Николай Поночевский - Искатель. 1977. Выпуск №6

ИСКАТЕЛЬ № 6 1977

Николай ПОНОЧЕВСКИЙ

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Командующий одиннадцатой армией Левандовский приказал сводному Терскому полку под командованием Алексея Христова и комиссара Сергея Волоха поступить на неопределенный срок в распоряжение особоуполномоченного представителя ЧК товарища Терехова Ивана Вениаминовича. Это было в начале апреля, когда армия срочно перебрасывала свои подразделения на Бакинское направление. А сейчас был конец июля…

Три месяца Терехов метался по степям, бросая все силы туда, где, по слухам или по данным разведки, появлялась какая-нибудь банда, и все это время им попадались мелкие офицерские или казачьи осколки деникинской армии… Волох мягко и в то же время настойчиво советовал ему довериться боевому опыту Христова, практически лишенного возможности командовать вверенным ему полком. В конце концов Иван Вениаминович сам понял, что его руководство не приведет к желаемому результату, и скрепя сердце согласился не вмешиваться в руководство полком. Христов потребовал, чтобы ему конкретно объяснили, какая задача поставлена перед ними. Не желавший кривить душой Терехов помрачнел. Его выручил Волох, в нескольких предложениях объяснивший командиру полка, что они ищут известного ему Ропота, который, по имеющимся данным, собирается поднять восстание против Советской власти на Кубани и Тереке, и что их задача — предотвратить готовящееся кровопролитие, ликвидировать Ропота.

Христов надолго задумался. Он многое слышал о противоречащей здравому смыслу деятельности Ропота и не понимал, какие задачи ставит перед собой этот сын священника из станицы Ольгинской.

— А чего он добивается? — пожал плечами Алексей. — Надо ж понять, с какого боку начать операцию по его ликвидации. Ропот, по-моему, не так глуп, чтоб искать удовольствия от стычек с нами.

— Вы правы, — хмуро согласился Терехов. — Он хочет создать здесь свою казачью республику…

— Вот оно что… — Христов задумался. И через некоторое время вновь оживился. — Что же вы раньше молчали! Гонялись за офицериками, которых, как я слышал, Ропот терпеть не может, а главное упустили. — Он лукаво посмотрел на чекиста и комиссара. — Банда Маруси-атамана…

— Меня бабы не интересуют, — поджал губы Терехов.

— Меня они тоже интересуют лишь как бабы, — обиделся Алексей. — Эта банда не просто воюет с нами, а, как я смыслю, действует по какому-то плану. Судите сами: мужиков сейчас в станицах мало, и она сманивает баб, особо девок, заражает своим примером. А из баб можно такой полк создать — армия спасует… Потом эта Маруся уж больно хитро действует… Вешает только советчиков да тех, кто в Красной Армии служил, возвращает станичникам продналоги, будто от произвола большевиков их спасает. Неспроста все это! По-моему, она связана с Ропотом и действует по его подсказке.

Волох был согласен с Алексеем. Но Терехов не желал признавать свое поражение. Спор мог продолжаться долго, но Волох предложил компромисс: Терехову с двумя резервными взводами оставаться в Лабинской и действовать по своему усмотрению, трем эскадронам под общим командованием Христова прочесать всю местность, а отдельному эскадрону Шапошникова, с которым останется и он, Волох, заняться бандой Маруси-атамана. На том и порешили, ибо план устраивал всех…

Чертова баба действовала так, что видавший всякое Шапошников бледнел, когда получал от разведчиков очередные сведения. Совершила дерзкий налет на Родинковку, но, едва эскадрон прибыл туда, объявилась на Чаплыгиной хуторе. Шапошников бросил эскадрон в сторону Армавира, чтобы отрезать ей единственно возможный путь к отступлению, так как со стороны Курганной и Кужорской банду ждали эскадроны Христова, а в Лабинской взводы Терехова. Но она вновь обманула их, появившись в той же Родинковке, где разгромила прибывший с Шапошниковым большой продотряд и в тот же день неожиданно совершила сверхдерзкий налет на Лабинскую. Взводы были разбиты, а сам Терехов отсиживался в огородах. Но в сумерках его схватили, отволокли на майдан и повесили. Сделали это очень поспешно, почти в полной темноте. Веревка попалась ветхая, и он через несколько секунд рухнул на землю. Палачи зачертыхались, грубо подняли его, поставили на ноги. Один из них полез было на дерево, чтобы укрепить новую веревку, как вдруг к ним подъехали несколько всадников.

— Кого это вы? — властно спросил сильный, молодой женский голос.

— Поймали вот… в огородах прятался. По одежде вроде как из главненьких.

Превозмогая слабость, Терехов силился в темноте разглядеть обладательницу властного голоса, но ничего толком не увидел. В это время за околицей прозвучало несколько выстрелов. Всадница живо повернулась в ту сторону, немного помедлила — выстрелы не повторялись.

— Живи, большевичок! — насмешливо бросила она Терехову. — Бросьте его… За мной!

Терехов проводил взглядом всю группу всадников, и силы оставили его — он потерял сознание…

— Ожил? — угрюмо спросил его Христов, когда тот очнулся.

Терехова уже перенесли в помещение штаба, в комнату, которую он сам облюбовал себе и из которой так поспешно бежал, когда увидел за окном стремительно мчавшихся всадников.

— А вот двадцать три красноармейца уже не оживут, — продолжал командир полка. Терехов не видел его лица, так как тот сидел в углу, куда не попадал свет лампы. — Ты говорить можешь?

— Могу, — неохотно отозвался Терехов.

— Как все случилось?

— Не знаю…

— Ну, ну… Твое счастье, что веревка гнилая оказалась…

Через полчаса пришли Волох и Шапошников, которые от уцелевших красноармейцев узнали кое-что о случившемся. Узнали и о позорном бегстве Терехова, которое лишило отряд возможности организовать оборону или совершить отход с боем и с меньшими потерями. Волох отказывался верить рассказам красноармейцев, ведь он отлично знал личную храбрость Ивана Вениаминовича по совместной разведывательной вылазке в тылы Добровольческой армии. Шапошников тоже недоумевал. По дороге к штабу оба решили не говорить всего командиру полка в присутствии Терехова. Алексей с мрачным недоверием выслушал их доклад, хмуря смоляные брови и бросая полные презрения взгляды на молчавшего Терехова.

— Интересно, что это за сатана такая? — не без доли восхищения спросил Алексей. — Какая она из себя? Что говорят?

Шапошников неумело набросал портрет атаманши, ссылаясь на данные Ильи Горбунова. Молодая, красивая, отчаянная, с мужиками не балуется, держится строго… и все.