Юлиан Семенов - Гибель Столыпина

Юлиан Семенов

Гибель Столыпина

«Помогите нам обратить былое поражение в грядущую победу, генерал!»

Двенадцатого декабря 1923 года в Мюнхене в дверь квартиры по Рёмерштрассе, 12, позвонили – просяще и аккуратно.

– Кто? – спросил человек, остановившись возле косяка так, чтобы выстрел, если случится, не мог д о с т а т ь его.

– Ваши друзья из штаб-квартиры национал-социалистской рабочей партии Германии.

Человек открыл дверь; неторопливо, изучающе обсмотрел пришельца – молодой мужчина с высоким лбом, голубые, чуть навыкате глаза; в облике нетерпеливая устремленность, но в то же время и спокойствие.

– Могу я говорить с генерал-лейтенантом Курловым? – спросил незнакомец на чистом русском, с едва заметным прибалтийским акцентом.

– Это я.

Курлов пропустил пришельца в маленькую гостиную, обставленную старой, красного плюша мебелью, предложил садиться возле столика, на котором стояли две початые бутылки молока, тонкая соленая соломка и крекеры; сухо поинтересовался:

– С кем имею честь?

– Меня зовут Александр Васильевич… По-русски… Но вообще-то я немец, Альфред Розенберг… В нашей партии я занимаюсь вопросами международного планирования и теорией и практикой антисемитизма. По поручению фюрера германского народного движения Адольфа Гитлера я Должен задать вам ряд вопросов…

– Это если я соглашусь отвечать, господин Розенберг… Вопрос, как и ответ, – понятия сопряженные, в подоплеке должна быть обоюдность желаний.

– Полагаю, вы согласитесь ответить, ибо наши цели и желания согласуются с вашими, генерал… Крушение большевизма, гибель еврейского интернационала, создание в Европе зоны стабильности – общие для нас с вами задачи…

– А кто это намерен осуществить? – спросил Курлов. – Насколько мне известно, господин Гитлер заточен в тюрьму, а ваше движение запрещено, поставлено вне закона…

– Первое поражение лишь способствует окончательному триумфу, генерал. Ошибки помогают корректировать стратегический курс… Мы обращаемся к национальному духу, который неистребим.

– Истребим. Сугубо, – отрезал Курлов. – Что вас интересует конкретно?

– Поскольку нам предстоит идти к власти сложным путем, партию занимает, в частности, все, связанное с историей устранения вашего премьера Столыпина.

– А какое я имею к этому отношение? – изучающе глянув в глаза собеседника, ставшие неожиданно прозрачными, бесцветными, водянистыми, спросил Курлов.

– Генерал, у нас сильные связи в обществе. Мы запрещены, мы вне закона, – поэтому мы окружены симпатиями нации… Информация поступает к нам отовсюду – из ведомств разведки, иностранных дел, из канцелярии министерства с вязи, из секретариата рейхспрезидента в частности. Я не стал бы задавать вам этот вопрос, не располагай мы достаточно авторитетными источниками. Вы заинтересованы ответить мне в большей степени, чем я – выслушать вас, хотя, не скрою, мне поручено п о н я т ь существо краха проведенной вами операции…

– Какого краха? Какой операции?

– Я понимаю ваше недоверие, генерал, я смогу представить вам доказательства нашей компетентности… Что же касается провала задуманной вами комбинации, то он очевиден: вы не имели кандидатуры того человека, который должен был заменить Столыпина, – в этом ваша кардинальная ошибка. Нам поэтому и хочется понять: когда, на каком этапе и кто именно не додумал до конца р а б о т у. Узнать это и понять – наш долг, ибо нам предстоит сделать то, чего не смогли, не сумели, а может быть, не захотели сделать вы.

– А что вам предстоит сделать? – поинтересовался Курлов.

– Создать национальный порядок, научиться управлять обществом, раскассировав его по кланам, сословиям, цехам и разделив по интересам. Вас занимали вопросы такого плана? Или же в подоплеке поступка была лишь одна эмоция?

– Милый Александр Васильевич Розенберг, – улыбаясь вздохнул Курлов. – Я тронут вашим вниманием, но вы что-то напутали… Вы обратились не по адресу…

Розенберг достал из кармана чековую книжку, раскрыл ее, положил подле самопишущее перо и сказал – рубяще и безапелляционно:

– Вы должны за квартиру, генерал. За последние три месяца. Вы должны в лавке. Вы не можете постирать белье; у вас нет денег не то что на прачку, но даже на кусок мыла. Напишите сумму, которая выведет вас из затруднений, а затем, если ваша информация покажется нам оперативной, то есть целесообразной, я уполномочен пригласить вас в качестве консультанта в иностранный отдел партии. Итак, повторяю вопрос: отчего операция по устранению Столыпина закончилась крахом? Кто повинен в этом? Чтобы победить в будущем, надо знать прошлое!

«И тем не менее грядет революция!»

Пятнадцатого марта тысяча девятьсот одиннадцатого года в Берлине, на одной из конспиративных квартир главного правления социал-демократической партии Польши и Литвы, Роза Люксембург собрала экстренное совещание своих ближайших сподвижников – товарищей Франека, Вацлава, Лео, Юлиана; от большевиков был приглашен «Максим».

– Товарищи, в России только что грянул правительственный кризис, – сказала Люксембург. – Либкнехт позвонил мне утром: видимо, завтра следует ждать начала газетных спекуляций. Поскольку все в России происходит тайно, гласность – фиктивна, инспирирована; мнения – сумбурны, ибо общественность не умеет еще отделять злаки от плевел, нам следует помочь здешнему общественному мнению.

Чтобы журналисты – не только в Берлине, но и в Других европейских столицах – смогли более или менее верно ориентироваться в русском политическом море, надо, по мнению Либкнехта, провести определенного рода брифинг[1]. Либкнехт назвал товарищей Франека, Ивана, Вацлава и Юзефа.

Есть другие мнения?

Не было, понятно.

Товарищ Юлиан отправился в Вену и Краков, Вацлав – в Швейцарию, Максим – в Скандинавию, на встречу с Ганецким, – к мнению скандинавской прессы прислушивались, полагая, видимо, что близость Финляндии придает стокгольмским и норвежским газетам максимум достоверности; Роза оставила за собою оперативную связь с Международным Социалистическим Бюро, Лео – с правлением немецкой социал-демократии и редакцией «Форвертс».

Товарищ Франек встретился назавтра с девятью газетчиками крупнейших германских газет в вайнштубе, в районе Фишермаркта, где по маленьким каналам медленно плавали лебеди, а весеннее солнце разбивалось о водяную гладь на тысячи сине-желтых бликов.

Как всегда, Франек был атакующ, четок, краток:

– Я прочитал сообщение в вашей прессе, будто некий сибирский старец по фамилии Распутин, близкий к царской семье, ультимативно продиктовал премьеру Столыпину прошение об отставке. Это – смехотворно. Нельзя столь надменно относиться к серьезнейшим проблемам величайшей державы мира. Можно любить или не любить я в л е н и е, нельзя, однако, явление не замечать, это чревато. Возможное крушение русского премьера продиктовано не религиозным мракобесом, но ходом прогресса, который поддается определенному замедлению со стороны власть предержащих, но остановлен ими быть не может. Поэтому разрешите мне изложить вам нашу точку зрения на предмет правительственного кризиса в России… Премьер Столыпин недавно внес свой законопроект в Государственную думу и в консервативный Государственный совет, не столько выбираемый, сколько назначаемый царем из числа наиболее близких. ему по духу землевладельцев. Проект закона Столыпина был посвящен введению земских самоуправлений в шести западных, пограничных губерниях империи, где живет много инокровцев – украинцев, поляков, белорусов, литовцев, евреев. Законопроект предусматривает, что в этих губерниях выборы будут проводиться по национальным куриям – русской и польской; белорусской, литовской, украинской как бы и не существует; евреи к выборам не допускаются. При этом русских помещиков и священников д о л ж н о быть выбрано две трети, то есть абсолютное большинство; руководителями земств и ведущими работниками имеют право быть лишь русские люди; украинцы, белорусы и литовцы практически лишаются Столыпиным права на свой язык, культуру, традиции, на свою национальность, словом, – русские и все тут! Казалось бы, консервативный Государственный совет должен был поддержать такого рода законопроект, ибо он – при всем при том – составлен таким образом, чтобы продемонстрировать Западу движение России к некоему новому либерализму, с одной стороны, но при сем доказать, что империя незыблемо стоит на монархической, великорусской государственной идее – с другой.

Однако же нет! Старцы в Государственном совете поднялись против Столыпина, клеймя его чуть ли не в подрыве основ самодержавной власти! Бывший премьер Витте, например, прямо обвинил Столыпина, что тот – самим фактом своего проекта – признает, «будто в исконных русских губерниях Российской империи (заметьте себе, что речь, в частности, идет о Вильно, Белостоке, Львове) могут существовать политические курии нерусских людей». Все это демагогия чистейшей воды, господа! Смотреть надобно глубже. Проект Столыпина предполагал приход в земства, а оттуда и в Думу значительного числа «крепких хозяев», справных мужиков, а их Витте и иже с ним, то есть крупные землевладельцы, – весьма и весьма боятся. В этом корень вопроса, коли подойти к проблеме с экономической точки зрения, с позиции глубинного и н т е р е с а старцев. Причем – об этом хоть прямо и не говорилось в Петербурге – большинство «хозяев» люди не русской, но украинской национальности. Если же рассмотреть проблему с политической точки зрения, то она так же очевидна для тех, кто не с наскока, но серьезно изучает русскую проблематику, ибо своим проектом Столыпин п о д с т а в и л с я под удар старцев, позволив им пугать царя чрезмерной самостоятельностью премьера, его самовластием, выдвижением им на арену политической борьбы своих ставленников, хозяев, для которых не старые монархические лозунги превыше всего, а новое буржуазное дело, не пустое слово, но золотой рубль! А крупный помещик делу не учен, он просто-напросто не умеет д е л а т ь, он желает лишь удерживать имеющиеся у него земли с помощью аппарата насилия, который подчинен царю. Пугая петербургский двор угрозой «русского Бонапарта», старцы жонглировали теми словесами, которые понятны царю, они пугали и продолжают его пугать фразами про то, что над «православной государственностью занесена столыпинская секира».