняя ночами загоны. Упрятин сам проверял их службу, обещался хорошо заплатить. И заплатил авансом, не обманул.

Торги ещё не начались. Егор с нетерпением посматривал на дальние улицы, хотелось поглядеть город, побродить в лавках и магазинах, побывать в знаменитом цирке, где, по рассказам творят неимоверные чудеса фокусники, глотают огонь и казачьи шашки, поднимают многопудовые тяжести силачи.

В день открытия ярмарки хлынул народ. С помощью Якимова Егор с выгодой продал свой скот и зашил деньги в облезлую шапку.

5

Яков не раз бывал в Харбине, знал город, как свои пять пальцев единственной руки, и взялся знакомить с ним Егора и Спирьку.

С его слов они узнали, что Харбин сравнительно молод, заложен в 1898 году на берегу реки Сунгари в связи с постройкой Россией Китайской Восточной железной дороги (КВЖД).

Трое казаков начали свой осмотр с вокзала, побывали у огромного здания Железнодорожного Собрания, побродили по примыкающему к нему большому парку и улицам — линиям Корпусного городка, где русские железнодорожники имели свои дома и приусадебные участки.

Средняя часть Харбина именовалась Новым городом, а к нему примыкали районы: Пристань, Нахаловка, Славянский городок, Фу-дзя-дзя — китайский городок и на окраине — Саманный городок.